— “Селена”! “Селена”! — закричал Лоуренс. — Вы меня слышите?

Тишина. Передатчик пылехода молчал. Главный инженер не слышал даже обычных шумов, которые всегда улавливает чуткий микрофон.

— Соединение готово, — доложил Коулмен. — Включать кислород?

“Ни к чему, если Харрис ухитрился привинтить бур на место, — подумал Лоуренс. — Но может, он просто чем-нибудь заткнул трубу, и напор кислорода вышибет затычку?”

— Хорошо, — сказал он вслух. — Включайте, полное давление.

Вам! Притянутый вакуумом к трубе “Апельсин и яблоко” шлепнулся на пол, и из отверстия вниз устремилась струя газа, настолько холодного, что его путь можно было проследить по белым вихрям сгущающегося пара.

Минута, другая, третья… Опрокинутый гейзер гудел, но все оставалось по-прежнему. Наконец Пат Харрис зашевелился… попытался встать… струя кислорода сбила его с ног. И не то чтобы она была очень сильной, просто он был еще слабее.

Пат лежал, подставив лицо морозному ветерку и наслаждаясь бодрящим холодом. И дышал, дышал… Через несколько секунд он уже совсем очнулся (вот только голова раскалывается от боли) и припомнил все, что произошло за последние полчаса.

При мысли о том, как он отвинтил бур и сражался с потоком уходящего воздуха, Пат едва опять не потерял сознание. Но сейчас не время корить себя за оплошность; он жив, а это главное.

Подняв Мекензи, точно мягкую куклу, он отнес его к животворной струе. Ее напор заметно уменьшался по мере того, как давление внутри пылехода приближалось к нормальному. Еще несколько минут, и вихрь превратится в ветерок.

Физик очнулся сразу.

— Где я? — спросил он не очень оригинально, озираясь вокруг. — А! Они пробились к нам! Слава богу, можно дышать. Но что со светом?

— Не беспокойтесь, я живо налажу. Сперва нам нужно каждого поднести к трубе, чтобы они глотнули кислорода. Вы умеете делать искусственное дыхание?

— Никогда не пробовал.

— Это очень просто. Одну минуту, я только найду аптечку.

Пат взял дыхательный прибор и стал показывать его действие на ближайшем пассажире; это был Ирвинг Шастер.

— Отодвиньте язык, чтобы не мешал, просуньте трубку в горло… Теперь нажимайте вот эту грушу… медленнее. В ритме обычного дыхания. Ясно?

— Ясно, а долго надо качать?

— Пяти—шести глубоких вдохов, по-моему, достаточно. Нам ведь не надо их оживлять, только провентилировать легкие. Вы берете на себя носовую часть кабины, я — кормовую.

— Но у нас один аппарат.

Пат улыбнулся; улыбка получилась довольно бледной.

— Обойдемся, — сказал он, наклоняясь ешд следующим пациентом.

— Ах, да, — произнес Мекензи, — я совсем забыл.

Пат вряд ли случайно подошел именно к Сью и, применяя старый, но достаточно действенный способ, принялся сам вдувать ей воздух в легкие через рот. Правда, он не стал задерживаться, как только убедился, что она дышит нормально.

Пат уже занимался третьим пациентом (это был мистер Редли), когда снова прозвучал отчаянный призыв радио.

— “Селена”, “Селена”, отвечайте!

Он почти мгновенно схватил микрофон.

— Я Харрис. Все в порядке. Делаем пассажирам искусственное дыхание. Больше говорить некогда, потом вызовем вас. Остаюсь на приеме. Расскажите, что делается у вас.

— Слава богу! Мы уже отчаялись! Вы нас здорово напугали, когда отвинтили бур.

Слушая голос главного, Пат подумал, что можно было и не напоминать ему об этом неприятном происшествии. Он и без того никогда в жизни не простит себе такого промаха. Хотя в конечном счете все обернулось к лучшему: бурная декомпрессия выкачала из “Селены” большую часть отравленного воздуха. Всего какая-то минута… А для того чтобы кабина такого объема потеряла весь воздух, труба диаметром четыре сантиметра должна поработать довольно долго.

