Чувствуя себя подвижником и героем, доктор Вандерха– уз достал из ящика красную капсулу, положил в рот и запил водой.

Еще с полчаса он смотрел старые записи с выступлениями троицы, а потом пошел спать.

Гримерная. Диана обнимает Ваславского. Дас сидит в своем углу, закинув назад голову. ДианасВаславскимегонезамечают.

Диана: Я почему-то волновалась, вдруг ты не появишься.

Ваславский: Куда же вы без меня!

Дас в своем углу хрипит.

Ваславский и Диана смотрят на него с ужасом.

Диана: Не может быть! Не может быть! (Бросаются с Ваславским, тормошат Даса.)

Дас (обнимает их обоих): Обманул дурачков!

Занавес открывается. Диана обнимается с Ваславским. Входит Дас с букетом.

Дас: Неверная, как ты могла!

Диана (продолжает обниматься с Ваславским): Ты все неправильно понял, дорогой.

Аплодисменты. Прожектор светит в зал, выхватывая из темноты только одно лицо: взалехохочетихлопаетвладошидокторВандерхауз.

Доктор: «Неправильно понял!» Умереть можно со смеху!

Занавес.

* * *

Доктор Вандерхауз рассыпал по полу дорогие лекарства и исступленно их топтал. Глупая Лиза, плача, его успокаивала, но доктор вырывался из ее рук, повторяя без конца: «Не может быть! Не может быть!»

Лиза попыталась силой усадить его на кушетку, но доктор оттолкнул ее так, что она упала.

Лиза вскочила и бросилась было опять к доктору, но заметила, что ей на руку налипла расплющенная красная облатка. С отвращением стряхнув ее, Лиза выбежала из кабинета.

Сначала Глупая Лиза навестила Даса Ньютона Ротшильда Аффенбаума Первого. Без слов или колебаний она перекрыла капельницу, потом прошла в палату Дианы. Здесь ей захотелось немного поговорить.

– «Доктор в тебя влюблён. Мужчины такие нерешительные», – передразнила она Диану. – Думаешь, я совсем дура? Он спятил. И спятил от красной пилюли. Из-за тебя! И из-за дружков твоих!

Диана молчала. Этим утром она с трудом воспринимала действительность. Но Лизу это не смущало.

– Никогда не понимала, что доктор в вас находил. Не смешные у вас шутки. Знаешь, сколько стоит лечиться в нашей клинике? Не знаешь? Куда тебе. А доктор все из своего кармана оплачивал. И где благодарность? Такого человека с ума свели!

Лиза плюнула и повернула краник на капельнице. С чувством собственного достоинства она вышла в коридор и постояла пару секунд, слушая, как пищат наперебой два монитора. Потом со спокойной улыбкой удалилась.

Гримерная. Диана пудрится, Дас Ньютон Ротшильд Аффенбаум Первый примеряет цилиндр, Ваславскийдремлет.

Диана: Думаете, доктор еще зайдет к нам на представление?

– Сука! Тварь! Подлая шлюха!

– Осторожно, Ирина Андреевна, давайте, та-ак, руку сейчас поднимем...

– Я знаю, ты приехала сюда, чтобы занять моё место!

– Так, осторожно, закатаем рукавчик...

– Я всё вижу!

– Успокойтесь, вам нельзя нервничать. Зачем вы опять себя накручиваете?

– Ты тварь, ты вылетишь из моего дома, как мешок с дерьмом! Я скоро поправлюсь, и духу твоего тут не будет! – Она уже визжала, брызгая слюной, и я отстраняюсь, чтоб не попасть под неприятную слизь.

– Конечно, вы уже совсем скоро поправитесь! – (давай уже кончай этот концерт, ничего нового всё равно не скажешь) – и безмятежная улыбка моих губ немного вздрагивает, надоело, право слово – три недели одно и то же.

Конечно, я не понравилась скотинке с первого взгляда. Да и как могла понравиться расплывшейся алкоголичке самого что ни на есть климактерического возраста стройная и свежая двадцатилетняя медсестра? Правильно, никак. Я сделала проще – понравилась мужу.

Честное слово, был бы другой путь, я бы им воспользовалась. Я тут целый месяц, и последние дни даются особенно тяжко. Впрочем, первые тоже лёгкими не были. Приходилось всё время следить за ней – скотинка попалась тупая, но хитрая. Трижды она меня обманывала. Два раза напивалась тем, что было в заначках. На второй раз я уже и обыскала всё, а она подкупила почтальона. С её-то стажем, да с такой печенью достаточно и глотка водки, чтобы развезло, как медузу на отмели.

