Послонявшись бесцельно по дому, Тин решил, что лучше прогулки в одиночестве для поиска мира с самим собой пока ничего не придумано — универсальный рецепт для всех недовольных жизнью страдальцев.
Знал бы Тин, чем эта прогулка для него обернется, остался бы, пожалуй дома. Но страждущего исцеления от душевных невзгод юного мага не остановила даже отвратительная погода. В конце концов, может ли мелкий дождик помешать тому, кто уже выбрал путь?..
Путь оказался полным неприятных мелочей — мокрые лесные тропинки так и норовили выскользнуть из-под ног, ветви хлестко били по лицу, а капюшон плаща то и дело сползал на глаза, перекрывая обзор. И мелочи эти, что закономерно, отнюдь не способствовали улучшению настроения, так что, увидев лежащую поперек дороги заячью тушку, Тин счел находку всего лишь завершающим штрихом в мрачной картине этого дня.
Нельзя сказать, чтобы Тин никогда прежде не видел мертвых животных — все же ему и охотиться приходилось, — но именно это выглядело как-то особенно отвратительно: мокрая неопрятная шкурка, мутные безжизненные глаза…
И с чего вдруг Тину пришло в голову наклониться и рассмотреть неприятную находку поближе? Совершенно неожиданное, нелепое желание. А уж встретиться с вполне живым взглядом буквально мгновение назад казавшихся мертвыми глаз — и вовсе оказалось странно.
Тин настолько опешил, что даже не успел среагировать, когда зверек вздрогнул, дернулся всем телом и подлым заячьим приемом засадил непрошеному зрителю между глаз мощным сдвоенным ударом задних лап, сбивая незадачливого мага с ног. Удар головой на мгновение — не больше — лишил его сознания, но когда парень, кряхтя и ругаясь, поднялся, рядом не было никакого зверя. И абсолютная тишина, нарушаемая лишь шершавой дробью дождя и дыханием самого Тина.
Тин почувствовал раздражение. Даже гнев. На себя, на деда, на свою будущую жену, которую он еще не видел, но с которой ему предстояло прожить целую жизнь. В первую очередь — на нее. И спроси его кто-нибудь тогда, почему именно так, он бы, пожалуй, не смог объяснить. Но гнев этот казался ему столь очевидной реакцией на выкрутасы судьбы, что в объяснениях и оправданиях вовсе и не нуждался. Ведь ясно же, кто виноват в его бедах. Она! Всё она…
Арлая Динэя лон Варэн
Утро не задалось с самого начала.
С того самого мига, когда на зов Арлаи Динэи лон Варэн не откликнулась книга, которую она приметила еще накануне. Это уже потом девушка узнала, что книгу зачем-то взял старший брат, никогда прежде не питавший склонности к чтению, а тогда она просто испугалась, решив, что дар, который в последние годы скрашивал ее скучную жизнь, внезапно ей отказал. Но нет, стоило успокоиться и сосредоточиться, выяснилось, что другие книги готовы к общению.
'Ладно, — решила Арлая Динэя, — ладно, эту я потом разыщу, а пока…'
Что именно 'пока', она додумать не успела, потому что в библиотеку нанесла неожиданный визит дражайшая матушка. На самом деле, конечно, мачеха, третья жена отца, но она велела себя называть именно так, а спорить и портить с ней отношения падчерице не хотелось. И до сих пор они сосуществовали вполне мирно — лея[1] Варэн-старшая царила во всем доме, а лея Варэн-младшая довольствовалась тем единственным помещением, которое дражайшую матушку до сего дня не интересовало — библиотекой.
Разумеется, младшая Варэн была потрясена вторжением, но больше того — словами, которые услышала:
— Отец подписал брачный договор. Сегодня за тобой приезжает твой будущий муж. Я уже распорядилась, чтобы Нэйка приготовила тебе соответствующий наряд для церемонии, но за тем, чтобы она собрала твои вещи в дорогу, тебе придется проследить самой.
Это было… крушение всех надежд.
Младшая Варэн привыкла считать, что замужество ей не грозит — едва ли найдется настолько жадный тип, что согласиться терпеть ее, мягко говоря, непривлекательную внешность даже ради солидного приданого. А приданое, надо сказать, за девицей Варэн давали весьма умеренное, не стоящее таких жертв.
