– Кого ты позовешь на помощь? Кого? Я всегда добиваюсь того, чего хочу. Да ты же сама потом будешь довольна! Я, в конце концов, не урод. Я куплю тебе платье, сережки, шляпку. Ты будешь одета как картинка…

Дыша тяжело и прерывисто, он шептал мне эти слова прямо в лицо, не давая мне возможности отстраниться. Я почувствовала, как та струна, что удерживала меня в рамках, разом лопнула. Я больше не могла это терпеть.

– Платье?! – повторила я в бешенстве. – Черт побери, это дешево! Слишком дешево, чтобы я согласилась спать с таким дерьмом, как ты!

В ярости он бросился на меня, сгреб в охапку, сжал так, что я задохнулась от боли, и, припав к моим губам, прямо-таки впился в них. У меня дурнота подкатила к горлу. Задыхаясь от боли, отвращения и гнева, я пыталась освободиться, выскользнуть, избавиться от этих противных объятий, но борьба с Белланже сулила не больше успеха, чем борьба с медведем. Изловчившись, я укусила его за нижнюю губу, с омерзением почувствовав на языке солоноватый привкус крови. Вскрикнув, Белланже отшатнулся с перекошенным от гнева лицом, его огромный кулак поднялся для удара. Я успела немного отпрянуть, но удар пришелся по виску и свалил меня. Я не сразу пришла в себя. В голове шумело. Я едва различала голос Белланже.

– Ах ты стерва! А я-то к тебе по-хорошему. Даже свидетельство о благонадежности не спросил, потому что знал, что нет его у вас. Чертовы подозрительные! Ведь одно мое слово – и вы со своим муженьком чихнете головами в корзину.

Цепляясь руками за стену, я медленно поднялась, еще не полностью оправившись.

– Да ведь только за то, что ты говоришь мне «вы», я могу на тебя донести, – продолжал Белланже. – Конвент запретил выкать, выкают теперь только аристократы…

С невыразимой ненавистью я взглянула на Белланже, чувствуя, что сейчас взорвусь от возмущения.

– Ты, ублюдок! – крикнула я так пронзительно, что у самой зазвенело в ушах. – Подонок, сволочь, дерьмо! Убирайся с дороги!

Может быть, его испугало выражение моего лица. А может быть, он, как всякий трус, побоялся заходить слишком далеко. Вероятно, поначалу он не рассчитывал встретить сопротивление. Он привык считать себя красавцем. Так или иначе, но он посторонился. Бросив на него полный ненависти взгляд, я сошла вниз.

У самой двери я почувствовала, что мне физически необходимо обернуться.

– Скотина! – крикнула я в пролет лестницы. – Грязная свинья! Дубина! Идиот!

Я стукнула дверью так сильно, как только смогла. И во дворе нос к носу столкнулась с Розарио.

Он молча рассматривал мое лицо, и я невольно поднесла руку к виску. В голове до сих пор слегка шумело от удара.

– Кто это сделал? – глухо и спокойно спросил Розарио.

От сдерживаемой ярости, звучавшей в его голосе, мне стало не по себе.

– Белланже, этот подонок, – произнесла я с ненавистью. И тут же поспешно добавила: – Но, Розарио, все уже кончилось, ты должен…

Не дослушав меня, он зашагал к дому. Я бросилась вслед, догнала, схватила за руку.

– Нет, Розарио, только не сейчас, пожалуйста!

Остановившись, он обернулся ко мне:

– А когда же? Этот мерзавец посмел ударить мою сестру. Ты думаешь, я проглочу такое?

– А ты думаешь, мне будет легче, если тебя заберут в тюрьму? Все и так достаточно плохо.

– Он угрожал нам тюрьмой?

Я опустила голову.

– Да. Свидетельство о благонадежности и этот чертов декрет об обращении на «ты», я совсем забыла о нем…

– Тем более с нашим хозяином надо разобраться. Жди меня там, у фонтана.

– Но, Розарио…

– Слушай, что тебе говорят! – гневно крикнул он. – Черт побери! Я скоро вернусь.

Хлопнула входная дверь, и я осталась одна у дома. Честно говоря, от всего этого мне было тошно. Розарио устроит драку, гражданка Белланже, чего доброго, пригласит полицию, чтобы унять потасовку. Розарио был очень высокий и сильный, но ведь и Белланже не малыш… Кроме того, этот мерзавец наверняка донесет на нас в наблюдательный комитет секции – донесет уже за одно мое сопротивление, а поступок брата все усугубит. Разумеется, Белланже помчится в комитет и там, демонстрируя свои синяки, заявит о нападении роялистов на доброго честного патриота. Нам надо съезжать с этой квартиры, и как можно скорее.

