– Например? – поинтересовалась я.

– Ну, вместо того, чтобы все время помыкать твоим отцом, пытаться руководить жизнями других, я могла бы понять, что он нуждается во мне – знаешь, как раньше.

– Мама, – ласково произнесла я. – Ты очень красивая и обязательно найдешь кого-нибудь. Как нашел папа. Если захочешь, конечно.

– В этом-то все и дело. Я не хочу. Не могу даже думать об этом. Это меня и пугает. Для меня все кончено, а самое странное – что я так легко это принимаю.

– Думаю, ты просто очень-очень устала. Тебе надо хорошенько выспаться, и ты увидишь мир в ином свете, – я разговаривала с ней точно таким же веселым, деловым тоном, каким она обращалась ко мне, когда я была агрессивным подростком. Я тогда тоже считала, что миру нечего мне предложить. – Иди наверх, ложись в постель, а я принесу тебе горячего молока. Оно поможет тебе заснуть.

К моему удивлению, она безропотно подчинилась.

– Не могу передать, как важно для меня быть здесь, с тобой, – сказала она, когда я помогла ей встать на ноги. Поднимаясь по лестнице, она опиралась на мою руку. – По правде говоря, отъезд крошки Анжелы меня обрадовал. Теперь ты вся – в моем распоряжении.

Мне ужасно хотелось, чтобы у меня в кармане лежал диктофон Томми и я могла бы записать эти слова. Спускаясь вниз, чтобы вскипятить молока, я таяла от них, но когда вернулась, мама уже крепко спала. Я склонилась над ней, поцеловала в лоб и вспомнила, что точно так же она целовала меня, когда я была маленькой и притворялась спящей.

Тогда она любила меня. А я люблю ее сейчас.

Кэт позвонила только в два ночи. Меня разбудил звонок в дверь. Она стояла на пороге, а позади маячил Макс Остин.

Я никогда не видела Кэт такой. Она была вне себя, размахивала руками, словно заблудилась в тумане. На самом деле она сопротивлялась попыткам Макса Остина провести ее в кухню. Она пыталась мне что-то сказать, но я не могла разобрать ни слова. Ее губы беззвучно шевелились – будто у младенца, ищущего материнский сосок, – а глаза молили о понимании. Я обняла ее и прижала к себе. Она всхлипывала и дрожала. А потом ее вдруг оттащили от меня – осторожно, но решительно. Сначала я решила, что это Макс Остин, но потом увидела маму. Ее разбудил звонок и суматоха внизу.

– Кэт, – произнесла она не терпящим возражений тоном, и этого оказалось достаточно. Кэт позволила отвести себя наверх. Мама ее утешит. Когда они дошли до лестничной площадки на первом этаже, я услышала, как мама сказала: – Еще я знаю, что у тебя будет ребенок. Как это чудесно.

Я хотела последовать за ними, но Макс Остин удержал меня:

– Оставьте их. Сейчас ей нужна только материнская ласка. Ей нужно было отправиться к своей маме, где бы та ни находилась, но она сказала, что хочет поехать к вам. Ваше имя – это первое слово, которое она произнесла. Может, вы… то есть если вы не возражаете… Нельзя ли ей пожить у вас несколько дней? Она не должна оставаться одна.

Я снова кивнула. Она может занять комнату Анжелы.

– Ричи умер? – напрямик спросила я, желая знать худшее.

Макс оторопел:

– Нет, нет, нет. Конечно, нет. – Он осекся. – То есть не совсем.

– Что произошло?

– У вас есть виски? – Он кивнул в сторону кухни. Я налила ему виски в стакан и выдвинула стул.

– Он не умер, но он в плохом состоянии. Он в коме. Я молча ждала, когда он продолжит.

– Его избили возле моего дома.

– Избили?

– Ударили по голове. Он гнался за одним типом. Тот повернулся и стукнул беднягу Ричи свинцовой трубой прямо в висок. Сначала я думал, что ничего страшного. Он встал как новенький, вернулся ко мне домой, а через полчаса упал и вырубился. Я вызвал «скорую», и его забрали в больницу. С тех пор он не приходил в себя. Врачи говорят, гематома в мозгу.

– Что это значит?

– Либо она рассосется, и Ричи поправится, либо… – Макс медленно поставил стакан на стол. – Какая ужасная нелепость. Надо же было этому случиться именно с Ричи.

– Либо он умрет? – закончила я.

