– Ну, и что мы теперь будем делать? Наверное, мне лучше позвонить ей завтра.

– Думаю, да, – грустно сказал Томми. Будто наперед знал, что произойдет.

Это был последний раз, когда я видела Кэт. Я звонила и звонила, но она не подходила к телефону, а когда я оставляла сообщения, не перезванивала.

Примерно через полгода я оставила эту затею и постаралась смириться с тем, что мы больше не друзья. Однажды я столкнулась с нею у наших общих знакомых. Она была вежлива, улыбалась, даже поцеловала меня при встрече, но продолжения не последовало. Томми твердил, что однажды она сама позвонит, но пока этого не случилось.

Поэтому замечание Норин, что я никогда не рассказываю о подругах, причинило мне боль. Захотелось позвонить Кэт и рассказать ей об Астрид Маккензи, о том, как я напугана, что ремонтный список матери длиннее обычного, что мы с Томми не разговариваем уже целую неделю. Но я не могла – уже хотя бы потому, что она переехала и я понятия не имела, где она теперь живет.

Интересно, думала я, сможет Норин убедить Томми позвонить мне? Потом снова вспомнила о цитрате калия в аптечке. Ну что за мысли? Мы же говорим о верном, преданном Томми, а не о каком-то бесстыжем повесе. Как я могла подумать, что Томми будет, как он это называет, распыляться?

По крайней мере, мы всегда были уверены друг в друге. И хотя, кажется, я так и не решусь на совместную жизнь, я ни за что не изменю Томми.

Обычно я не встречаюсь с объектами у них дома. Как правило, встречу назначают в офисе агента или в ресторане. В остальных случаях я работаю по телефону. Поехать к человеку домой – настоящее удовольствие.

Я словно возвращаюсь в прошлое. Когда я писала биографические очерки, мне приходилось составлять впечатление о личности человека на основе его гостиной. Поскольку по природе своей я – девушка не в меру любопытная, разрешение заглянуть в дом Сельмы Уокер вызвало у меня трепет. И как только Женевьеве удалось заполучить такую работу, ломала я голову.

Судя по всему, Сельма устояла перед искушением все распродать и переехать из Ноттинг-Хилла, хотя навскидку цена ее особняка – четыре миллиона. Минимум. Может, она и живет всего в двух минутах ходьбы от меня, но наши дома и близко не стояли. Ее особняк излучал богатство, его постоянно обновляли и ремонтировали, а мой – или, скорее, моих родителей – олицетворял собой прискорбную запущенность. Нетрудно догадаться, кто в этом виноват.

Я насчитала восемнадцать каменных ступеней, ведущих к парадному входу. По обе стороны от двери росли нелепые деревца в терракотовых горшках. Встав между ними, я позвонила.

Открывший мне мужчина только что откусил ломоть от тоста, который держал в руке. Увидев меня, он принялся яростно жевать.

– Простите, – произнес он наконец, обретя дар речи. – Я подумал, что вы – курьер из службы доставки. Они будто прячутся где-то и нарочно ждут, когда я приготовлю себе чашечку чая с гренками или залезу в ванну, и только потом звонят. Такое все время случается. Ли Бартоломью?

– Да, – сказала я. – Мой агент Женевьева Лабаш сказала, что вы меня ждете. Я пришла поговорить о написании книги для Сельмы Уокер.

– А, Женевьева. Знаменитая Женевьева. – Он ухмыльнулся. – Очарование в бледно-розовом и сиреневом. Она звонила сегодня утром и напомнила. Входите, – преувеличенно широким жестом он открыл дверь. – Я – Базз Кемпински.

– Вы – менеджер Сельмы Уокер? – Я вошла в красивый просторный холл с полом из Йоркского камня и мельком глянула на свое отражение в старинном зеркале. Оно висело над столиком с мраморной столешницей и доходило почти до самого потолка. Я с удивлением отметила, что выгляжу хорошо, но потом вспомнила, что старые зеркала неизменно льстят.

– Можно сказать и так, – бросил он через плечо. Что бы это значило? – Мой офис на верхнем этаже, но давайте лучше пройдем в кухню и вместе попьем чаю. Или вы хотите чего-нибудь покрепче?

– От чего не откажусь, так это от чашечки кофе, – сказала я. – Можно растворимого.

