С усилием он поднялся, подошел к холодильнику. Осмотрел полки, подвинув что там стояло. Гнев и разочарование охватили его, когда он понял, что злополучного клочка ткани нет и здесь. Он понимал, что, если дать волю злости, она унесет последние остатки сил, и потому снова сел, пытаясь взять себя в руки. И смотрел на спящую Кэролайн.

Она металась в жару. Одеяло откинулось в сторону, ночная рубашка скомкалась, обнажив длинные бледные ноги. При взгляде на них он вдруг ощутил прилив чувств, у нормального человека недопустимых при подобных обстоятельствах. Он заволновался, ему захотелось ее коснуться, и он тотчас же устыдился недостойного порыва. Может быть, он впадает в безумие, как было написано в книге? Невольно он содрогнулся и потряс головой, пытаясь собраться с мыслями. Потом наклонился, потянулся за одеялом. Он тянулся к нему мучительно долго, а когда наконец достал, бережно укрыл девушку.

Страх и растерянность охватили его. Он поддался им, с каждой секундой все глубже проваливаясь в депрессию — еще один симптом, указанный в книге. Укол, какой он сделал себе, почти не подействовал, и Тед подумал, не удвоить ли в следующий раз дозу. Была небольшая вероятность того, что организм отторгнет лекарство, но была и надежда, вдруг быстрее подействует. С трудом разлепив глаза, он взглянул на часы возле постели Кэролайн. Пора было сделать следующую инъекцию. «Наверное, лучше пойти домой, лечь, — подумал он, — может быть, съесть что-нибудь». Но едва он вспомнил о еде, как его снова замутило, и он решил сделать инъекцию здесь. Это место ничуть не хуже любого другого. «Нечего ждать, — сказал он себе. — Быстрее подействует».

Тяжело вздохнув, Тед закатал рукав и протер кожу спиртом. Достал из одного кармана ампулу с лекарством, из другого шприц и набрал в его чистый пластиковый цилиндрик десять кубиков жидкости, вдвое больше, чем в прошлый раз. Сморщившись, так как тоже ненавидел уколы, Тед как можно быстрее вогнал в мышцу иглу и медленно надавил на поршень.

Лишь вынув иглу, Тед внимательно посмотрел на ампулу. Вместо антибиотика на ней значилось название снотворного. Он ввел себе десять кубиков.

Он сразу понял, что выбора нет, нужно звать на помощь. Снотворное было сильное и очень быстрого действия, он специально выбрал его для Кэролайн. Несколько драгоценных секунд ушло на то, что он глупо, бессмысленно терзал руку, будто был в силах выдавить смертоносную жидкость, безмолвно и неумолимо распространявшуюся по его телу. Он погиб, он в этом не сомневался. «Значит, так тому и быть, — подумал он, когда почувствовал первые признаки действия снотворного. — Лучше бы я потерял работу, но остался жив».

Эта горькая мысль мелькнула в одну секунду, удивив его тем, с какой легкостью он был готов согласиться все потерять в обмен на возможность дышать. «Я будто Анти-Фауст, — подумал он с изумлением, — торгуюсь с Господом Богом за свою душу. Если мне дадут еще один шанс, такой глупости я не повторю!» В отчаянии, пытаясь спасти свою жизнь, он поднялся из кресла, добрался до столика, где стоял телефон, и протянул к нему руку, силясь набрать номер ослабевшими пальцами.

Ему почти это удалось, но за то время, когда он сделал всего несколько шагов, чтобы пересечь крохотную комнатенку, снотворное взяло верх. Колени подогнулись, и он, потеряв сознание, провалился в небытие. Последней его мыслью было гневное: «Слишком, черт возьми, быстро!» Оседая на край постели Кэролайн, он все еще пытался выпрямиться, хотя уже этого не осознавал. Через несколько секунд неравной борьбы он рухнул прямо на Кэролайн, которая спала так крепко, что не почувствовала его веса. Уткнувшись головой ей в грудь, Тед сделал последний вздох.

Алехандро смотрел, как королевские гвардейцы быстро строятся в шеренгу во внутреннем дворе Виндзорского замка; у каждого на лице была написана готовность исполнить любую задачу, идти навстречу чему угодно, только бы вырваться на свободу. Рядом с ним стоял сэр Джон Шандос, с выражением мрачной покорности человека, взявшего на себя неприятное обязательство, но в глубине души продолжающего надеяться на отсрочку.

