Я осторожно прикоснулась к щеке.

– Так… Было дело.

Я выпила еще целую кружку сидра, не думая о том, что могу захмелеть. В домишке лесника было тепло, даже жарко, и от этого клонило ко сну. Румянец вспыхнул у меня на щеках, глаза закрывались.

– Погодите спать, мадам.

Тристан Отшельник словно бы и не пил ничего, оставался все таким же суровым и мрачным.

– Уже полночь. Клянусь святой Анной Орейской, вам надо спешить.

– Да, – прошептала я, – мне нужно в Бретань, в Сент-Элуа.

– Господа, кто возьмет с собой эту даму и обяжется доставить ее в Ренн целой и невредимой?

– Нет! – прервала я его умоляюще.

– Если вы позволите мне иметь свое мнение, то я бы очень хотела уехать вместе с маркизом де Лескюром. Мы давно знакомы. Я уверена, что маркиз не откажется.

– Не откажусь, – произнес маркиз, опуская голову.

– Но видите ли, мадам, я направляюсь немного не в ту сторону. Я должен быть в Баньярском лесу близ Фонтене-ле-Конт.

Я тяжело вздохнула. С чего это я вдруг преисполнилась радужных надежд? Никто никогда мне не помогал. Всем всегда нужно не в ту сторону, куда направляюсь я.

– Вы, монсеньор? – вежливо, но требовательно осведомился Тристан Отшельник, обращаясь к герцогу Булонскому.

– Мы все должны помнить, что отец этой дамы – великий роялист, который поведет за собою Мен и всю Нормандию.

– Тристан, сдается мне, вы хотите, чтобы я опекал эту женщину?!

– Да, монсеньор, вы. Ваша дорога лежит в Бен-де-Бретань. Хромец говорил почтительно, но твердо; его черные глаза светились пронзительным огнем, на лицо падали седые волосы. Он был одет в суконную куртку, под ней виднелось что-то вроде кацавейки, – словом, наряд его был более чем скромен, но держался этот человек внушительнее всех остальных.

– Черт возьми, Тристан, вы же знаете, что я не гожусь для эскорта! Да наша дама и ездить верхом не умеет.

– Нет-нет, умею! – возразила я горячо, – пожалуйста, возьмите меня, монсеньор!

Ради пользы дела я победила свою гордыню и все-таки назвала герцога монсеньором – титулом принцев и кардиналов.

Он глянул на меня исподлобья, потом посмотрел внимательнее. Я заметила, как его взгляд остановился на моих губах, потом спустился на грудь, скрытую глухим саржевым корсажем.

– В случае, если вы попадетесь республиканцам, я не стану выручать вас, – отрывисто бросил он.

– Вы поняли, мадам?

Я с готовностью кивнула.

– Вы будете только ехать со мной и моими людьми. Но за свою судьбу вы отвечаете сами. Не надейтесь на помощь и наше рыцарское благородство.

– Увы, – сказала я, – я давно уже ни на что не надеюсь.

– Хорошо. Очень хорошо. Тристан, пусть эта дама немного изменит свой облик.

Я прошла следом за Отшельником в каморку, служившую, видимо, ранее кладовкой. Отсюда еще не выветрился едкий запах чеснока. Груда всякой одежды валялась на земляном полу – одежды, наверняка стянутой с убитых.

– Одевайтесь. Выбирайте себе что-нибудь. Путешествовать в юбке не особенно приятно.

Тристан вышел. Превозмогая брезгливость, я натянула черные шершавые штаны, заправила в них свою рубашку; сверху надела шерстяную безрукавку и теплую куртку из сукна, которую стянула на талии широким кожаным поясом. Высокие жесткие сапоги дополнили мистификацию. За пояс я засунула пистолет, прицепила мешочки с пулями и порохом.

– Вам нужно обрезать волосы, – заметил Тристан, внезапно появляясь в дверях.

– Вы в мужской одежде и так кажетесь слишком тонкой и маленькой. Непременно нужно подстричься.

Я взглянула на него с ужасом.

– Подстричься? Как?

– Коротко, мадам. Очень коротко.

Я в страхе коснулась рукой своих волос.

– Нет. Ради Бога, нет. Я лучше спрячу их под шляпу.

Шляпа нашлась быстро – круглая, фетровая, с пряжкой, приколотой к тулье.

– Ну, как?

– Хорошо, мадам. Поспешите. Монсеньору уже оседлали лошадь.

