Когда я замолчала, ма нахмурилась, недоуменно покачивая головой-.

– Не понимаю… а почему ты решила, будто Джек использовал тебя, чтобы посчитаться с Мадди? – удивилась она.

– Но ведь он притворился, что не знает меня, когда мы встретились в самолете, – напомнила я.

– И все равно… С чего ты вдруг стала думать, что он не питает к тебе никаких чувств? Зачем в таком случае прилетел к тебе на День благодарения? А потом просил провести с ним Рождество? Разве не ты сказала, что Мадди шла за вами до ресторана и именно таким образом узнала, с кем он встречается? Если Джек так уж сильно хотел отомстить, почему прямо не рассказал ей все?

– Потому что… ну… он просил, чтобы я во всем призналась Мадди. Хотел, чтобы я сама это сделала.

– А может, просто пытался расставить все точки над i? Разве не ты сама все время отказывалась, твердила, что не хочешь обижать лучшую подругу? – допрашивала мать.

– Верно, но посуди сама: ты ведь видела Мадди. Она неотразима и, нужно признать, встречается с мужчинами, которые на меня и не взглянут. Мне с самого начала казалось странным, что такой классный мужчина, как Джек, обратил внимание на меня, тем более что Мадди постоянно названивала ему, пытаясь помириться.

– А ты вроде утверждала, что Джек – просто негодяй, способный манипулировать твоими чувствами, чтобы причинить боль Мадди, – напомнила мать. – Теперь говоришь, он классный…

– Да, но тогда я не знала правды, – беспомощно пролепетала я. – Он показался мне самим совершенством. Полагаю, Джек одурачил нас обеих.

Мать тяжело вздохнула:

– Нет, это поразительно! Тебе тридцать два года. Ты прелестная, умная, состоявшаяся женщина и при этом лишена всякой уверенности в себе. Совершенно не способна взглянуть в зеркало и увидеть себя в истинном свете.

– Что ты хочешь сказать? – выдохнула я.

– Все рассуждения о том, как Джек тебя использовал, основаны на убежденности… уж не знаю, твоей или Мадди, что всякий разумный мужчина немедленно предпочтет ее тебе. Но это чистый вздор! Да, Мадди – девушка привлекательная, но я всегда считала, что в сравнении с тобой кажется несколько бледноватой.

– Очень любезно с твоей стороны, – возразила я, – но не имеет ничего общего с моей уверенностью в себе. Я знаю, что далеко не красавица, и давно примирилась с этим.

– Не красавица? Клер, ты просто ослепительна! Прекрасные волосы, выразительные глаза – кстати, мои глаза, – идеальная кожа и фигура как у Лиз Тейлор в лучшие ее дни! Ну, ты не похожа на тощих актрисулек, которые так популярны в наше время: ни бюста, ни задницы, – но именно этим и выделяешься из серой толпы ничтожеств.

Я закатила глаза:

– Спасибо, но ты моя мать. Ты и должна говорить подобные вещи.

– Ты, кажется, всегда твердила, что я слишком критично к тебе отношусь. Может, так оно и было… но мне никогда не приходило в голову, что уровень твоей самооценки настолько низкий. Может, это я и виновата, потому что редко говорила, какая ты красивая и как дорога мне, как отличаешься от модных дурочек, подражающих кинозвездам, – задумчиво произнесла она.

Я совсем растерялась.

– Но… видишь ли, ты вообще мне никогда ничего подобного не говорила.

Я не позаботилась добавить, что если она и упоминала о моей внешности, то лишь затем, чтобы скрупулезно перечислить все недостатки и минусы.

– Ты, наверное, права, – кивнула мать, снова опуская ноги в воду. – Наверное, меня пугало то, что ты куда амбициознее меня. Всегда стремилась к чему-то… большему. Такая умная, хорошенькая и способная. Я никогда не сомневалась, что ты многого добьешься. Тебе всего лишь не хватало уверенности… И может… может, тебе пора усвоить, что в отношениях с мужчинами оборона необходима не всегда.

– Но таким образом я убереглась от многих страданий, – возразила я. – Посмотри, что случилась, когда я позволила себе забыть о своих правилах!