— Как они готовы отправиться на встречу с чумой, — печально сказал Алехандро. — Думают, это великая честь — проехаться по несчастной земле.

«Как все молоды, — подумал он, — все как один моложе меня».

— Кто из них сумеет вернуться живым? — сказал он, поворачиваясь к сэру Джону.

Тот переводил взгляд с одного на другого, пристально изучая каждого, и наконец остановился на молодом красавце с чистым, открытым лицом. Немного подумал, оценивая, и гаркнул:

— Мэттьюз, твой король оказывает тебе честь. Ты отправишься по поручению, имеющему первостепенную важность для принцессы Изабеллы, и будешь представлять его величество. Подойди.

Остатки трав, привезенных из Франции, Алехандро пустил на защитные маски для всадников. Он велел Мэттьюзу ничего не пить и не есть, ничего не трогать руками и ехать как можно быстрее.

Вместе с Аделью смотрели они, стоя на крытой террасе, как Мэттьюз вспрыгнул в седло, оглянулся и махнул им рукой. Стремглав он выскочил за ворота и исчез, оставив за собой лишь столб пыли.

— Храни его Господь, — сказала Адель.

— Не дай ему сбиться с пути, — прибавил Алехандро.

В тот день Алехандро так и не встретился с Кэт, которой послал записку, отменив первый урок игры в шахматы. Он должен был ждать возвращения Мэттьюза и портного Рида, которых нужно было сразу же устроить на временное жилье, а сэр Джон ожидал их к закату.

Проверяя, все ли готово в маленькой часовне, молодой врач пытался предугадать, останется ли кто-нибудь из них жив. За стенами Виндзора погибла уже половина населения, и было бы странно, если бы ни один из них, ни портной, ни солдат, не соприкоснулись с болезнью. Один Бог знает, кому повезет, а кому нет. Молча Алехандро взывал к Господу, молясь о пощаде обоим.

«Но когда чума пройдет, в моих услугах здесь не будет надобности. Мне нечего будет делать в Виндзоре. Те, кто будет обязан мне жизнью и здоровьем, забудут о моих стараниях. И я никогда больше не увижу леди Троксвуд».

Он вспомнил о Кэт, которая в столь нежном возрасте, не зная, что с ней будет завтра, сумела закалиться характером. Откуда у этого ребенка силы, чтобы выстоять один на один со своей беспомощностью и сиротством в доме, где каждый может ею помыкать, пользуясь лишь правом рождения? «Она незаконнорожденная, я обманщик. Это не одно и то же, но мы оба не те, за кого себя выдаем, у нас обоих ни имени, ни дома», — с горечью подумал он. Мысль о том, что можно прожить жизнь без памятных свершений, умереть неоплаканным и одиноким, пугала его больше всего.

— Скачут! — раздался крик смотрящего, когда до захода солнца оставалось несколько минут, и все в замке ожило и зашевелилось.

Алехандро, стоявший на башне Виндзора, через несколько мгновений тоже, сощурившись, разглядел в наступавших сумерках красный камзол, в каком уехал из замка Мэттьюз. Всадник, ехавший за ним следом, трясся в седле на лошади, навьюченной узлами. Вид у обоих в масках, похожих на ястребиные клювы, был дурацкий.

Но, несмотря на это, приветствовали их от души. Жители замка, изголодавшиеся по новостям из внешнего мира, встретили их, будто иностранного герцога или церковного иерарха.

Алехандро поспешно спускался по длинной лестнице. Внизу, столкнувшись с сэром Джоном, он объяснил тому, как их впускать.

— Пусть Мэттьюз и Рид снимут всю поклажу и оставят снаружи. Лошадей привязать к коновязи за стеной. Там же пусть оба разденутся и снимут обувь. Как только пройдут под решеткой, пусть прямиком направляются в часовню, никого не касаясь руками. Внутри их ждет чистая одежда, так что они снова будут выглядеть как подобает.

Несмотря на всю серьезность врача, сэр Джон, не выдержав, хмыкнул:

— По-моему, Мэттьюзу придется по вкусу приказ раздеться, хоть и при дамах. Он прекрасно знает, что хорош собой, и любит похвастаться женщинам. Он скорей пройдется важно, как павлин, и не прошмыгнет стыдливо, чтобы скорей спрятаться.