Да и сил не оставалось. Я не могла заставить себя поднять глаза. Просто, внезапно потеряв аппетит, тупо пялилась на кусок торта. Бисквит, который минуту назад казался таким привлекательным, сейчас выглядел немного зачерствевшим, глазурь потрескалась и скорее всего была чересчур сладкой.

– Это Мадди, – тихо произнес Джек. Меня словно ударили кулаком в живот. Какой бы я ни представляла следующую фразу Джека: «я питаю к тебе не того рода чувства», «у нас ничего не выйдет», «когда я увидел тебя голой, в голове сразу зазвучала тема к рекламе желе»… но этого я не ожидала. Не ожидала слов, которые вонзятся мне в сердце. Но, как бы ни было больно, – о Господи, это было безумно больно, все равно как выдирать волоски пинцетом по линии бикини, только еще хуже, – почему я так удивилась? Разве не так всегда бывает? Разве не так бывает, когда мужчине приходится выбирать между богиней и простой смертной? Я, по всей видимости, просто заполнила паузу, стала чем-то вроде бальзама для его раненого самолюбия после того, как Джек узнал, что любовь его жизни изменяет ему со своим боссом.

– Это какая-то игра? – прошептала я, но отнюдь не из слабости. Наоборот, я так взбесилась, что если бы попробовала говорить нормальным голосом, получился бы пронзительный визг, который разнес бы вдребезги стеклянные стены «Эринджери».

– Что? Ты о чем?

– Об этом. Какая-то игра? Именно поэтому ты привел меня сюда? Чтобы отомстить ей за ее измену?

– Клер, что ты несешь? Понятия не имею, о чем ты. Просто пытаюсь сказать… Мадди здесь. Стоит в дверях и смотрит в нашу сторону. И, судя по выражению ее лица, ты так и не удосужилась рассказать ей о нас, – быстро объяснил Джек.

Я повернулась, взглянула на дверь… и точно: там была она – насквозь промокшая, растрепанная и забрызганная грязью и все же по-прежнему неотразимая. Мадди походила на киноактрису, облитую водой перед съемками сцены шторма на корабле, после чего гримеры и парикмахеры тщательно поправили грим и прическу.

Она перевела взгляд с Джека на меня. Наши глаза встретились, и я увидела, как побелело ее лицо. Она словно окаменела. Лицо застыло в гримасе шока и боли. Рот медленно открылся, и я словно услышала вопросы, обвинения, жалобы, готовые сорваться с языка, но все же она не пошевелилась. Не сказала ни слова.

– Мадди, – произнесла я, вскакивая. Металлический стул опрокинулся на мраморный пол с таким грохотом, что сидящие в ресторане обернулись и воззрились на меня – сначала с легким любопытством, потом, сообразив, что перед их глазами разворачивается драма, – с неподдельным интересом. Но мне было все равно, мало того, я едва обратила внимание на неестественную тишину в зале и десятки устремленных на нас взглядов. Присутствующие, вероятно, полагали, что Джек – неверный муж, Мадди – оскорбленная жена, а я – наглая потаскуха, решившая отбить женатого мужчину. В эту минуту я еще успела подумать, что за все годы нашего знакомства с Мадди, после всего, что нам пришлось пережить вместе, я никогда не видела ее в таком смятении.

– Мадди, – повторила я и скорее почувствовала, чем увидела, как Джек тоже встал. Застукав нас вместе, Мадди, вероятно, еще глубже ощутила всю глубину предательства. Глаза ее метали молнии, но лицо обиженного ребенка навсегда врезалось мне в память. Мне очень хотелось подойти, обнять ее, утешить, попытаться объяснить или извиниться… вот только ноги почему-то никак не хотели слушаться.

Впрочем, Мадди и не дала мне такой возможности. Повернувшись, она выбежала в дождь и сразу же превратилась в очередной размытый силуэт, мчавшийся по направлению к Гайд-парку. Вскоре она исчезла из виду.

– Я должна догнать ее, – выдохнула я. Но Джек спокойно поднял мой стул и знаком велел мне сесть. Я неожиданно осознала, как тихо стало в «Эринджери», как вытаращились, на нас посетители, явно наслаждавшиеся пикантной сценой, свидетелями которой только что стали. Я бессильно опустилась на стул, заслонившись рукой от жадных взглядов.

– Все на нас смотрят, – прошептала я.

