— Геннадий, уходи с волокушей, я прикрою.

— Погоди, Коля. Давай залпом!

Они дружно ударили на звук "кукушки", схватили лямки от волокуши и кинулись бегом между деревьями. Перемерзший снег громко скрипел под их ногами, от мороза трещали вековые деревья. Подумали, что путь свободен. Облегченно вздохнули, прибавили шагу. Но опять выстрелы: вошли в зону обстрела новой "кукушки". Вынуждены были остановиться, залечь и услышали чуть слышно:

— Гена… Коля…

Рванулись к волокуше, склонились над раненым.

— Ребята, бросьте… Бросьте меня… Уходите, — услышали слабый голос раненого.

— Да ты что, Славка?! Что ты говоришь?! Молчи. Сейчас дойдем. Скоро уже.

Глубокой ночью они сдали раненого друга в дивизионный госпиталь и к утру возвратились в свой батальон…

…Декабрьская ночь 1942 года близилась к концу. Отряд лыжников-омсбоновцев в составе трех взводов под командованием Михаила Бажанова вышел из Козельска и двинулся походной колонной по оккупированной Калужской области, пробираясь в район города Жиздры. Омсбоновцы торопились уйти подальше от линии фронта, которую они пересекли в районе действия частей 10-й армии генерала Голикова.

За время рейда лыжники, которыми командовал командир отделения Николай Голохматов, захватили обоз противника, разгромили железнодорожный разъезд, уничтожили группу карателей, подорвали мост через реку Жиздру на перегоне железной дороги Судимир — Сухиничи, собрали разведывательные сведения о расположении и передвижении войск противника. Кроме того, омсбоновцы вела большую пропагандистскую и разъяснительную работу среди населения оккупированных населенных пунктов Калужской области… За этот поход сержанта Николая Голохматова наградили орденом Красной Звезды.

К вечеру второго дня погода заметно изменилась: подул сырой западный ветер. Поползли низкие тучи. Омсбоновцы воспряли духом, заторопились. Николая завернули в полушубок, сверху накрыли плащ-палаткой. Темнота и дождь позволили подойти близко к насыпи. Под ногами чавкала вода. Спешили, дорога была каждая минута.

— Стой! — наконец поднял руку Галушкин.

Он ползком поднялся на насыпь. Вокруг никого. Дождь с ветром ожесточенно хлестал в лицо. Вражеские патрули, видать, забрались в будку обходчика. Рельсы тускло серебрились в темноте.

— Маркин — вправо! Правдин — влево, для прикрытия, — приказал он следовавшим за ним ребятам и тихо свистнул.

Через пару минут на насыпи показались носилки. Носильщики тяжело дышали, Николай не издавал ни звука.

— Давай, давай! Быстрей, ребята! Бегом! — шепотом подбадривал Галушкин товарищей.

Скользя по грязи, пригибаясь к самой земле, омсбоновцы пробежали через насыпь. Несколько мгновений — и носилки с раненым были уже по ту сторону железнодорожной линии. Галушкин огляделся и невольно чуть приподнялся. В это время справа грянул выстрел, второй. "Партизаны-ы-ы… Партизаны-ы-ы!" — завопили по-русски во все горло почти рядом. Это орали полицаи.

Галушкин замер на секунду, увидел, как ткнулся в насыпь головой Паша Маркин…

— Пашка-а-а! — закричал, уже не таясь, Галушкин.

Он хотел отвлечь от раненого друга внимание врагов. Вскинул автомат: очередь рванула воздух. Темные фигуры, как подкошенные, повалились на землю.

— Пашка-а-а!.. Ранен? — снова закричал Борис.

— Нет! — вдруг отозвался Маркин.

— Павлуша-а-а! Держись, браток! — кричал Галушкин.

Испуганные голоса продолжали вопить: "Партизаны-ы-ы!" Издали послышалась густая стрельба, она быстро приближалась. Надо было спешить. Над местом стычки протянулись две светящиеся нити: пулеметные очереди с наблюдательных вышек.

Короткими очередями стрелял Виктор Правдин. Галушкин условно свистнул, Виктор быстро подполз к нему. И сразу снова дал очередь.