Я с некоторой робостью коснулась рукой седла, погладила черного жеребца по гриве – он был смирный, послушный. Подумать только, я целых два года не ездила верхом. Где-то сейчас моя верная Стрела, что с ней стало, не прикончили ли ее из-за недостатка корма?

Было уже за полночь, когда мы тронулись в путь. Проводник ехал впереди, указывая дорогу, за ним скакали всадники – телохранители герцога Булонского, а уж потом сам герцог. По какой-то непонятной субординации я оказалась в самом конце кавалькады, но и не пыталась протестовать против этого. Меня только очень не устраивало соседство герцога де Кабри. Он скакал сзади, я даже слышала его посапывание…

Брике, сидевший у меня за спиной, был в восторге от всего происходящего.

– Ну, похожа ли я на мужчину хоть немного, Брике?

– О, мадам! Немного, конечно, да!

Ветер был сильный, порывистый. Гроза уже отгрохотала и молнии не было, но дождь шел не переставая, стекая по моей шляпе и шее – я поеживалась, чувствуя, как холодная вода щекочет ключицы и лопатки. Голые, мокрые после дождя ветви летели мне навстречу, норовя хлестнуть по лицу, и приходилось пригибаться в седле, чтобы избежать столкновения.

Лесная просека закончилась, и теперь нам навстречу летела каменистая мокрая дорога. Мелькали вязнущие в песчаном грунте ели. Мелькали и исчезали во мгновение ока.

Занималась заря.

Ночь еще не закончилась, но небо уже окрасилось нежно-розовым светом. Ночной мрак смешивался с молочно-белым туманом, сползающим с холмов и окутывающим все вокруг, – смешивался и понемногу таял. Из кустов, на которых уже курчавилась весенняя поросль, вылетали сонные перепелки, вспугнутые лошадиным топотом. Дорога петляла среди холмов и солончаков, вилась между крестьянскими полями, то разбегаясь в разные стороны, то выравниваясь в широкий изъезженный тракт. Летели по обочине дороги чахлые тополя, и конец этой тополиной аллеи терялся в легчайшей фарфорово-розовой дымке.

Я уже порядком устала после нескольких часов бешеной скачки, но герцог Булонский и его товарищи, казалось, были вылиты из железа. Разумеется, я не смела ни словом заикнуться о своей усталости. А пожаловаться можно было не только на это, но и на мокрую после ливня одежду, пронизывающий предрассветный ветер, утреннюю сырость, нервозность лошади, на боках которой уже выступила пена. Впрочем, хуже всего было не мне. Герцог де Кабри, хотя был вовсе не преклонного возраста, явно отставал от кавалькады и ему приходилось с большим трудом нагонять нас, от чего гневное сопение у меня за спиной становилось все грознее.

Это соседство мне не нравилось больше всего. Если уж говорить прямо, я бы предпочла никогда не встречаться с герцогом, а тем более не соседствовать с ним. Нас связывали слишком скверные воспоминания. И он явно не забыл, что был сослан в Вест-Индию благодаря моей кратковременной дружбе с герцогиней де Полиньяк и графом д'Артуа. В колониях он пробыл около трех лет… Я раньше ничего о нем не слышала.

А теперь эта мелочная месть – толкнуть меня в воду. Но кто знает, не учудит ли он чего-нибудь посерьезнее.

– Светает! – услышала я тревожный возглас. – Монсеньор, продолжать путь становится слишком опасно.

Герцог Булонский весьма энергично отмахнулся от предупреждения.

– Монсеньор, повсюду республиканские посты, а ведь этот край еще не наше владение!

– Пустяки! И, ради Бога, замолчите, Буассье! У меня такие силы, что мы вырвемся из любой переделки!

Брике, который было задремал у меня за спиной, от этих криков проснулся и усиленно протирал глаза руками.

– Как! Мы еще едем, мадам?

– Да. И, похоже, это надолго.

– А мне снилось, будто я отдыхаю на своей подстилке под Новым мостом. Знали бы вы, что там за уют летом! Даже сен-жерменский особняк этого белокурого красавчика, вашего Клавьера по сравнению с моим домиком никуда не годится.

Придерживая поводья одной рукой, я сильнее нахлобучила шляпу на голову: ветер был такой сильный, что я могла легко лишиться головного убора. Дорога пошла круто вниз. Земля была вся изрезана руслами ручьев и рытвинами, кусты орешника разрослись так, что норовили вцепиться в одежду.