Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Товарищ подполковник, я очень прошу, я… — произнес Галушкин и замолчал. Он все сказал раньше. Гриднев все знал.

Командир полка прислушался к гомону, доносившемуся из-за двери, вопросительно глянул на Галушкина, погладил седеющий ежик волос и, не торопясь, стал перебирать какие-то бумаги на столе.

Галушкин молчал. Пауза затянулась.

— Так! — подполковник глянул на Галушкина, который, понурив голову, стоял посреди кабинета. — Хорошо. Давай документы.

И младший лейтенант Борис Лаврентьевич Галушкин был назначен заместителем командира лыжного отряда разведчиков, которым командовал Бажанов.

Через линию фронта

Третьи сутки в пути: едем по местам, где недавно хозяйничали гитлеровцы. Большинство населенных пунктов сожжены. Пепелища засыпаны снегом. Над ними торчат печные трубы. Чернеют остовы строений. Темнеют колеса перевернутых грузовиков, подбитых пушек. Стаи ворон — громко орущих хищников — кружатся над «трупами лошадей. Автобусы с красными крестами медленно, тяжело идут навстречу. Длинными сигналами требуют дороги. Автомашины с грузами, укрытыми брезентом, с красноармейцами в новом обмундировании обгоняют нашу колонну…

Чем ближе подъезжали к линии фронта, тем больше по сторонам дороги валялось разбитых автомашин и германской военной техники. Можно было представить, какие бои шли здесь.

Иногда то впереди, то сзади нашей автоколонны слышались раскаты бомбовых ударов.

На очередной ночлег остановились в деревне Королевщино. Это была уже территория Смоленской области. Опять нам с Борисом предложили русскую печь.

— Товарищи, неужели никто из вас не любит спать на теплой печи? — с удивлением спросил я.

— Да, товарищ комиссар, никто, — отозвался лыжник Михаил Лобов. Спортсменам больше нравится баня с парилкой, чем печь.

Его поддержали одобрительные голоса, а кто-то добавил, видимо намекая на мой возраст:

— И кроме того, старикам везде у нас почет.

— Ого! Выходит, что и я уже старик? — спросил Галушкин, который был на девять лет моложе меня, и рассмеялся.

Шутки шутками, но я чувствовал, с каким искренним уважением и теплотой лыжники относились к Борису Галушкину.

Поужинав, мы забрались на печь, улеглись. Галушкин долго не подавал голоса. Я уже подумал, что он уснул. И сам закрыл глаза, невольно вслушивался в завывание ветра в трубе. Не спалось. Снизу доносились приглушенные голоса ребят.

Наконец наступила тишина.

— Алексей Иванович, вы не спите? — услышал я шепот Галушкина.

— Пока нет.

— Мне тоже что-то не спится. Вспомнилось… Парень один замечательный, друг мой… погиб под Ленинградом. Весельчак, смелый — Николай Суслов. Мы все его Гаврилычем звали…

Я молчал. Пусть Борис выговорится. Видно, гибель друга не дает ему глаз сомкнуть. Но Борис не стал больше ничего говорить.

Я знал, чью гибель так тяжело переживал Галушкин. Николай Суслов на последних перед войной соревнованиях положил на лопатки своего учителя, преподавателя кафедры борьбы института физкультуры, семикратного чемпиона Советского Союза, чемпиона Антверпенской рабочей олимпиады 1937 года Григория Дмитриевича Пыльнова. Очевидцы необыкновенного поединка были поражены. Но сам Пыльное радовался такому блестящему успеху своего ученика. Он предрекал Николаю будущее великого борца современности.

Суслов был одаренным и всесторонне развитым спортсменом. Зимой 1940/41 года, например, команда лучших лыжников института, капитаном которой был Суслов, прошла 892 километра от Москвы до Выборга за 8 суток 19 часов 45 минут со средней суточной скоростью более 100 километров. До этого такой скорости при подобных групповых пробегах еще никто не показывал.

И вот Николая не стало!..

Во второй половине дня прибыли в деревню Оксочино, в районе которой находились подразделения группы войск НКВД под командованием генерал-майора Кузнецова. В трех-четырех километрах от Оксочина, в деревне Борода, располагался штаб группы. Через военного коменданта Оксочина связались по телефону с генералом. Командующий пригласил нас к себе для беседы. Выяснилось, что дальше дороги для автотранспорта нет и продолжать путь придется пешим строем: на лыжах.