– В такой-то кухне? – Он махнул в сторону кофе-машины для капучино и эспрессо, кофейника и электрической кофеварки, стоящих рядком на дальнем столе. – Попробуйте каждого, а то другие обидятся.

Я рассмеялась.

– Сельма Уокер подойдет попозже?

– А Сельмы нет. Всю неделю она в Манчестере, разве вы не знали? Они записывают шоу в местной студии. Но это неважно. Вам нужен только я. Ну и что такого в истории Сельмы, на ваш взгляд, о чем можно написать хорошую книгу?

Черт. Я так волновалась из-за пожара, – не говоря уже о скандале с Томми, – что не успела подготовиться к встрече. Я нарушила одно из своих золотых правил и пришла, не выудив из газет или Интернета основную информацию о Сельме Уокер. Чтобы знать, о чем говорю. Я считаю, что домашние задания надо выполнять. Это профессионально. Теперь придется импровизировать.

– Ну, она – преуспевающая женщина, играет дамочку, похожую на себя. Сама распоряжается своей судьбой. Она…

К счастью, он перебил меня прежде, чем я успела добавить еще каких-нибудь позорных клише. Но страстность его реплики меня удивила.

– Это все ерунда. Вовсе она не распоряжается своей судьбой. Ею распоряжается канал. Скажите-ка, вы смотрели «Братство»?

Я покачала головой. Лгать бессмысленно. Было очевидно, что я не подхожу для этой работы. Вот допью кофе и уйду. Займусь реконструкцией дома и удивлю маму.

– Значит, вы абсолютно ничего не знаете о Сельме?

– Ну, я слышала о ней…

– Мне это нравится. Ничего не говорите. Поздравляю, Ли Бартоломью, у вас есть работа. А теперь расслабьтесь и расскажите о себе. Чьи биографии вы писали в последнее время? Таким образом, я смогу убедить мадам, что вы – лучшая. Может, выпьем? Чтобы отметить?

Я смотрела на него в изумлении:

– Вы меня нанимаете? Вот так запросто? Почему?

– Потому что, если вы ничего о ней не знаете, вы будете объективной. Расскажете подлинную историю. Надеюсь, вы знаете, зачем вас пригласили.

– Звучит как-то зловеще.

– Вино? Водка? Пиво?

– Водка с тоником, спасибо. И давно вы ее менеджер?

– Достаточно давно.

– Так вы были с ней в Америке?

– С ней там были все.

– Почему вы уходите от ответов?

– Разве?

Меня начинало раздражать его поведение. Я никак не могла его раскусить. Акцент у него английский, и в нем было вялое изящество, присущее высшему классу. Длинные ноги, грациозное тело и красивые темные волосы, спадающие на глаза.

– Почему вас называют Баззом? – вдруг спросила я.

– Из-за моей энергии. Кружусь, как пчелка. Бзз-бзз-бзз.

– И жалите? – не сдержалась я.

– Стараюсь так не делать. На самом деле это еще с детства. Помните песенку про Винни-Пуха и его встречу с жужжащими пчелами: «Мишка очень любит мед! Почему? Кто поймет? В самом деле, почему мед так нравится ему?»[4] Я люблю мед. Или, может, меня подстригли так – знаете, раньше было модно выстригать на голове полоски, – и кому-то в голову пришло это прозвище. Кто знает? Это имя у меня так давно, что я не помню.

– Какое ваше настоящее имя?

– Этого я тоже не помню. И возраст тоже, так что не спрашивайте.

Разумеется, стоило ему об этом упомянуть, как я возжаждала узнать. Думаю, мы почти ровесники. Я собиралась спросить, сколько лет Сельме, но он меня опередил:

– Значит, вы мало смотрите телевизор?

– То, что я не смотрю «Братство», вовсе не означает, что я не смотрю телевизор. Есть и другие программы, знаете.

– Вы – ценительница искусства, верно?

Его тон меня смутил. Я никак не могла понять, насмехается он надо мной или нет.

– Простите. Не смотрите на меня так. Я не хотел вас обидеть, честно, – он осклабился. – Просто интересно, почему люди становятся авторами-«призраками». Разве вы не хотите написать собственную автобиографию, а не чужую?

– А мне особенно нечего рассказывать. Читатель со скуки помрет. Придется сделать ее веселой и превратить в художественную литературу.