Решив, что у меня еще есть шансы, я бросилась в атаку.

– Не знаю, помните ли вы меня, но я вчера звонила, – начала я.

– Да, я все передала мистеру Харрисону, – заверила секретарша.

– О… вот как? Однако он мне не перезвонил, – тяжело вздохнула я, снова помрачнев и чувствуя себя полной идиоткой. Судя по неодобрительному тону, она считала меня авантюристкой.

– Видите ли, я полагаю, он очень занят, тем более что сегодня утром уехал из Лондона, – повторила секретарша. Судя по всему, она была готова повесить трубку, поэтому я засыпала ее вопросами, стараясь выкачать как можно больше информации.

– Сегодня утром? Значит, вчера он был в городе? Вы уверены?

– Абсолютно. Я лично заказывала ему машину. Но обязательно скажу, что вы звонили. До свидания, – поспешно протараторила деловая дама и отключилась, прежде чем я успела задать очередной вопрос.

Значит, вот как… Джек получил мои сообщения, но не позаботился перезвонить. Смысл его молчания понять нетрудно. Он не шутил, сказав, что второго шанса мне не даст. Я успела узнать его достаточно хорошо, чтобы удивляться, почему он даже не захотел меня выслушать, но… впрочем, он только что разбирался с бывшей подружкой, у которой немного поехала крыша, может, поэтому и решил придерживаться новой политики, согласно которой «прощай» – действительно значит «прощай» и возврата к прошлому нет.

Противнее всего, что я ничего не могла поделать. В какое же дерьмо я вляпалась! Если он не брал трубку, когда я звонила прошлой ночью, и не был при этом с женщиной, значит, занес мой телефон в «черный список», и я не знаю, что хуже. Я даже не смогу сказать ему, что Мадди отошла в сторону, что мы могли бы встречаться, что быть с ним в разлуке для меня мучительно, что временами я не могу дышать от боли, что готова выкинуть белый флаг, опустить мостик над кишащим аллигаторами рвом, пригласить его в свою крепость… Я была в Нью-Йорке, он – в Лондоне, так что вряд ли я смогла бы встать у его дома, швыряя камешки в окно и выкрикивая его имя, пока он не согласится поговорить со мной или не вызовет полицию.

Я растянула губы в сухой улыбке, представив, как гоняюсь за Джеком, пуляю камнями в его окна и ору во весь голос, как Дастин Хоффман, разогнавший свадьбу в конце «Выпускника». Что за бред!

Бред? А может, не совсем?

В голову пришла странная мысль, словно облако, медленно плывущее по летнему небу. Та самая мысль, которую следовало бы немедленно прогнать и никогда не пускать обратно… если бы… если бы я из чистого отчаяния не схватилась за нее обеими руками. Разумеется, план был совершенно идиотский, но он мог оказаться единственным шансом вновь завоевать человека, которого я полюбила. Если я не могла заставить Джека поговорить со мной по телефону, значит, нужно встретиться с ним лицом к лицу и делать все – стучать в дверь или бросать камешки в окно, пока он не согласится выслушать меня. А для этого было необходимо лететь в Лондон.

Я оглядела квартиру. Две дюжины коробок, уже набитых моими вещами. Через пять дней придут грузчики. Одни заберут мебель на склад, другие унесут коробки, а в сумочке лежит билет в один конец до Чикаго, где я начну новую жизнь. Как, спрашивается, я ухитрюсь втиснуть путешествие через океан в такое насыщенное расписание? А если не сумею вернуться вовремя? Секретарь Джека сказала, что он уехал по делам… что, если он пробудет в отлучке больше, чем несколько дней? Если я проделаю такой длинный путь только для того, чтобы ждать неделю, а то и дольше, прежде чем увижу его? Если все же загоню в угол, а он откажется со мной говорить? Если буду стоять под его домом, а он появится под руку с хихикающей, худой как палка блондинкой? Нет, просто безумие заранее готовиться к боли и издевательствам, ставя одновременно под удар все планы на будущее в Чикаго… ведь так? Ну, разумеется.

