Тин вздрогнул от этих слов, но, не произнеся ни слова, коснулся губами ее руки, слизывая капли крови. А после так же молча помог ей остановить кровь и перевязать руку.

— И еще, — добавила она, — когда увидишь меня… там, прошу, не обижайся за обман. Иначе было нельзя.

Он не понял. Вроде бы не понял. Просто запомнил эти слова, как ей показалось.

Дин подняла глаза на солнце, уже почти коснувшееся верхушек деревьев на западе и, внезапно охрипнув, шепнула:

— Пора…

Тин

Широко раскрыв глаза, он наблюдал, как в лучах закатного солнца поверхность озера замирает, застывает неподвижно. Блики все еще сверкали в зеркальной ряби, но больше не двигались. Потом озеро стремительно заволокло туманом, тоже окрашенным закатным светом, и уже из этих красноватых клубов поднялось зеркало. Тин бы сказал 'огромное', но не потому, что оно было действительно велико, просто не с чем было больше сравнивать — кроме зеркала не было ни-че-го. Совсем. Только они двое да догорающий костер у их ног. Даже заплечный мешок каким-то чудом уже оказался у Дина на спине, а котелок с варевом — в руках.

И руки эти поднесли котелок к губам. Тин еще успел подумать: 'Неудобно же, надо было перелить во что-нибудь'. И ужаснулся. А остановить уже не успел. Или не смог. Хотел — но не получилось.

Поэтому ему оставалось только смотреть, как медленно Дин делает положенные три глотка… Теперь он уже не сомневался, что все получится. И Дин, видно, не сомневался, смотрел какое-то завороженно на зеркальную гладь, а потом быстрым движением плеснул из котелка на собственное отражение.

Зеркало пошло рябью, потом вспучилось, заставив их обоих отшатнуться, и выпустило из себя стража — очертаниями напоминающего человека, только высотой в три человеческих роста. Под сияющей металлическим блеском кожей бугрились мышцы, с неподвижного лица взирали на крохотных человечков ничего не выражающие глаза.

Дин примерился, размахнулся и выплеснул остатки своего зелья в лицо стражу. Густая коричнево-зеленая кашица неопрятным пятном разлилась по зеркальной физиономии. Огромные губы разомкнулись, блестящий язык слизнул варево с подбородка, раздалось что-то вроде удовлетворенного причмокивания, а Дин заговорил:

— Именем Ясноликого, Создателя всех и всего, отца созданиям своим затворено, именем Ясноликого, Создателя всех и всего, отца созданиям своим отворяю!

После этоих слов страж попятился и влился обратно в зеркало.

Несколько мгновений ничего не происходило, а потом зеркальная поверхность вновь заколебалась и словно бы разошлась — как занавес, — открывая взору путешественников совсем другое место, где солнце еще только начинало клониться к западу. Широкая дорога петляла меж холмов и исчезала за горизонтом, маня за собой.

Дин оглянулся. На прощание, понял Тин. И вспомнил о том, что за прошедшие полчаса успело вылететь у него из головы.

— Вот, возьми, — Тин сунул мальчишке в руке письмо — то самое.

Спроси его кто тогда, зачем он это сделал — он не смог бы объяснить. Но был уверен, что так надо. Для того и писал. Дин, что удивительно, тоже ни о чем не спросил, принял как должное. Просто кивнул согласно и сунул конверт за пазуху. А потом шагнул в начало дороги.

Тин потянулся было за ним, но его зеркало не пропустило. Нет, он не ударился лбом о твердую поверхность, просто что-то предупреждающе обожгло вытянутую вперед руку, так что сразу стало понятно: туда ему хода нет.

А Дин снова обернулся, преображаясь на глазах. Каштановая шевелюра потемнела и упала на плече черной волной — только солнечные искры, как и прежде, сверкали в кудрях. И глаза — те самые, в которых он неоднократно тонул. Даже странно, как он мог раньше не догадаться. Дин… Динэя… А может, и догадывался, недаром же их отношения и совместное путешествие казались ему столь… уместными. Но догадка эта была столь странной и дикой, что он просто не допускал ее до сознания. Тоска сжала сердце.