Пришлось решать и эту проблему. Мне ни в коем случае нельзя отсюда вылететь до срока.

Вот с тех пор скотинка меня и возненавидела. Думала, наверное, что её будут деликатно и нежно выводить из запоя. А я сунула ей в нос нашатыря, потом устроила промывание желудка и холодный душ. Очень освежает.

Потом был относительно спокойный период – она больше не срывалась, и я ещё не очень проголодалась. А сейчас каждый день за неделю идёт... Теперь слежу сразу за двоими – мне тоже надо удержаться. Ни грамма до.

По ночам закрываю глаза и вижу ждущие меня сияния. Три больших и россыпь тех, что помельче. Я знаю их все наперечёт – большой кувшин, чаша для супа (жаль, без крышки), чайник с деревянной ручкой. Мелкие – это стаканы, чарки, и ещё мелочи, всякая всячина. И ещё одна проблемная штука, не знаю, что с ней делать. Магнит в оправе – брусок руды почти на два килограмма. Его ведь тоже нужно вернуть.

Сегодня сияние стало просто нестерпимо зовущим, в животе засосало, и я вышла из дома в сад. Там в пристройке хранится целый мешок сладких голубых леденчиков – из них делают бордоский сироп для опрыскивания деревьев. Мешок заперт, но если очень надо, я бы до него добралась. Пока терпеть можно. Просто стою неподалёку и дышу еле заметным голубым туманом. Третью ночь подряд.

Впрочем, сегодня можно уже не прятаться, завтра – последний день. Мы уходим в новолуние. Корни в землю, руды в недра. Домой!

А ещё ужасно надоело притворяться – настолько, что я перестала даже делать вид, что моюсь по утрам и хожу есть вместе с остальной прислугой.

Рассвет застал меня в саду. Собирать на себя росу не хотелось, и я по дорожке выбралась к воротам, а уже оттуда к дому.

На кухне обсуждали меня.

– ...и всегда в чёрном ходит, прям не медсестра, а плакальщица какая на похоронах!

– А глаза видела? Глаза у неё страшенные. Вроде светлые, а мутные какие-то, и глядит всё искоса.

– Ага, сначала глянешь – вроде всё нормально, девка как девка, а приглядишься – чё-т не то. Вроде чё не так?

Первый голос жарко зашептал:

– Слушай, мне чё девки из котельной сказали. Говорят, её сам привёз, чтоб от Иринки избавиться. Говорят, она не медсестра никакая, а крутая киллерша. Спец по таким случаям – надоевших жён или там мужей скоренько в могилу сводит. Сама типа ухаживает, типа сестра-сиделка, и чё-то такое колет, а они все через пару месяцев раз, и сердечный приступ. Или там инсульт ещё. И всё, пипец.

– Да ну? Да ты чё гонишь, ваще...

– Да вот! А ты думаешь, почему он с ней до сих пор не переспал? До сих пор он со всеми сиделками и секретаршами... Всех тянул, чё Иринка-то бесилась, чё их меняла раз в неделю?

Я чуть-чуть послушала и пошла дальше. Думайте, дуры, гадайте. Ха, странная! Это вы ничего, считай, не видели. Ох, как я вначале чудила! Первая, понимаешь, попытка после трансформации. Башка дурная, ничего толком не помню – ну, то есть помню, что людям надо зачем-то водой себя поливать, а сколько, когда и зачем – не помню. Экзамен сдала – и забыла. Да, кое-что во мне, видимо, не поддаётся изменениям. Наверное, это я и есть. Короче, в тот раз пока не сориентировалась, чуть всё не завалила, блин. Смешно вспомнить.

Мне б до ночи продержаться, а там пусть мелют, что хотят.

Иду по коридору – провода горят и манят. Серьги, пряжки, брошки. Всякая фурнитура. Жрать хочу! Сладкого!

Крайняя степень голода – это когда я вижу её в человечках. Да, такое лёгкое сияющее облачко в печени, и зелёное свечение, разлитое по крови. У человечек она всегда жёлто-зелёная, видимо, белок окрашивает. И днём её больше, ненамного, но всё-таки.