— А как мы его назовем? — спросил Лоботряс, проводя первую линию. — Должен же я как-то объяснить племени, на кого они завтра пойдут охотиться.

— Да как угодно! — фыркнула Кошка, — Хоть «мяу»!

— Нет, для такого крупного зверя и название нужно подлиннее. Например… Например, «мамонт», вот!

Да рисуй ты уже поскорее этого мамонта! — зевнула Синяя Кошка, — Ночь же проходит. А нам с тобой сегодня еще утконоса придумать нужно.

— Ты хотя бы понимаешь, что позоришь меня?!

— Чем?

— Знаешь, как часто моются знатные дамы? Один-два раза в год! А королева Изабелла вообще 13 лет не мылась!

— Так это же по обету…

— А она себе не враг — сложные обеты давать… Нет, ну, все вокруг женщины, как женщины — одна ты целыми днями в этой проклятущей воде плещешься! Уже и отец Инквизитор интересовался…

— Чем?

— Не еврейка ли ты.

— Ерунда! Евреи руки перед едой моют. А ты видел хоть когда-нибудь, чтобы я руки мыла?

— Нет. Я ему так и ответил. Но слухи в народе ползут… И батюшка уже намекал, что с такой женой мне престола не видать… И наследника, кстати, тоже. Говорит: «Как ты с ней вообще спишь? От нее же даже женщиной не пахнет!»

— (всхлипывает)

— Ну, не реви не реви… Как ты любишь эту сырость разводить!

— Да-а, а зато я чистая! А по вашим дамам насекомые ползают! Женщиной они пахнут, видите ли! Духами прогорклыми они воняют с тухлятиной заодно!

— (примирительно) Так я разве против… Плещись себе на здоровье. Я же тебе даже эту… как её… ванну купил. Зашла в укромную комнатку, окунулась — и тебе хорошо, и никто не видел. Что ты всё в это море-то лезешь?

— Там чище, чем в ванне. А потом, пока твои слуги воды натаскают, запаршиветь можно! Слушай, а что, если я по ночам в море буду плавать? Ну, чтобы не на глазах у всех…

— Ты что?! А увидит кто-нибудь?! Сразу же скажут, что ты ведьма! Приличные женщины по ночам спать должны…

— (всхлипывает)

— Ну, не плачь, маленькая моя, не плачь… Мы что-нибудь обязательно придумаем. Хочешь, специально для тебя пруд во дворе замка выроем?

— (шмыгая носом) Проточный?

— Проточный, проточный! Канал от самого моря к нему подведем…

— (оживившись) И папу тогда в гости можно будет пригласить!

— (с тяжким вздохом) Да, и папу…

Меньше всего на свете Принцу хотелось вновь встречаться со своим зеленобородым тестем, намертво пропахшим рыбою всех сортов. Опять начнет за столом, как на свадьбе, своим трезубцем размахивать, хвостом весь паркет исцарапает… Но чего не сделаешь для любимой женщины!

Нежно поцеловав в губы повеселевшую Русалочку, Принц начал собираться на утиную охоту.

Как всегда, он плетется домой с пустыми руками и с тяжелым чувством. Вот этого он не смог, про то вовремя не вспомнил, это, это и это попросту не расслышал, а еще целая куча писем задержалась на почте.

Он уходит тихо и в полном одиночестве. Никто из тех, кто так шумно встречал его, не выйдет проводить, хотя бы до ближайшего угла, все спят, все снова забыли о нем на долгие месяцы. Вот и хорошо, вот и славно! Может быть, когда-нибудь, через год или через столетие, когда он сможет, наконец, уйти с гордо поднятой головой, тогда и будут прощальные объятия, рюмка «на посошок» и чьи-то слезы расставания. Когда-нибудь…

Шубу он вывернул серенькой, неброской стороной наверх, бороду спрятал под шарф, свернутый мешок запихнул в карман. Не нужно, чтобы его узнавали на обратном пути. Ведь он опять не сумел, не справился, не оправдал, и эти мысли заставляют его всю дорогу вздыхать и тяжело, по-стариковски кряхтеть. Нет, он, конечно, не бог. Да и бога-то, если честно, нет. Кому об этом знать, как не Деду Морозу?