От волнения и тревоги меня до костей пробирал холод. А может, не от волнения, а от плохой одежды. Поплотнее запахнув на себе теплую шаль, я сжала зубы, уговаривая себя успокоиться. Холодный осенний ветер продувал насквозь, одета я была явно не по погоде. У меня даже чепца не было, и я ходила простоволосая. Но об этом ли надо думать сейчас?

До меня донеслась грязная брань, крики. А потом словно что-то тяжелое грохнулось оземь. Напряженно прислушиваясь, я замерла. Мне показалось, я слышу проклятия и стоны. Не раздумывая, я бросилась к дому.

Розарио, прихрамывая, вышел из двери и остановил меня.

– Боже, что с тобой? – воскликнула я в ужасе.

– Да что со мной может быть? Все в порядке.

Один глаз у него заплыл, скула была рассечена, губы разбиты.

– Целы ли у тебя зубы, по крайней мере?

– Целы, – буркнул он, направляясь к фонтану.

Я подала ему носовой платок. Он смочил его в воде и приложил к глазу. Потом повернулся ко мне и даже подмигнул. Он никогда не терял своего легкомыслия, этот Розарио.

– Что это был за шум, Розарио? Кто там стонал?

– Белланже, кто же еще.

Словно решившись, он с некоторым смущением произнес:

– Знаешь ли, этот ублюдок случайно упал в пролет лестницы. Кажется, он сломал себе ногу.

Я побледнела. Только этого нам и не хватало! Схватив брата за руку, я гневно крикнула:

– Так чего же ты ждешь? Пока нас не заберут? Бери Аврору и уходим.

Розарио очень выразительно постучал пальцем по лбу.

– Как уходим? Куда? На улицу? Так ведь нам даже одеться не во что. Надо найти новое жилье.

– И долго ли продлятся поиски? – спросила я тоскливо.

– Да я спрошу у приятелей, где можно поселиться. Дня через два мы переедем на новое место.

Он высморкался в мой платок и отдал его мне. Я молча размышляла. С какими приятелями знается Розарио? В нынешнее время иметь приятелей – непростительная неосторожность.

– Но Белланже. Он ведь приведет сюда комиссаров секции. Брат ухмыльнулся.

– Как приведет? В ближайшее время он будет занят только собой, уж ты поверь. Он и с места не может сдвинуться. Ему не до доносов.

Я упрямо покачала головой.

– Одно другому не мешает.

– Ты слишком подозрительна. У него явно сломана нога. На некоторое время я нас обезопасил… Ну, ступай в комнату. Запритесь там с Авророй и ждите меня, я скоро вернусь.

Я вспомнила, что собиралась к гражданину Коффиналю, судье Революционного трибунала. В конце концов, если Розарио полагает, что пока нам ничего не грозит, а Белланже так плох, почему бы не исполнить свое намерение? Мне нужно узнать хоть что-нибудь о Рене.

– Я тоже иду в город, Розарио.

– Куда?

– На рынок, – слукавила я.

Розарио все равно ничего не знал о Рене Клавьере. Да если бы и знал, то мое решение пойти к Коффиналю счел бы безумием.

Мы вышли на улицу Сен-Жак вместе. Я опиралась на руку Розарио, чувствуя, какая она сильная и надежная, и, как я ни старалась настроиться на пессимистический лад, тревога моя все таяла, и я понемногу успокаивалась.

Было холодно. Свинцово-черные тучи нависали над городом. Стало накрапывать. Зябко поеживаясь, я плотнее запахнула шаль. Для полного счастья мне не хватало только дождя… Сегодня, вероятно, мой черный день. Приставания Белланже, его драка с Розарио, угроза ареста, и, наконец, дождь. Я искоса поглядела на брата, шедшего рядом. Кажется, утреннее происшествие лишь изрядно позабавило его, и только. Он ничуть не волнуется. Честно говоря, сейчас мне хотелось побыть одной, но Розарио заявил, что берется меня проводить. Возражать было бессмысленно. Не могла же я ему сказать, что наврала насчет рынка, что на самом деле мне нужно на улицу Сен-Жермен-д'Оксерруа, в дом судьи Коффиналя. Не перемолвившись ни словом, мы с братом прошли по Малому мосту и свернули на улицу Сен-Бартелеми.