— Виктор! Веди группу по маршруту! — приказал Галушкин. — Мы с Пашей попытаемся задержать их, пока ребята с носилками не уйдут подальше от дороги. Если нам не удастся оторваться, идите без нас.

— Лаврентьич…

— Не слушаю возражений!

— Втроем мы же быстрее их расколошматим! — заявил Правдин.

— Выполнять приказ! — отрезал Галушкин.

— Есть!

— О нас не думай, помни о своей задаче. Не теряй время, — голос Галушкина зазвучал мягче. — Вот возьми. Он не должен попасть в руки немцев.

Галушкин сунул в руки Правдину объемистый пакет с документами.

— Что это?

— Этот пакет ты даже мертвый не должен отдавать врагу. Ясно?

— Ясно, командир!

— Ну, иди!

— Эх, ребята! — с отчаянием прошептал Правдин, пряча пакет за пазуху, и пополз.

Тем временем охранники все ближе подтягивались к месту стычки. Борис и Павел были уже почти рядом.

— Паша, я продвинусь левее. Как свистну, так ты давай по ним очередь. По ответным выстрелам я засеку, где они лежат, а потом их гранатой, понял?

— Действуй, Лаврентьич.

Галушкин отполз. Послышался его свист. Маркин нажал спуск. Очередь трассирующих пуль метнулась над землей. Пули рикошетили, со звоном отлетали от рельсов, чиркали по камням, высекали искры. Охранники ответили. Вспышки их выстрелов были совсем рядом, но по другую сторону насыпи. Галушкин размахнулся и бросил гранату. Яркий сполох взрыва вырвал из темноты часть насыпи, мокрый гравий, черные шпалы… С того места, где разорвалась граната, немцы больше не стреляли. Но с других сторон огонь не ослабевал. Маркин короткими очередями прижимал немцев к земле. Прошло, наверное, минут пять-шесть, как ушли ребята с носилками.

— Паша, давай смываться! — сказал Галушкин. — Отходи первым, я прикрою!

Маркин перескочил насыпь, залег на откосе и ударил из автомата. Вскоре к нему подполз Галушкин. Они; кубарем скатились с насыпи и что было сил помчались прочь от железной дороги. Шальные пули шлепались в грязь, булькали в воде, взвизгивали над головами.

В негустом леске омсбоновцы остановились, условно посвистели, прислушались. Ответного сигнала не было. Но на душе все же проглядывала радость: страшная железнодорожная магистраль позади.

— Лаврентьич, это вы, черти! — вдруг откуда-то кинулся к ним Правдин.

— Живы? — спросил Галушкин.

— Все!

— Раненых нет?

— Без единой царапины! — доложил Правдин. Только часа через два, когда партизаны уже валились с ног, Галушкин разрешил остановиться. Носилки устроили под густой кроной березы. Упали на траву. Несколько минут не могли отдышаться, как бегуны, только что преодолевшие длинную дистанцию…

Отсутствие известий о судьбе галушкинской группы угнетающе действовало на нас. Ребята ходили хмурые. Реже слышались обычные шутки у костра, подначивания. Все рвались на боевые задания.

По приказу германского командования с 15 мая снова усилили охрану железной дороги. Все ближайшие от нас деревни заняли карательные отряды и полицейские. Эти сведения мы получили от местных партизан. Для перепроверки данных послали разведчиков. Они установили, что в деревнях действительно находятся гарнизоны противника, которые живут по строгому казарменному режиму. И все еще прибывают пополнения полицаев.

— Что бы значило это скопление, комиссар? — спросил Бажанов. — Не намереваются ли они начать массированное наступление на партизан? Или решили блокировать нас в лесу, чтобы помешать работать на "железке"?

Заняв деревни, немцы лишили нас связи с жителями, перекрыли засадами все пути и дороги, по которым мы ходили на боевые задания. Надо было что-то предпринимать. И мы решили временно прекратить походы на железную дорогу. Затаиться на несколько дней — создать видимость ухода и этим усыпить бдительность оккупантов. Но одновременно начать активную деятельность на шоссе, на большаках и проселках. Прежде на этих коммуникациях наши минеры появлялись изредка, больше работая на "железке", где каждое организованное нами крушение наносило вред противнику, в десятки раз больший.