— Теперь слушайте, — продолжал Лоуренс. — Учитывая ваш перегрев, мы охлаждаем кислород, конечно, в меру. Скажите нам, как только станет слишком прохладно или сухо. Минут через пять—десять подадим вторую трубу. И получится замкнутая система с кондиционированием взамен вашей. Второе отверстие просверлим в кормовой части “Селены”, вот только подвинем плот на несколько метров.

Пат и физик продолжали трудиться, пока не были провентилированы легкие всех пассажиров. Лишь после этого, предельно усталые, но довольные тем, что выдержали трудное испытание, они легли на пол и стали ждать, когда второй бур пронижет потолок.

Десять минут спустя они услышали стук в обшивку рядом с переходной камерой. Отвечая Лоуренсу, Пат успокоил его: потолок в этом месте свободен, бурильщики ничего не повредят.

— Можете не волноваться, — добавил он. — Я не трону бур, пока вы не скажете!

Стало настолько холодно, что он и Мекензи надели верхнюю одежду, а спящих пассажиров укутали одеялами. Можно было сообщить наверх, чтобы давали теплый воздух, но Пат решил, что лучше пусть будет похолоднее. Давно ли они чуть не испеклись? К тому же низкая температура может восстановить углекислотные поглотители “Селены”.

Когда заработает вторая труба, они будут вполне застрахованы. С плота им подадут сколько угодно воздуха, да у самих еще есть примерно суточный запас. Пусть даже их плен затянется, теперь главная опасность миновала.

Разумеется, если Луна не подстроит какой-нибудь новой каверзы.

— Что ж, мистер Спенсер, — сказал капитан Ансон. — Похоже, у вас получится неплохая передача.

Последний час потребовал от Спенсера таких усилий, что он вымотался ничуть не меньше, чем спасатели на плоту в двух километрах под ним. Вот они средним планом на экране видоискателя. Отдыхают… Если можно отдыхать в космическом скафандре.

Пятеро из них, очевидно, решили поспать немного, избрав способ не совсем обычный, но в общем-то вполне разумный: они просто-напросто легли рядом с плотом, словно резиновые куклы, погрузившись наполовину в лунную пыль. Спенсер и не подозревал, что космический скафандр обладает достаточной плавучестью, чтобы не тонуть в этом веществе. Мало того, что отдыхающая смена устроилась очень удобно — на плоту сразу стало просторнее и сподручнее работать.

Трое, не торопясь, проверяли и налаживали аппаратуру. Особенно строго они следили за угловатой махиной воздухоочистителя и подключенными к нему пузатыми баллонами.

Предельное фокусное расстояние позволяло показать все на экране телевизора, как с расстояния десяти метров, только что не видно стрелок приборов. Даже при среднем увеличении отчетливо различались две трубы, уходящие в толщу лунной пыли — к незримой “Селене”.

Все мирно, спокойно — не то что час назад. И так будет, пока не доставят следующую партию снаряжения. Оба пылеката пошли обратно в Порт-Рорис; теперь там закипит работа. Инженеры и техники испытывают и монтируют оборудование, которое, как они надеются, проложит путь к “Селене”. Чтобы все приготовить, нужно еще не менее суток. До тех пор, если не произойдет ничего непредвиденного, Море Жажды будет безмятежно нежиться в лучах утреннего солнца. На новые кадры для телезрителей сейчас рассчитывать не приходится.

С расстояния полутора световых секунд в командную рубку “Ауриги” долетел голос режиссера.

— Славно поработали, Морис, Жюль. На всякий случай записываем изображение, но наш следующий выход в эфир не раньше выпуска последних известий в ноль шесть ноль ноль.

— Какие отклики?

— Превосходно, блеск. И намечается еще интересный поворот. Все сумасбродные изобретатели, какие когда-либо пытались получить патент на новую скрепку, наперебой предлагают свои идеи. Мы выпустим несколько человек в шесть пятнадцать. Вот будет потеха!

— А что, глядишь, кто-нибудь из них и придумает что-нибудь дельное.

— Может быть, хотя вряд ли. Те, что потолковее, будут нас за сто километров обходить, когда увидят, как мы расправляемся с их коллегами.

— А что вы задумали?

— Все идеи будут рассматриваться вашим ученым другом, доктором Лоусоном. Мы уже репетировали, он с них живьем шкуру снимает.

— Моим другом? — восстал Спенсер. — Да я с ним всего два раза встречался. При первой встрече извлек из него десять слов, во время второй он уснул у меня на руках.