Поэтому Арлая Динэя терпеливо ждала, пока ей исполнится двадцать один — возраст, когда девица, не сподобившаяся своевременно выйти замуж, имеет право взять свою долю из приданого или материнского наследства и покинуть отчий дом. Закон дозволял такой шаг, но на него мало кто решался.
Три года! Какие-то несчастные три года отделяли ее от мечты, манящей и пугающей одновременно. Она, признаться, не строила конкретных планов. Хотелось путешествовать, познавать мир — ее скромных средств хватило бы, пожалуй, на несколько лет умеренно комфортной кочевой жизни. Ну а потом… потом можно было бы осесть в любом понравившемся городе, найти себе занятие по душе — вот, например, девушек охотно брали на работу секретарями и библиотекарями — и написать книгу о своих путешествиях и приключениях. Необязательно всю правду, тут и присочинить не грех, для человека с воображением и книжным даром нет ничего невозможного, он не только читателя заставит поверить во что угодно, но и себя убедит.
Жаль только, что умение договариваться с книгами и зеркалами — не магия. Потому что у женщин, если уж быть честной с собой, не так много возможностей устроиться в жизни без мужчины, а магический дар открывает множество дорог.
Книги и зеркала — это у нее от матери. Так нянюшка объясняла. Маменька, мол, из Древних была… Ей тогда это слово ужасно не нравилось. Древняя — это старая, значит. Дряхлая. А разве могла ее матушка быть старухой?
Но то было давно, до того как Дин сказки про Древних читать начала. И дара тогда еще никакого не было. В то время она просто листала книжки, с головой уходя в картинки, да невнятные тени в зеркалах наблюдала. И Дин — вернее 'Динь', мягко так — ее нянюшка называла, больше никто. Это было ее тайным именем, единственным, что осталось с той поры, когда она была по-настоящему счастлива. И уродства своего не замечала, а может, и не было тогда никакого уродства.
Даже сейчас, если ее черты по отдельности словами охарактеризовать, нет в них ничего ужасного, такими приметами может обладать… ну, не красавица, конечно, но вполне миленькая девушка, симпатяга. Вот только Дин при всем желании симпатичной, увы, не назовешь.
Девушка покосилась на себя в зеркало и вздохнула: и кто ж позарился-то? Или, может, не сказали жениху, насколько отвратительна невеста? Тогда есть надежда, что не сладится ничего. Увидит претендент — и дёру даст.
Но если уж быть с собой совсем честной, то надежда слабенькая. Брак договорной, обе стороны какие-то выгоды преследуют, и внешности в таких делах далеко не самое важное значение придают.
'Хоть бы не злой попался', - вздохнула Дин. Потому что одно дело, когда ты берешь положенные тебе по закону деньги и отправляешься воплощать в жизнь свои мечты, и совсем другое — если ты беглянка без средств к существованию. Между тем, Дин твердо решила, что попытается сбежать, если муж будет обращаться с ней плохо. К счастью, законодательство Велеинса оставляло лазейку для тех, кто готов вырваться из капкана неудачного брака, жертвуя при этом если не прищемленной лапой, то уж благосостоянием — точно. Поэтому в один из дорожных сундуков были тайком подложены некоторые предметы, о существовании которых не подозревала присланная 'дражайшей матушкой' горничная.
Словом, выход имелся, но это был выход на самый крайний случай, и Дин все же лелеяла надежду, что пользоваться этой лазейкой не придется.
К моменту, когда надо было появиться перед гостями, Дин успела известись от беспокойства, а потому на лестницу, ведущую в зал, вышла на подгибающихся ногах. Бросила взгляд вниз — и сразу осознала, что надежды ее были тщетны.
Жених был хорош собой. Невероятно хорош: тонкий прямой нос, высокие скулы, брови вразлет над зелеными глазами, длинные, вьющиеся на концах каштановые волосы, собранные в хвост. Словом, настоящий красавчик, из тех, кому нужды нет ухаживать за девушками, потому что девушки бегают за ними сами. Дин с досадой ощутила, что и ее собственное сердце трепыхнулось в груди, не устояв перед такой красотой.