— Нет, — произнес он одними губами, беззвучно, а потом еще раз, уже вслух: — Нет!

И увидел — угадал, как она говорит то же самое слово. До него дошло, что сейчас она тоже видит его настоящим, без личины — ведь они по разные стороны зеркала. А еще он понял, что она не держит на него зла. Ни как на мужа, ни как на друга, который все это время скрывал правду… как и она сама.

Дин сделала шаг назад, но, видно, и обратно было уже невозможно пройти. По щеке девушки сбежала слеза.

Тин качнулся к ней и проговорил, отчетливо артикулируя:

— Я люблю тебя, — и понял, что сам верит в эти слова.

И она ответила беззвучно:

— Я вернусь. А потом все кончилось. Только озеро в последних сполохах догорающего заката, и он сам на берегу. В одиночестве.

Тин бессильно опустился на камень и вопросил — то ли самого себя, то ли те высшие силы, которые сыграли с ним такую злую шутку:

— И… что дальше?

'А дальше — сами', - ответил голос в голове.

Глава 1. По ту сторону зеркала

Дин

На этой стороне не было никакого озера — просто впадина между холмами, заполненная густым белым туманом, который на глазах у Дин осел и впитался в землю.

И надо было, наверно, думать, что делать дальше, но она все стояла и смотрела на то место, где больше не видела пути назад.

Потом очнулась, позвала мысленно: 'Лесной, эй, Лесной!..' — однако отклика не получила. Тишина в том месте внутри нее, где она с некоторых пор почти всегда, стоило прислушаться к себе, ощущала присутствие своего покровителя, была абсолютной. Словно его и не было никогда. Как и Тина, кем бы он ни был на самом деле. И Стекарона, и академии с библиотекой…

А была ли сама Дин? Та девочка, которая спасалась от мира среди книг? Та девочка, которая вышла в большой мир, когда пришло ее время? И вышла, и совершила многое из того, что было назначено, чтобы найти свое счастье или хотя бы понять, в чем оно заключается.

В этот самый миг Дин и осознала, в чем оно, ее счастье. Вернее, в ком. Наверно, стоило пройти такой долгий путь, чтобы понять это. Но… стоило ли это понимание утраты? Стоило ли оно тех обжигающих слез, что подступают сейчас к глазам? Вопрос без ответа. А слезы — вот они, и их уже не сдержать.

Дин не знала, сколько она просидела там, давясь слезами, но солнце еще стояло достаточно высоко, когда она, вынырнув на мгновение из своего горя, ощутила рядом чье-то присутствие. Чужое.

Вздрогнула, обернулась. За ее спиной, шагах в десяти стояла дама: небольшого росточку, едва ли выше самой Дин, в многослойном наряде, какие Дин видела разве что на картинках в старинных книгах. И не жарко ей? — подумалось.

А еще дама была некрасива. Чудовищно некрасива, на взгляд Дин. Но при этом держалась и смотрела так, словно была уверена в собственной неотразимости. Кроме того, у дамы были необычные уши — со слегка заостренными кончиками, поросшие по верхнему краю пушистой шерсткой. Очаровательные ушки. Но только сами по себе — своей хозяйке они очарования ничуть не добавляли.

Дама Дин не понравилась. Совершенно. Было в ней что-то… чуждое. Хотя — об этом Дин догадалась сразу — по крови совсем уж чужими они не были. Едва ли родня, но точно из древних.

— Наплакалась? — участливо спросила дама.

То есть, вероятно, она сама полагала, что спрашивает с участием. А получилось — снисходительно и даже с оттенком презрения. И от этого антипатия Дин к пришелице многократно возросла. Хотя, конечно, пришелицей здесь была как раз Дин, и пока она не поняла, где оказалась и с кем ей предстоит столкнуться, лучше бы держать свои чувства при себе и делать вид, будто приняла старательно выдержанные интонации дамы за чистую монету.

— Да как сказать… — неопределенно ответила Дин.

— Что ж, — проговорила дама, — как бы то ни было, а ты уже здесь. А раз ты здесь, значит, сюда и стремилась. Так что хватит лить слезы, и пойдем туда, где тебе будут рады.