– Нет, все так.

Он надевает сумки от «Хеппенстанс» на руку, подхватывает костыли и отлепляется от мусорного контейнера, к которому прислонился, отдыхая. Не говоря ни слова, с высоко поднятой головой, он прокладывает себе путь сквозь толпу.

– Она не может это взять, – говорит Марияна. – Нет. Невозможно.

Он с ней полностью солидарен. Это невозможно. Ты попадаешься на краже серебряной цепочки, которая даже не серебряная, – такая же серебряная, как та, что продается на китайском рынке за один доллар пятьдесят центов, – и что же дальше? Тебя награждают шмотками на пятьсот долларов! Где же тут справедливость? Что скажет Драго, когда узнает об этом?

Бланка – «паршивая овца» в семье. Драго – ослепительный свет, ангел с мечом, защитник семейной чести. Капитан Драго Йокич, Австралийские военно-морские силы.

– Заприте эти вещи в шкаф, – советует он Марияне. Он в приподнятом настроении. Они снова беседуют по телефону, как старые друзья, старые сплетники. – Вот что я бы сделал: выдавал бы по одной штучке как поощрение, если она согласится, например, пойти в школу, и так далее. Но вам нужно поторапливаться. Через месяц все это выйдет из моды.

Марияна не реагирует. Он вообще не помнит, чтобы она реагировала на его юмор. Он слишком фриволен на ее вкус? Она находит его чересчур легковесным, а шутки его излишними? Или она просто не настолько уверена в своем английском, чтобы вступить в шутливую перепалку? Это же просто игра, должен он ей сказать, которую кое-где называют пикировкой. К ней следует присоединиться. Играть в нее нетрудно, ведь обмен душами тут не требуется.

Душа Марияны – трезвая, прозаичная. Мирослав менее заземлен; Мирослав, который потратил год своей жизни, собирая утку из винтиков и пружинок, и появился с ней на хорватском телевидении, несомненно, должен обладать чувством юмора. Драго тоже – с этим своим диким, с трудом сдерживаемым смехом. Драго, которого швыряет от отца к матери. Хорошо играет в теннис, говорит Марияна. Три балканских типа. Три балканские души. Однако с каких это пор он стал специалистом по юмору или по Балканам? «Многие хорваты, – говорится в “Народах Балкан”, – будут отрицать, что Хорватия относится к Балканам. Хорватия – часть католического Запада, скажут они».

– Все время сражаются, – говорит Марияна в трубку.

– Сражаются? Кто сражается?

– Драго и его отец. Драго говорит, что хочет поселиться у вас в кладовке.

– В моей кладовке?

– Я говорю нет. Я говорю: мистер Реймент хороший человек, у него и так достаточно хлопот с Йокичами.

– Мистер Реймент не хороший человек, он просто пытается помочь. Драго не может поселиться в кладовке ни у меня, ни у кого-нибудь еще, это вздор. Но если у них с отцом напряженные отношения и если вы не возражаете, скажите ему, что я буду рад, если он вернется и поживет у меня несколько дней. Что он любит на ужин? Пиццу? Скажите ему, что каждый вечер будут доставлять гигантскую пиццу специально для него. Две гигантские пиццы, если он захочет. Он ведь растет.

Вот как это происходит. В мгновение ока/в мгновение окуня. Если и были какие-то тучи, то они рассеялись.

– Вот эти мы называем белковыми фотографиями, – объясняет он Драго. – Бумага покрывается растворенным яичным белком, в котором содержатся взвешенные кристаллы хлорида серебра. Потом она выдерживается на свету под стеклянным негативом. Потом закрепляется химическим способом. Этот способ печати был изобретен только во времена Фошери. Посмотри, вот для сравнения отпечатки, сделанные до белка, на бумаге, которая скорее вымочена, нежели покрыта, – ее вымачивали в растворе солей серебра. Ты видишь, насколько светлее и четче фотографии Фошери? Это из-за белкового покрытия. Толщина слоя меньше миллиметра, но именно в этом миллиметре все дело. Посмотри в микроскоп.

