Несколько минут назад краснела она. Теперь краснеть следует ему.

«Несчастный случай, вы можете приехать?»

Конечно, на языке медиков это не считается несчастным случаем. Нельзя погибнуть от холода в квартире с кондиционером на Конистон-Террас, Северная Аделаида. Он знал это даже в тот момент, когда набирал номер Йокичей. И тем не менее позвонил.

«Приходите, спасите меня!» – позвал он через все пространство Южной Австралии.

– Вы были первой, о ком я подумал, – говорит он. – Ваше имя пришло мне на ум первым. Ваше имя, ваше лицо. Вы думаете, это ничего не значит – быть первой?

Она пожимает плечами. Повисает молчание. Конечно, швырнуть в кого-то таким большим, таким властным словом: «первая»… Но умолк он не из-за этого слова. «Ваше имя. Ваше имя пришло мне на ум. Вы пришли мне на ум. Пришли ко мне». Слова, которые возникли в нем без участия разума, пришли к нему. Вот так и бывает, когда человек лабилен: слова просто приходят?

– Я всегда думал, – поспешно продолжает он, – что профессия сестры – это призвание. Я полагал, что именно это компенсирует долгие часы работы, низкую зарплату, неблагодарность и неприятные стороны, о которых вы упомянули. Я считал, что вы следуете своему призванию. Когда вызывают сестру, настоящую сестру, она не задает вопросов, она приходит. Даже если это не настоящий несчастный случай. Даже если это просто беда, человеческая беда, которую вы называете испугом. – Он прежде не читал Марияне лекций, но, быть может, в этот вечер истине было угодно явиться именно под личиной лекции. – Даже если это просто любовь.

Любовь. Самое большое из всех больших слов. И тем не менее долбанет-ка он ее этим словом.

На этот раз она не моргнув глазом стойко переносит удар. Теперь у нее на пальто застегнуты все пуговицы, сверху донизу.

– Просто любовь, – повторяет он не без горечи.

– Пора идти, – говорит она. – До Мунно-Пара долго ехать. До свидания.

Сделав значительное усилие, он подавляет новый приступ дрожи.

– Еще нет, Марияна, – просит он. – Пять минут. Три минуты. Пожалуйста. Давайте вместе выпьем, остынем и станем такими, как всегда. Я не хочу, чтобы у меня осталось такое чувство, что от стыда я никогда больше не смогу вам позвонить. Хорошо?

– О’кей. Три минуты. Но я пить не буду, я за рулем, и вам пить ни к чему: алкоголь вместе с таблетками – это нехорошо.

Она с несколько чопорным видом садится на то же место. Одна из трех минут проходит.

– Что именно знает ваш муж? – внезапно спрашивает он.

Она встает.

– Теперь я ухожу, – говорит она.

Он лежит без сна всю ночь, расстроенный; ему неудобно лежать, его мучают угрызения совести и боль. Таблеток, которые Марияна обещала оставить, нигде не видно.

Светает. Ему нужно в туалет, и он пытается осторожно вылезти из кровати. Когда он уже на полпути, его снова пронзает боль, обездвиживая.

Боль в спине – это не несчастный случай, говорит Марияна, которую он нанял, чтобы она спасала его от неприятностей именно такого рода. Считается ли несчастным случаем неспособность контролировать свой мочевой пузырь? Нет, определенно нет. Это просто одна из сторон жизни, одна из сторон старости. Исполненный печали, он сдается и мочится на пол.

Именно в этой позе и застает его Драго (который должен быть в школе, но по каким-то своим резонам там не находится), когда заходит за своими вещами: наполовину в постели, наполовину на полу, одна нога запуталась в перекрутившихся простынях, к тому же замерзший.

Если он больше ничего не скрывает от Марияны, это потому, что она уже видела его в самом жалком состоянии. Другое дело Драго. До сих пор он старался не предстать перед Драго в неприглядном виде. А теперь вот он, пожалуйста: беспомощный старик в пижаме, которая вся в моче, волочит за собой непристойную розовую культю, с которой соскользнули влажные бинты. Если бы он не так замерз, то залился бы румянцем.

