Без нужды ребята в санаторий не ходили. Только Бориска спрашивал мать каждый вечер:

- Не приехал?

Хаджанова все не было. И неделю. И другую. Потом мама явилась с выпученными глазами:

- У нас такой скандал!

Оказывается, вернулся майор, и не один, с ним бригада человек десять, он говорит, строители. И вот эту бригаду он разместил в тире. Взял со склада старые - давно списать пора - матрацы, положил их в ряд и, никого не спросясь, устроил людей на ночевку. Однако кто-то настучал, прилетела милиция, оказывается, тир - это что-то вроде режимного заведения, подвал опечатали, Хаджанова с рабочими выгнали. Майор побежал по начальству.

В домике Горевых уже собирались спать, как в окно раздался стук -

громкий и непривычный, никто и никогда им в окно не стучал: брякали кольцом на воротах. В окно могли стучать только чужие.

Открыла мама, запричитала непонятно - с радостью и страхом. На пороге появился майор. И хотя зубы, как всегда, сияли даже в полумраке, речь его не была, по обычаю, четкой, да и выглядел он неуверенным, слегка под-растерявшимся.

- Як вам как к друзьям! - говорил он торопливо. - Извините, у меня кроме ваших ребят здесь друзей нет. Знакомых - уйма, а друзья только вы. Ольга! Мальчики! Мне дали людей. Здесь славные дела намечаются, вот я и привез работников. День-другой, я их устрою, но подлые люди настучали! Пришлось отступить. Прошу Аллахом - позвольте переночевать. Одну ночь! Век не забуду!

Бабушка растерянно схватилась за голову, ребята, наоборот, глядели с интересом, внутренне не только согласные, но и обрадованные: стало быть, не только они майору, но и он им доверял, надеялся на них, верил, что в трудную минуту может на них рассчитывать. Мама обернулась на бабушку, на ребят, улыбнулась как-то по-озорному и ахнула:

- Где же я места на десятерых-то найду? Майор уже переменился, стал прежним:

- Об этом не волнуйтесь! Гляньте в окно!

Все, кроме бабушки, припали к стеклам, и, не сговариваясь, захохотали.

В сумерках, уже довольно густых, возле дома стояла немаленькая толпа мужиков разного роста. Лиц их разглядеть было нельзя, да и не требовалось. Просто у каждого на плече - свернутый матрац.

Хаджанов потом объяснил: списанные эти матрацы он занял в санатории. В санатории голову ломали, куда их девать: жечь - дыму много, бросить просто так - некуда, а на свалку везти - дорого; теперь ведь за все платить надо, за каждый пук.

Мама и бабушка насобирали старых одеял, пальто и зимних шуб, подкинули несколько старых подушек без наволочек. И десять мужиков разлеглись на своих матрацах во дворе, даже в дом не вошли - хорошо, что еще тепло.

Наутро, когда Борис и Глебка проснулись, мужчин уже не было. Так и не успели мальчишки их разглядеть.

Когда Боря пошел умываться, услышал приглушенный разговор матери и майора. Он о чем-то просил, просто уговаривал. А она изо всех сил, жарко, хотя и негромко, чтоб не разбудить ребят, отказывалась.

Борис толкнул дверь и увидел, что майор держит в одной руке толстую пачку денег, а другой протягивает маме несколько бумажек. Она качала головой, прятала руки за спину.

Хаджанов, заметив Бориса, не смутился, не испугался. Не спеша спрятал деньги в карман, улыбаясь, сказал:

- Какие же вы странные, русские. Бедные, а денег не берете. А закончил удивленно:

- Прямо такие же, как мы! Бессребреники!

Мама молчала, оглядывалась на Бориса, а он не знал, что сказать. И вот тут-то майор сообщил им:

- А Борю я записал на соревнования. В областном городе. Подал заявку. Но это все ерунда, друг! Знаешь, что я тебе сейчас скажу: слушай сюда!

И произнес раздельными словами:

- Я - привез - настоящую - спортивную - винтовку! А к ней оптический - прицел!

С этого дня и началась настоящая Борина жизнь.

Будто майор Хаджанов не спортивную винтовку привез, а лозинку, и не успел Боря в руки ее взять, как она заволновалась, затрепыхалась, словно и не говорила, а кричала: копай свой колодец, он - здесь.