Он хочет показаться Драго, то есть смышленому представителю наступающей эры, достаточно интересным, но это нелегко. Что он может предложить? Сломанный велосипед. То, что осталось от его пострадавшей конечности после ампутации, – картина скорее отталкивающая, нежели привлекательная. И шкаф, набитый старыми фотографиями. В сумме не так уж много. Точнее, просто мало, для того чтобы привязать к себе мальчика в качестве тайного крестного сына.

Но Драго, превосходный сын превосходной матери и – как знать? – возможно, превосходного отца, в высшей степени вежлив. Он послушно смотрит в микроскоп на этот миллиметр высохшего куриного белка, от которого, как ему поведали, все и зависит.

– Вы сами были фотографом, не так ли, мистер Реймент?

– Да, у меня была студия в Анли. Какое-то время я даже вел вечерние занятия по фотографии. Но я никогда не был – как бы это сказать? – художником камеры. Я всегда был скорее техником.

Нужно ли извиняться за то, что он не художник? А с какой стати ему извиняться? Почему юный Драго должен от него ожидать, что он был художником, – юный Драго, цель жизни которого – стать специалистом по техническому аспекту войны?

– Сам Фошери не был художником, – продолжает он, – по крайней мере, пока не приехал в Австралию. Он приехал из Парижа во времена золотой лихорадки восемьсот пятидесятых. Сам по-любительски занимался золотоискательством в Виктории, чтобы почувствовать вкус этого дела, но главным образом делал фотографии. – Он указывает на группу женщин в дверях хижины из ветвей. – Вот когда он открыл в себе талант. Он также совершенствовал свою технику. Полностью владел материалом. Как и подобает великому фотографу.

– Моя мама хотела быть художником – там, в Хорватии.

– В самом деле?

– Да. Она ходила в художественную школу. Потом, после художественной школы, она занималась реставрацией – ну, знаете, реставрация старых фресок и всякое такое.

– Как интересно! Я этого про нее не знал. Реставрация – профессия, требующая высочайшего мастерства. Ее даже можно назвать искусством, хотя на отступления от оригинала смотрят с неодобрением. Первое правило реставрации: следуй замыслу художника, никогда не пытайся его улучшать. Твоей матери, наверное, нелегко было отказаться от своей профессии и переквалифицироваться в медсестру. Она все еще рисует?

– Знаете, у нее есть кисти, и материал, и все необходимое. Но нет времени.

– Да, конечно. И все же она первоклассная медсестра. Она делает честь этой профессии. Надеюсь, ты это знаешь.

Драго кивает.

– Откуда у вас эти фотографии, мистер Реймент?

– Собирал их много лет. Ходил в антикварные магазины, на аукционы, покупал старые альбомы, покупал коробки, полные старых фотографий, – по большей части барахло, но время от времени попадалось кое-что стоящее. Когда фотография была в плохом состоянии, я сам ее реставрировал. Конечно, это намного легче, чем реставрировать фрески, но тут тоже нужно умение. Много лет это было моим хобби. Вот так я проводил свое свободное время. Если само твое время не представляет особой ценности, то, по крайней мере, его можно употребить на хорошее дело. Так я себе говорил. После моей смерти эта коллекция станет даром музею. Она будет общественной собственностью. Частью нашего исторического наследия.

Он поднимает руки – странный, невольный жест. Как ни удивительно, он готов прослезиться. Почему? Потому что осмеливается упомянуть о своей собственной смерти при этом мальчике, этом предвестнике поколения, которое станет восприемником его мира и будет попирать этот мир? Возможно. Но скорее это из-за слова «наше». Наше наследие, твое и мое. Потому что, быть может, эта фотография перед ним, это распределение частиц серебра, фиксирующее то, каким образом упал солнечный луч однажды, в 1855 году, на лица ирландок, которых давно нет в живых, фотография, в создании которой не принимал участия он, маленький мальчик из Лурда, и не принимал участия Драго, сын Дубровника, словно мистические чары – я был здесь, я жил, я страдал, – обладает властью объединить их.

– Во всяком случае, – говорит он, – если тебе станет скучно, если нечего будет делать, пожалуйста, можешь посмотреть остальные фотографии. Только клади их обратно в конверты. И обязательно на свое место.