Но мальчик не дрогнул! Может быть, это у них семейное – будничное отношение к телу? Точно так же, как мать Драго помогла ему лечь в постель, Драго помогает из нее вылезти. А когда Пол пытается извиниться за свою слабость, Драго шикает на него: «Не беспокойтесь, мистер Реймент, просто расслабьтесь, и мы управимся за минуту», а потом снимает с постели белье, переворачивает матрас и (несколько неловко, ведь в конце концов он еще мальчик) стелит чистые простыни. Драго находит свежую пижаму и терпеливо, отводя взгляд, как того требуют приличия, помогает ее надеть.

– Спасибо, сынок, это хорошо с твоей стороны, – говорит он, когда со всем этим покончено. Ему бы хотелось сказать больше, ибо сердце его переполнено. Например, так: «Твоя мать меня покинула; миссис Костелло, которая все время трещит о заботе, не озаботилась тем, чтобы быть рядом, когда эта забота нужна, покинула меня; все меня покинули, даже сын, которого у меня никогда не было; и тогда пришел ты!» Но он не произносит ни слова.

Он немного всплакнул – это старческие слезы, которые не в счет, потому что льются слишком легко. Он прикрывает лицо руками, так как эти слезы смущают их обоих.

Драго уходит звонить по телефону, потом возвращается.

– Моя мама говорит, что я должен купить какие-то таблетки от боли. Вот, я записал название. Говорит, что хотела их вам оставить, но забыла. Я могу сбегать в аптеку, но…

– Деньги в моем бумажнике, в ящике письменного стола.

– Спасибо. У вас есть где-нибудь швабра?

– За дверью в кухне. Но не надо…

– Пустяки. Это займет всего минуту.

Волшебные таблетки оказываются всего-навсего ибупрофеном.

– Мама говорит, нужно принимать каждые четыре часа. Но сначала вам нужно поесть. Принести вам что-нибудь из кухни?

– Принеси мне яблоко или банан, если есть. Драго!

– Да?

– Теперь со мной все будет в порядке. Тебе ни к чему оставаться. Спасибо за все.

– Все о’кей.

Чтобы закончить эту фразу, Драго должен сказать: «Все о’кей, вы бы сделали для меня то же самое». И это чистая правда! Если бы Драго постигло какое-нибудь несчастье, если бы какой-нибудь бесшабашный незнакомец врезался в него на своем мотоцикле, он, Пол Реймент, перевернул бы все на свете вверх дном, истратил бы последние деньги, лишь бы его спасти. Он преподал бы всему миру урок, как нужно заботиться о любимом ребенке. Стал бы для него всем – и отцом, и матерью. Весь день, всю ночь он бы бодрствовал возле его постели. Если бы только!..

В дверях Драго оборачивается, машет рукой и ослепляет его одной из своих ангельских улыбок, от которых девушки, должно быть, падают в обморок:

– До свидания!

Как и говорила Марияна, он почти не повредил спину. Днем он уже в состоянии осторожно передвигаться, может одеться, сделать себе сандвич. Прошлой ночью он думал, что на пороге смерти; сегодня все снова прекрасно, более или менее. Чуточку одного, капельку другого, крупинку третьего – все это смешивается и принимает форму таблетки с фабрики в Бангкоке, и вот уже монстр боли превращается в маленькую мышку. Чудеса!

Так что когда появляется Элизабет, он уже способен очень кратко, спокойно и буднично рассказать о происшествии.

– Я поскользнулся в душе и растянул спину. Я вызвал Марияну, она приехала и помогла мне, и теперь у меня снова все прекрасно. – Ни слова о судорогах и слезах, о пижаме в корзине для грязного белья. – Сегодня утром забежал Драго, чтобы проверить, как у меня дела. Милый мальчик. Зрелый не по годам.

– И, как вы говорите, у вас все прекрасно.

– Да.

– А ваши фотографии? Ваша коллекция фотографий?

– Что вы имеете в виду?

– С вашей коллекцией фотографий тоже все прекрасно?

– Полагаю, да. А что такое?

– Возможно, вам стоит взглянуть.

Из коллекции ничего не пропало. Действительно ничего. Но один из снимков Фошери какой-то не такой на ощупь, а когда он вынимает фотографию из пластикового конверта и разглядывает на свет, она как-то странно выглядит. То, что он держит в руках, – копия, коричневые тона которой подражают сепии оригинала. Эта копия выполнена электронным принтером на полуглянцевой фотобумаге. Картонная основа новая и чуть толще, чем у оригинала. Именно это и выдает подделку. А в остальном неплохая работа. Без подсказки Костелло он мог бы никогда и не заметить.