Земля под ней задрожала, и стало тихо. Может, потому, что она впала в забытье?

Но тут Льюис откатился от нее, и она смутно осознала, что «боксеры» исчезли также внезапно, как появились.

– Вы ранены? – спросил он.

В лунном сиянии его лицо выглядело таким же обезумевшим, как освещенные факелами физиономии «боксеров».

– Не знаю. Кровь идет, но совсем не больно.

Она нерешительно коснулась окровавленного плеча и отдернула руку. Кровь не ее! Это Льюиса ударили мечом!

Она присмотрелась и увидела распоротое плечо Льюиса. Ткань сорочки висела лохмотьями.

– Не я! – выдавила она. – Это вы ранены.

Он опустил глаза и поморщился.

– Не могли бы вы оторвать рукав от сорочки и перевязать рану?

– Этого недостаточно.

Кровь текла рекой. Даже в темноте глубокая рана выглядела ужасно.

– Не могли бы вы совсем снять сорочку?

– Если поможете, – ответил он, и Оливии померещилось, что уголки его губ чуть приподнялись.

Кровотечение не прекращалось. Сколько крови он уже потерял? И сколько времени пройдет, прежде чем он начнет слабеть?

– Сейчас, – сказала она, отрывая и без того висевший на ниточке рукав и осторожно высвобождая из второго рукава его плечо и здоровую руку. Она не имела опыта в уходе за ранеными. Но логика подсказывала, что нужно как-то зажать рану, чтобы остановить кровь. Она наспех сложила полоску ткани в подобие подушечки и ловко перевязала руку, после чего присела на корточки и с беспокойством уставилась на Льюиса. Ее безупречная прическа растрепалась, и влажные прядки льнули ко лбу и щекам.

– Такой повязки достаточно?

– Я бы сам не сделал лучше.

Оливия зарумянилась. Господи, она совсем забыла, что Льюис – врач!

– Вы сможете ехать? – спросила она в полной уверенности, что он шутит, пытаясь скрыть боль.

– Разумеется, если мы сумеем найти лошадей, – сухо ответил он.

Сердце Оливии упало. Вскочив, она огляделась. Никаких следов – ни лошадей, ни слуг. Револьвер, лежавший у нее на коленях, свалился на землю.

Льюис поднял его и тоже встал. Только увидев, как сжались его губы, Оливия поняла, каких усилий стоило ему это простое движение.

– И что вы собирались делать с этим? – насмешливо спросил он, помахивая револьвером.

– Стрелять, – ответила она, не сводя с него глаз.

– Тогда в следующий раз, – посоветовал он каким-то странным тоном, – не забудьте снять его с предохранителя.

Послышался отдаленный топот копыт, и оба застыли. Наконец Льюис облегченно вздохнул:

– Слуги. И пони.

Лунный свет падал на его широкую грудь, и Оливия словно впервые поняла, что он обнажен до пояса. Грудь его была покрыта густыми завитками темных волос, раньше скрытых сорочкой. Бриджи для верховой езды тесно облегали узкие бедра.

Оливия поспешно отвернулась, стараясь думать только о пони. О том, что опасность на этот момент миновала.

– Мы думали, что вы уже мертвы, господин, – загалдели слуги, падая перед ним ниц. Очевидно, они были счастливы, что господин жив и не покинул их.

– Я жив, а вот несколько «боксеров» убиты, – сдержанно заметил Льюис.

– Нет! – хором воскликнули оба. – Такого не бывает! «Боксеров» нельзя убить, господин!

– Смотрите. – Льюис кивком показал на распростертые тела.

Оливия вздрогнула и отвела глаза, но китайцы только головой покачали:

– Это не настоящие «боксеры», господин. Настоящие «боксеры» не умирают. Это бандиты. Не «боксеры».

Льюис в отчаянии покачал головой, поражаясь такому легковерию, и со стоном взгромоздился на лошадь.

– Сколько времени займет обратный путь? – спросила Оливия, уже заметив проступившее сквозь повязку зловещее темное пятно.

– У нас нет времени возвращаться в город, – заявил Льюис, пришпорив пони. – Едем дальше, в Чансынтень.