– Я не согласна с тобой в оценке случившегося. Единственная ошибка Джека в том, что он с самого начала не сказал тебе правду. И хотя его аргументы не выдерживают никакой критики, я все же понимаю, почему он солгал, тем более что хотел узнать тебя лучше. А утверждение, что он использовал тебя с целью отомстить Мадди… прости, но это кажется мне несколько надуманным. Если бы он желал именно этого, если он такой жестокий и подлый, почему не признался, когда ты его допрашивала? А ведь он сказал, что любит тебя, просил, чтобы ты осталась и позволила ему объясниться. Какой смысл отрицать правду, если месть с самого начала была его целью? – спросила мать так рассудительно, что мне вдруг стало не по себе. Что, если я слишком поспешила и, не разобравшись, зря обвинила Джека? Что, если версия Мадди полностью взята с потолка? Мы долго дружили, и я всегда ценила ее мнение. А вот Макс утверждал, что Мадди тщеславна и эгоистична… может, эти стороны ее характера я просто не хотела признавать? В конце концов, у каждого свои недостатки, и хотя некоторый нарциссизм – не самое худшее в мире качество, он, вполне возможно, и наложил отпечаток на поведение Мадди и ее выводы о том, почему Джек так заинтересовался мной. Но если она была не права, это скорее всего означает, что я неверно судила о Джеке.

– И что же мне делать? Даже если я ошибалась насчет Джека и ты права во всем, – как насчет Мадди? Да, она наговорила мне гадостей, и с ее стороны, наверное, мерзко было намекать, что Джек никогда бы не увлекся мной, но, Господи, ведь я действительно сподличала, встречаясь с ним за ее спиной. Вряд ли она обошлась бы со мной как с последней тварью, если бы я не отбивала у нее Джека. Что делать? Как все исправить?

Но моя мать, всегда имевшая ответы на любые моральные дилеммы, на этот раз пожала плечами.

– Надо хорошенько поразмыслить. Уверена, мы что-нибудь придумаем, – пообещала она.

Знай я, что придет в голову матери, мгновенно удрала бы не только из города, но и из штата. На следующий день, едва я приняла душ и переоделась, согласившись, наконец, выйти из дома (мы решили поехать на ленч, а потом к маникюрше), мать тихо постучала в дверь гостевой спальни и, когда я открыла, встала на пороге, одетая в синие капри цвета барвинка и свитер без рукавов такого же оттенка.

– Только не сердись, – выпалила она, протягивая мне радиотелефон, после чего повернулась и почти побежала по коридору. Я посмотрела ей вслед, повертела трубку, потом поднесла ее к уху и сказала:

– Алло?

Сама не знаю, почему я ее послушалась. Возможно, сработал условный рефлекс, вбитый с детства: уж если у тебя в руках телефонная трубка, нужно говорить. Может, на секунду в голове промелькнула идиотская мыслишка, что мать каким-то чудом отыскала Мадди и Джека, все с ними обсудила (примерно таким же образом, как с той мамашей, не пригласившей меня ночевать) и теперь оба сговорились позвонить, уверить меня, что все в порядке, все прощено и забыто. А может, все дело было в любопытстве, хотя, как говорят, именно оно сгубило кошку.

– Алло, это Клер? – прозвучал смутно знакомый женский голос.

– Да, – немного растерялась я, пытаясь определить, кто говорит. Дальняя родственница? Одна из приятельниц мамы? Кто-то, кого я знаю?

– Здравствуйте, Клер, это доктор Дейдре Блум из «Рилейшншип рэдио». Ваша мать звонила сегодня, и, зная, что вы решаете сложные проблемы, я подумала, что, может быть, вам окажется небесполезна наша помощь.

Значит, национальное радиошоу, куда звонят люди, нуждающиеся в совете по вопросам морали. Я даже слушала передачи несколько раз. Доктор Блум, та, которой принадлежал голос в трубке, показавшийся мне знакомым, была известна привычкой изничтожать людей, имевших наглость обратиться к ней с откровенно глупыми вопросами, например: «Я подумываю завести роман с подростком, который чистит наш бассейн. Стоит мне все это затевать?» Или: «Правильно я поступаю, собираясь с парнями в поход, когда моя жена на девятом месяце и вот-вот разродится?»

Многие люди считают Дейдре Блум неоправданно резкой, и это правда: когда она расстроена по-настоящему, от ее воплей стекла вдребезги разлетаются, – но, честно говоря, на ее месте я бы тоже озверела, слушая с утра до вечера всяких идиотов.