В течение следующего дня приводили в порядок свое хозяйство, отдыхали. Последний раз произвели „переоценку ценностей“ и вынули из мешков кое-что из одежды, чтобы уменьшить вес поклажи. На дворе продолжала бесноваться и выть пурга. Не оставляла мысль: „Как пойдем в такую погоду? Хотя метель следы хорошо заметает, но по незнакомой местности в ненастье нетрудно и с дороги сбиться“.

К вечеру непогода улеглась, снегопад прекратился. Только порывистый ветер продолжал гнать по насту колючую поземку, свистел в кустах.

Ночью к западу от деревни, в которой мы квартировали, что-то горело. Яркие сполохи пожара взметались чуть не к небу. В комендатуре узнали, что группа фашистов проникла на нашу сторону, подожгла деревню и ушла к линии фронта. Наши лыжники настигли их, окружили. Те отчаянно сопротивлялись, не желали сдаваться. Лишь одного удалось взять живым. На другой день утром мы видели этого поджигателя. Гитлеровец крепко спал на соломе в комендатуре, разбросав длинные ноги в лыжных ботинках.

— Сволочи! Сожгли пять изб вместе с людьми! Кольями подперли двери и… — бледнея от гнева, сказал комендант.

Фашист вскочил на ноги, напялив суконную кепку с длинным козырьком и меховыми наушниками, опустил руки по швам, что-то торопливо заговорил.

Комендант позвал дежурного. В комнату вошел высокий кареглазый парень. На нем была белая, запачканная сажей и кое-где прожженная маскировочная куртка с капюшоном. Увидев немца, дежурный зло прищурил глаза и замахнулся автоматом, словно собирался огреть им фрица. Комендант счел нужным среагировать:

— Но-но, Сидоренко! Теперь он пленный. За „языка“ головой мне отвечаешь, понял?! Бери-ка конные сани — и срочно его к генералу!

Немец нагнул голову, двинулся к выходу…

Ну вот все и готово к походу. На запряженные сани погрузили взрывчатку, боеприпасы, продовольствие и вещевые мешки.

И снова выла и бушевала метель. Вскоре лошади покрылись ледяным панцирем, стали валиться с ног от усталости. За восемь часов похода мы с трудом преодолели двадцать километров.

В четыре часа 28 марта остановились на привал. Невдалеке, ближе к линии фронта, виднелись избы деревни Трубилово, в которой нам предстояло провести последнюю дневку перед уходом в тыл врага.

Весь день тщательно готовились к переходу линии фронта: разработали порядок движения отделений до линии фронта и по ту сторону. Каждый лыжник был проинструктирован, как действовать во время движения в любой возможной ситуации. Наметили пункты сбора на тот случай, если отряд неожиданно атакуют превосходящие силы противника и он вынужден будет рассредоточиться. Общий груз распределили на шесть равных частей и уложили на волокуши. Получилось довольно-таки тяжеловато.

Вышли в десятом часу вечера. Прошли не больше часа, как сломалась одна волокуша. Оказалось, что двух лыж недостаточно под груз до двухсот килограммов. Решили вернуться и переделать волокуши — каждой добавить по лыже. А где их взять?

Утром фельдшер доложил, что боец Михаил Понятое заболел: высокая температура, сел голос, озноб.

— Что с ним? — озабоченно спросил Бажанов.

— Ребята говорят, что ему давно нездоровилось. Но молчал, надеялся поправиться. Похоже, тяжелый грипп…

— „Ребята говорят“. А где же ты сам был, Вергун? Лекарь тоже мне, недовольно заметил Бажанов и приказал: — Сегодня же осмотри всех…

Больного оставили с капитаном, сопровождавшим наши отряды до линии фронта.

Из Трубилова вышли 29 марта в десять тридцать вечера. Идем по целине строго по азимуту. В поле наст настолько крепкий, что удерживает пешехода. Только когда вошли в лес, стали проваливаться выше колена. Легко идут только лыжники, однако лыжи теперь не у всех: часть их использовали на усиление волокуш.

5
{"b":"99528","o":1}