Оливия хотела запротестовать, но не успела. Он уже был в сотне ярдов от нее, хотя забинтованная рука бессильно повисла. Девушка досадливо вздохнула и поскакала следом. Рану нужно срочно обработать, но Оливия понимала, что никакие аргументы не убедят Льюиса пуститься в обратный путь. Он направлялся в Чансынтень и доберется до Чансынтеня. Во что бы то ни стало. И, по его мнению, небольшое неудобство в виде рассеченной руки не могло послужить для этого препятствием.

Когда она поравнялась с ним, он отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Губы девушки были поджаты, а неодобрительное выражение лица сделало бы честь самой леди Гленкарти.

Они ехали молча, не обменявшись ни единым словом, направляясь к горизонту, освещенному зловещим оранжевым сиянием дальних пожаров… Иногда откуда-то доносился шум битвы, но «боксеров» они больше не встретили. Что, если бой идет в Чансынтене и участники спасательной партии Шамо сражаются не на жизнь, а насмерть? Что, если сама Оливия и Льюис попадут прямиком в засаду?!

Оливия украдкой посмотрела на Льюиса, черпая силы в созерцании его точеного профиля. Он больше не улыбался. Слушая крики и вопли, доносившиеся до них с ближайших холмов, он все больше мрачнел.

Отчаяние охватило Оливию. Даже если им удастся спасти бельгийцев, в этот момент гибнут другие христиане. Гибнут, потому что никто не собирается прийти им на помощь и спрятать за высокими стенами столицы.

При свете многочисленных пожаров можно было различить темные очертания зданий.

– Чансынтень, – спокойно обронил Льюис.

– Он не горит! – радостно воскликнула Оливия.

– Не горит, – согласился Льюис, оглядывая местность. – Пока не горит.

Сердце Оливии забилось быстрее, особенно когда до нее донеслась французская речь.

Уже через минуту они оказались в центре небольшого поселка. На площади сгрудилось все его население. Вокруг были разбросаны узлы и чемоданы. Тут властно распоряжался высокий француз, пытавшийся навести некое подобие порядка в этом хаосе.

– Вы не можете взять все это! – выразительно жестикулируя, кричал он женщине, пытавшейся взгромоздить на пони детскую кроватку и узел с кухонной утварью.

Услышав конский топот, женщины и дети подняли крик. Француз схватился было за револьвер, но, узнав Льюиса, расплылся в улыбке и раскинул руки:

– Приветствую вас, мой удалец! У вас есть запасные пони? Нужно срочно увозить людей. Двадцать мужчин, девять женщин и почти столько же детей, – начал он, но тут же осекся, увидев Оливию, которая немного отстала от Льюиса. – Боже! – вскричал он, спрыгивая с ящика, служившего ему трибуной. – Немедленно представьте меня, друг мой!

Льюис ухмыльнулся. Пусть «боксеры» могут нагрянуть в любую минуту, но Огюст Шамо, как истинный француз, не способен устоять перед хорошенькой женщиной!

– Огюст, мисс Оливия Харленд. Оливия, позвольте вас познакомить с месье Огюстом Шамо, владельцем «Отеля де Пекин».

Оливия наклонила голову и позволила поцеловать свою руку, словно вместе с сияющим от радости месье Шамо находилась на посольском приеме, а не в Богом забытом поселке, который вот-вот подвергнется жестокому нападению.

– У нас с собой семь пони, – объявил Льюис, и Огюсту волей-неволей пришлось обратить на него взгляд. – Мы видели пожары в одной-двух милях отсюда. У нас считанные минуты, чтобы спасти бельгийцев и спастись самим.

Огюст кивнул.

– Для детей у нас есть тележки. Помогите объяснить этим женщинам, что они не могут взять с собой все вещи.

Льюис спрыгнул с седла, и мужчины принялись усаживать перепуганных детей в запряженные лошадьми тележки. Оливия помогала мадам Шамо успокоить истерически вопивших женщин.

Мадам Шамо не потрудилась представиться, очевидно, посчитав, что для этого просто нет времени. Только бросила взгляд на перебинтованную руку Льюиса и коротко осведомилась:

– Он ранен?

Оливия кивнула.

– Тяжело?

– Кажется, да, – вздохнула Оливия, помогая пожилой женщине забраться в тележку. – Не смогла как следует разглядеть в темноте.

Тележки под присмотром молодого австралийца, приехавшего с четой Шамо, отправились в путь.

– Ему не следовало приезжать, – сухо заметила мадам Шамо под аккомпанемент воплей «Sha! Sha!». – Он не спал уже двое суток.