Никогда еще так не торопился Борис в своей жизни. Едва выпил чаю,

побежал следом за майором, думал, догонит, но не вышло. Еще и Глебка тормозил: то ему камушек в сандалету попал, то на вывеску загляделся, то заканючил, что жвачка кончилась.

Первый раз молча подумал про брата: не понимает, тормозит, тянет назад! Хоть бы отстал, что ли? Тут же мелко, как бабушка, перекрестился - больно уж плохо подумал, грех. А когда ворвался в тир, про все забыл!

Майор стоял спиной к ребятам, а в руках у него сияла масляным цветом и вправду похожая на скрипку легкая винтовочка. Даже на вид определялось, именно - легкая. Сверху - отливающая вороненой сталью надстройка, сложный инструмент - оптический прицел.

Майор замирал, делал выстрел, быстро передвигал затвор, снова стрелял, будто торопился, и правда, когда закончил серию, глянул на часы.

- Ну-ка, молодцы! - крикнул, не оборачиваясь - узнал по шагам и несдержанному дыханию. - Притащите мишень! И начинаем механизацию этого процесса! Я уже договорился! - теперь он обернулся уже только к Боре, Глебка убежал вперед. - Будет механизм подачи мишени, представляешь! Недешево, но наш завод чего хочешь сделает! Только хорошенько заплати!

Он смеялся как никогда! И как никогда любил и уважал Бориска этого человека. Странно даже представить: было время, когда он не знал майора. Хаджанов Михаил Гордеевич жил где-то в других, неизвестных, невидимых краях, и не было ему никакого дела до двух мальчишек Горевых - Глебушки и его, Борьки. Как это вообще могло быть? И как бы все сложилось, если никогда бы они так и не встретились в этой жизни?

Майор медленно шел навстречу Борису и протягивал ему его скрипку. А что? Одни водят смычком, извлекая прекрасные нежные звуки, а другие… то ж, разве это не умение, достойное мужчины?

Вернулся Глебка с мишенью Хаджанова: никогда раньше майор не стрелял так кучно! Часто говаривал: какой я стрелок, так, служащий тира, обслуга, и вот - на тебе!

Боря невольно восхитился:

- Ого! Это вам надо на соревнования! Гордеевич то ли всхлипнул, то ли пропел, хохотнув:

- Отстрелял! Я свои! Хризантемы в саду!

Боря улыбнулся: слыхал как-то этот цветочный романс.

- Сейчас твое время! - строго уже заявил майор. - Вот увидишь! Это твоя судьба, как солдат в строю, делает шаг вперед. Твоя. Понял?

Боря смеялся - разве спорят в такие минуты?

- Ну, бери! Заряжай… Целься…

Он взял винтовочку - желтенькую, легкую, словно поющую, заглянул в оптический прицел и сам едва не запел от восторга: оптика удивительно приблизила десятку, мушка застыла, он едва прикоснулся к спуску, как раздался хлопок. Посмотрел в прицел - пуля ушла на три часа, куда-то в район семерки. Причину он уже знал - слишком легок спуск, не ожидал. Второй выстрел был точнее: девятка, на те же три часа, сказал об этом Хаджа-нову, чуточку поправили прицел.

Оставшиеся восемь патронов изрешетили центр.

Когда оценили сумму, довольный майор задумчиво проговорил:

- Ну вот, есть у нас с тобой и скрипочка, дружок. Для твоего первого концерта. - Вздохнул. - Но соревнования-то проводятся с прицелом диоптрическим.

Рассказал, как еще по дороге в Москву зашел в областной спорткомитет, узнал, бывают ли тут соревнования по стрелковому спорту, встретился с каким-то дядькой. Выяснилось, что он отставной полковник, спец по стрелковому оружию и помогает этому комитету устраивать разные соревнования, бывает на них главным судьей.

Фамилия у полковника была смешная и ласковая - Скворушкин, да и сам он, утверждал Хаджанов, был ласковый и мягкий. Они зашли в кафешку, заказали по сто грамм поддельного коньячку, и Скворушкин с радостью обещал включить Бориса Горева на соревнования юниоров, которые будут

проходить в сентябре параллельно со взрослыми стрельбами. Даже записал фамилию, имя и отчество Бориски на обрывке газеты, сложил в бумажник. Да и выдвигает-то его серьезное заведение - районное отделение РОСТО, да и военный санаторий не какой-нибудь там любительский кружок.