– И что? – пожал плечами Джек. – Пусть смотрят. Мы ничего плохого не сделали. Не забудь, мы с Мадди больше не встречаемся, мало того, никогда не были помолвлены или женаты. По-моему, я вполне имею право встречаться с кем хочу.

– О да, разумеется, но как насчет меня? Мадди – моя подруга, вернее, была ей. Понятия не имею, что теперь будет. Это ужасно, – выдавила я. Почему я с самого начала не сказала обо всем Мадди? Почему позволила ситуации с Джеком зайти так далеко, не поговорив с ней? По крайней мере, я могла бы все объяснить, смягчив удар.

– Что ты хочешь сделать? – спросил Джек, обнимая меня за плечи. Он нежно провел ладонью по спине, и по какой-то причине мои глаза мгновенно наполнились слезами. Я просто не заслуживала доброго отношения, особенно со стороны такого славного человека, как Джек.

– Мне необходимо с ней объясниться, – настаивала я. – Прямо сейчас.

– Хорошо, только я поеду с тобой, – решил Джек. – Подожди, сейчас заплачу по счету, и мы уходим.

– Нет, я должна сделать это сама. Так будет легче для нее, а я… словом, это правильнее.

– Но в таком случае я приму часть ее гнева на себя, иначе тебя она просто уничтожит, – возразил Джек.

Я улыбнулась и легонько дотронулась до его щеки.

– Ты очень добр. Но, думаю, я сама во всем виновата, мне и отвечать.

Но одно дело – храбриться перед тяжелым разговором с Мадди, сидя в уютном ресторанчике рядом с Джеком, обнимающим тебя за плечи, и совсем другое – стоять перед ее дверью и набираться храбрости нажать кнопку звонка. Сомнительно, чтобы она вообще захотела меня видеть. Вполне может крикнуть через дверь, чтобы я убиралась ко всем чертям, и что тогда делать? Разбить лагерь на лестнице? Вернуться домой к Джеку и оттуда попробовать позвонить? А если она не возьмет трубку?

Дождь по-прежнему лил, пальто промокло насквозь, и сознание, что, стоя здесь, я только затягиваю объяснение, делу не помогало. Наконец я громко постучала и прислушалась. Тишина. Я подняла руку, чтобы постучать снова, но тут дверь распахнулась. В проеме стояла Мадди, глядя на меня широко раскрытыми голубыми глазами, излучавшими странное сияние. От нее словно исходило зло, как от персонажа ужастика, который, ни с того ни с сего придя в бешенство, принимается резать головы серпом налево и направо. Я невольно отступила.

– Не думала, что у тебя хватит наглости явиться. Но так и быть, входи, – процедила она.

Если не считать неприятного взгляда, Мадди говорила и казалась спокойной, даже заторможенной. И это действовало на нервы. Я ожидала рыданий, криков, но не этой неестественной отрешенности. Мне вдруг не слишком захотелось идти за ней, но поскольку она уже повернулась и пошла обратно, оставив дверь открытой, ничего другого не оставалось, как последовать за ней.

Первое, что я заметила, – чудовищный беспорядок. В прошлый раз здесь царила безупречная чистота, теперь же повсюду валялись пустые коробки из-под пиццы, газеты, журналы, банки из-под диет-коки, переполненные пепельницы, груды мятой одежды… Белые покрывала на диванах посерели, а на дизайнерских столиках лежал тонкий слой пыли. Даже пушистый белый ковер, напоминавший мне шкуру волкодава, выглядел крайне нуждавшимся в срочной чистке. В жизни не видела, чтобы Мадди терпела такую грязь. Когда мы жили вместе, она злилась, если я скидывала туфли у двери и оставляла там валяться, вместо того чтобы немедленно убрать их в общую кладовку.

– Позволь мне объяснить, – пролепетала я.

– Да, мне кажется, давно пора, – холодно бросила Мадди и, плюхнувшись на диван, вытащила сигареты. Вынула одну, закурила и глубоко затянулась, прежде чем поднять глаза: – Хочешь?

– Давай, – кивнула я и, усевшись на другой диван, взяла зажигалку и сигарету и блаженно зажмурилась, пораженная тем, что даже после восьми лет воздержания растаяла от удовольствия после первой же затяжки. Господи! Как же мне этого не хватало: запаха, вкуса, ощущения сигареты между пальцами…