Полчаса спустя я зарезервировала билет на лондонский рейс «Бритиш эйрлайнз», вылетающий через несколько часов и стоивший так дорого, что мне до конца жизни придется сидеть на строжайшей диете. Я действовала в такой спешке, что совершенно ополоумела, не в силах сообразить, какие вещи взять с собой. Просто швыряла в чемодан каждую более-менее приличную вещь, чистую или грязную, даже не задаваясь вопросом, понадобятся ли в зимнем Лондоне красный свитер без рукавов или черный полотняный сарафан. Макс, ответивший на мой отчаянный звонок, пообещал встретить грузчиков, если я не успею обратно вовремя. Он появился в самый разгар маниакальных сборов и несколько минут наблюдал со смесью сочувствия и неприкрытого восхищения, как я легла на пол в поисках тех вещей, которые, по моему мнению, необходимы для короткой поездки.

– Думаешь, я спятила? – неожиданно осведомилась я, прерывая лихорадочные поиски пропавшего паспорта.

Макс покачал головой и крепко обнял меня, как в старые времена, когда между нами еще не стоял тот вечер.

– Думаю, что ты храбрая, – прошептал он мне на ухо и, заглянув мне за плечо в очередную разоренную коробку, обрадовался: – Вот он, твой паспорт, наверху груды каталогов «Поттери Барн». Погоди… ты сохранила старые каталоги «Поттери Барн»? Клер, вот этому уже четыре года.

– О, мой паспорт! – выкрикнула я. – Спасибо, спасибо, спасибо. Да где же, черт возьми, моя косметичка?

– Я смываюсь, пока меня не завалило мусором. Желаю удачной поездки, и позвони, расскажешь, как все было, ладно? Это самое меньшее, чего я заслуживаю, поскольку мне придется разбирать и укладывать весь этот кошмар, – пробормотал Макс, прежде чем исчезнуть и оставить меня одну.

Когда я, наконец, ухитрилась запихнуть все требуемое для любой ситуации, которая только могла возникнуть: от долгой госпитализации до неожиданной поездки на Багамы, – то застегнула чемодан и попыталась его поднять. Если бы мне удалось вытащить его из квартиры и в следующие пять минут поймать такси, был шанс успеть на самолет. И думать не хотелось, что будет, если я опоздаю. На моей карточке «Виза» не осталось денег на другой билет.

Я стащила чемодан на четыре пролета, покачиваясь под его весом, вне себя от волнения вылетела на улицу и заметила отъезжавшее от обочины такси.

– Такси! – взвизгнула я, сбегая с крыльца и таща за собой чемодан в напрасной попытке остановить машину.

И в этот момент, который может быть охарактеризован исключительно как космический катаклизм или справедливое наказание за покупку дешевки за двадцать долларов в магазине распродаж, молния разошлась, и битком набитый чемодан фонтаном выплюнул вещи на грязный обледеневший тротуар. Вскоре я оказалась посреди груды платьев, свитеров, белья…

– Не-ет! – взвыла я, переводя растерянный взгляд с раскуроченного чемодана на летящее по мостовой такси. Но было поздно. Я наклонилась над исторгшим тряпки чемоданом, тщетно дергая за молнию и соображая, нельзя ли исправить положение английскими булавками или скотчем. И с упавшим сердцем поняла, что дело плохо. Этот чемодан сегодня не полетит в Лондон, впрочем, как и я. Мне ни за что не успеть найти другой, поприличнее, заново собраться и успеть в аэропорт вовремя. А тот абсурдно дорогой билет, на который я ухнула последние деньги? Абсолютно проигрышный вариант «никакого-возврата-денег, билет-не-подлежит-обмену, не-опоздайте-на-рейс-иначе вас-поимеют-по полной».

«Не может же так все кончиться», – мрачно раздумывала я. Отважные героини фильмов обязательно успевают на самолет, и получают обратно потерянного было парня, всего лишь особым образом сморщив носик и улыбнувшись. И, уж конечно, ни одна из них не встанет над разоренным чемоданом, потерпевшая поражение и одинокая, в окружении всего имеющегося в наличии нижнего белья, разбросанного по заплеванному нью-йоркскому тротуару.

Дрожа от унижения и обиды, я встала на колени перед чемоданом и принялась совать в него вещи, гадая, как, черт возьми, дотащить эту штуку до квартиры. Оставить здесь и подняться наверх, за мешком для мусора? Невозможно. К тому времени, как я вернусь, здешние бомжи и пьяницы растащат все до последней тряпки, и наутро их дамы будут щеголять в моем пляжном саронге и нижнем белье из «Тайны Виктории».