Чусский Ван грустил, сидя у окна. Кузнец Бу сказал: "Ваши глаза, господин, напоминают перезревшие сливы, щёки впали, рот изогнулся дугой, дыхание слабое, а пневма-ци застоялась. Если так будет продолжаться, сто двадцать болезней посеют семена в почках и селезёнке, ноги почернеют и покроются язвами, язык высохнет, улыбка навсегда покинет вас, не пройдёт и трёх месяцев как вы умрёте и вне всякого сомнения отправитесь в преисподнюю, ибо именно туда направляются после смерти те, кто не умеют ценить радость жизни. Что с вами? Как получилось, что столь влиятельный человек находит время предаваться скорби?" Великий Ван ответил: "Пятую ночь подряд я вижу один и тот же тревожный сон, и не нахожу себе места. Возможно, вы, совершенномудрый, сумеете растолковать его значение. Во сне я заперт в рисовом зёрнышке, которое лежит на ладони прелестной девушки. Девушка стоит на вершине горы, смотрит на быстро прибывающие облака и протягивает им зёрнышко, в котором я заключён. Я умоляю её не отдавать зёрнышко Небу, но она не слышит. Облака окутывают моё обиталище, и я немедленно просыпаюсь в слезах, зная что следующей ночью сон повторится." Кузнец Бу внимательно выслушал Вана и ответил: "Думаю, что сумею помочь в этом деле. Вам нужно не сопротивляться, и в следующий раз когда девушка протянет зёрнышко Небесам, покорно и без лишнего волнения ждать своей участи. Обещаю, что на следующее же утро всё прояснится." Вану очень понравились эти речи, а на следующее утро он призвал к себе Кузнеца Бу и сказал: "Вы были совершенно правы, уважаемый, думаю, я, наконец, избавился от напасти." "Расскажите как можно подробнее" — попросил Кузнец Бу. "На сей раз я не стал просить девушку чтобы она не отдавала меня Небу, но равнодушно ожидал своей участи." "И что же?" — спросил Бу. "Небо отвергло меня. Теперь, наконец, я могу спать спокойно."

Ли Юй был похож на сороку, Тётушка Бу напоминала медведя, Вэй Ван казался лисом в человечьем облике, а о Фу Билу говорили, что он пёс, а не человек. Студент У, услышав об этом, спросил Сы Манченя: «Если есть люди, которые так похожи на животных, возможно, имеются и животные, которые внешним видом или повадкой напоминают людей?» «Конечно, такие животные есть, — ответил Сы Манчень, — прошлой осенью я видел енота, который так похож на человека, что в одной деревне ему дали надел, поселили в доме, и даже собирались женить на дочери старшего чиновника при местном ване — известной в округе красавице» «Что же помешало им это сделать?» — спросил Студент У. «Увидев невесту, енот сделался так печален, что люди пожалели его и отпустили восвояси».

Один даос прославился тем, что мог при помощи особого заклинания превратить змею в рыбу. Для приготовления этого заклинания нужно было пять дней поститься, ещё пять дней провести в уединении, питаясь лишь тем, что растёт на расстоянии вытянутой руки, и следующие пять дней не принимать никакой пищи, используя для поддержания сил пневму ци. По истечению этого срока необходимо было круглые сутки не спать, чтобы не прерывать процесс приготовления заклинания. Лишь тогда можно было приступать к превращению.

Когда даоса спросили, зачем тратить столько усилий для совершения бесполезного дела, он ответил: "Змеи обожествляют рыб, и каждая из них от рождения до самой смерти мечтает стать рыбой. Я же всегда хотел стать тем, кто воплощает чужие мечты".

В те благовещие времена, когда фениксы гнездились во дворах, а чудесные единороги захаживали в селения, люди при рождении не отделялись от матери, но оставались связаны с ней пуповиной. Пуповину носили в особом мешочке, который называли ли-ши — "торжественный мешочек" и разрывали лишь в смертный час. На улицах можно было видеть семейства по двадцати пяти, а то и сорока душ, связанных крепко-накрепко. Родственники не говорили промеж собой, ибо мысли их проникали телесным образом, и стоило одному подумать, как остальные отвечали взаимно. Никогда не бранились, вражды не знали, смерть принимали благодушно, и не было розни — ни в помыслах, ни в делах. Дни длились в счастии и согласии, и дней не считали.