– Да. Или, знаете, повреждение мозга… Превратится в овощ.

Интересно, подумала я, а он знает о ребенке?

– А зачем кто-то бегал со свинцовой трубой около вашего дома?

– Это случилось в конюшнях за моим домом, под железнодорожной линией. Там в арках находятся нежилые помещения. Большинство превратили в гаражи – ремонт старых автомобилей, все такое. Но сдается мне, девятый бокс используют в преступных целях. Иногда мне кажется, что над этим районом будет вечно тяготеть проклятие Кристи.

– Что за проклятие Кристи?

– Разве вы не знаете историю площади Уэсли? – спросил он, отклоняясь от темы.

Я покачала головой. Площадь Уэсли находилась дальше по дороге, но я была там всего раз или два. Для меня это просто еще один современный жилой микрорайон, пусть и спроектированный лучше других. Именно это в моем характере и бесило Кэт. Я жила в районе с богатой историей, но пряталась и не желала ее знать.

– Вы слышали о серийном убийце Джоне Кристи? Риллингтон-плейс, дом десять?

– Конечно. – Все слышали о Риллингтон-плейс, дом десять. – В сороковых годах он убил много женщин в Ноттинг-Хилл-гейт, верно? Разрезал их на части и закапывал в саду. И жену свою задушил, да? Потом он дал показания против одного человека, и его повесили. Но в конце концов Кристи ведь поймали.

– Да, поймали. А вы знаете, где стоит его дом, то есть стоял? Риллингтон-плейс, дом десять? Я там живу. После убийств люди, жившие в этих викторианских коттеджах с террасами, обнаружили, что не могут продать свои дома. Никто не хотел там жить. Городской совет решил все снести и перестроить район заново.

– А что с площадью Уэсли?

– Я решил, что это подходящее место для меня, учитывая мою работу. После того как Сэди уб… после того как Сэди умерла, я решил переехать. Я не мог оставаться в старой квартире. Вообще-то, я хотел что-нибудь купить, но площадь Уэсли даже тогда была мне не по карману. На зарплату фараона там дом не купишь. Район кишмя кишит адвокатами, телепродюсерами, дизайнерами, архитекторами и тому подобным сбродом. А потом агент по недвижимости спросила меня, не хочу ли я снять квартиру, и я согласился. У меня маленькая студия на последнем этаже. Принадлежит какому-то журналисту, который живет в Нью-Йорке. Конечно, место не такое фешенебельное, как это. – Он обвел рукой комнату и покачал головой. Я немного рассердилась. Он решил последовать примеру Кэт и обвинить меня в том, что я заносчивая дама из среднего класса?

К моему облегчению, он улыбнулся:

– Там одна комната, кухня и ванная, но я обожаю ее. Прямо за домами проходит метро, и я часто лежу в постели и слушаю, как грохочут поезда. Не знаю почему, но их шум успокаивает меня. Все думают, будто я спятил, раз живу в такой крошечной квартирке. По крайней мере, меня оставили в покое. Даже не представляю, что обо мне говорят. Наверное, что-то вроде: «Ему нужна свобода после пережитой трагедии».

Он снова улыбнулся. Во всяком случае, улыбнулись его губы. А в глазах застыла вечная грусть. Судя по тому, что виднелось под грязным плащом, он снял свою модную одежду. Может, свидание не состоялось. Интересно, такое часто происходит? Бедный, одинокий Макс!

– А потом им втемяшилось в голову, что я не забочусь о себе. Ричи взялся приходить ко мне домой и проверять, как у меня дела. Будто я не замечаю, как он время от времени заглядывает в мой холодильник. А сейчас стало еще хуже. Думаю, это Кэт его подстрекает. Вот почему он приходил ко мне сегодня вечером. Минут через двадцать после того, как я вернулся домой с бельем, он притащил еду из ресторанчика и спросил, не хочу ли я сходить с ним выпить пива. Но я резко ему отказал. Во всем виновата моя чертова гордость. Я сказал ему, что, если он хочет сделать что-нибудь полезное, пусть лучше заглянет в гаражи – посмотрит, что там происходит. Не успел я оглянуться, как он вернулся с жуткой раной на виске.

– А что происходит в гаражах? – Он съел то, что принес Ричи? Или предложить ему яичницу? Я понимала озабоченность Кэт и Ричи. Я сама уже начинала беспокоиться, нормально ли он питается.