В это мгновение из санчасти раздался звук, это он бросил банку на пол, звук был тревожным, но при этом не слишком громким – как раз таким, как надо.

Я почувствовал, что она начинает терять самообладание. Однако ей хватило выдержки, чтобы сказать в трубку: «Минутку». Потом она выбежала.

Я взял трубку, это был мужской голос.

– Я бы хотел поговорить с Хессен,- сказал он.

Катарина описала мне, как выглядит панель коммутатора, она находилась слева от письменного стола, она сказала, что на ней все четко и понятно написано, так что думать не надо будет, и так оно и оказалось,- если бы надо было думать, я бы пропал.

К коммутатору вели три провода, я не знал, по какому он говорит, я вытащил все три, когда я вытаскивал третий, связь прервалась, этот последний провод я и вставил в тот контакт, на котором было написано: «Телефон учеников». Катарина сказала, что он зазвонит автоматически и чтобы я слушал в наушники. Однако она не могла предусмотреть, что секретарша будет прямо за дверью.

Я слышал, как зазвонил телефон, слышал, как сняли трубку. Потом сказали: «Кабинет психологии».

Это был голос Катарины.

– Это Баунсбак-Коль, – сказал он. – Хессен на месте?

Она ответила так, как будто не слышала вопроса.

– Все так, как мы и сообщали,- сказала она,- у нас большие сложности, мы просим вас немедленно приехать.

– Это совершенно исключено,- ответил он.

– Это касается Августа Йоона, о котором мы сообщали, речь идет о насильственных действиях.

– Я хочу поговорить с Хессен,- настаивал он.

Я запомнил его в день вручения наград на стадионе Гладсаксе, у него была служебная машина с шофером. Хорошо одетый и величественный. Похоже было, что он звонит из своего кабинета.

Мое положение стало еще сложнее, когда я услышал другой звук. Я стоял спиной к двери в кабинет Биля. Оттуда и доносился его голос. По нашему плану его не должно было там быть, но тем не менее он был там.

Теперь я находился в большой опасности, зажатый между секретаршей, Билем и начальником отдела образования.

– Мы снимаем с себя всякую ответственность, – заявила Катарина.- Все рушится.

Он требовал Хессен, а она ему не ответила. Это был голос Катарины, и тем не менее это была не она. Один из тех людей, которые скрывались в ней и которых я никогда не смогу понять, взял верх.

Мне было слышно его дыхание.

– Я сейчас приеду,- сказал он.- Переключите меня на канцелярию.

Я переставил контакт туда, где он был прежде.

– Канцелярия,- ответил я.

– Позовите Биля.

Он не поверил ей. Ему нужна была определенность.

– Его вызвали,- сказал я.- Произошел несчастный случай.

Мне было слышно, как секретарша бежит по коридору. Я положил трубку. Она вошла в дверь.

– Ему плохо,- сказала она,- надо найти Флаккедама.

– Я как раз собирался вниз к нему,- ответил я.- Я попрошу его сразу же подняться сюда.

Она едва понимала, что я говорю.

– Он такой худой,- сказала она.

Не могло быть и речи о том, чтобы теперь возвращаться в класс или в жилой корпус. Фредхой хотел поговорить со мной – возможно, он ищет меня. Не было ни одного места в школе, где бы я мог отсидеться, чувствуя себя в безопасности. Я спустился на лестницу между первым и вторым этажами, напротив младших классов, здесь мне будет видно, когда пойдет кто-нибудь из учителей, и я успею спрятаться. Когда прозвенел звонок, означающий конец времени, отведенного на обед, я влился в общий поток, который вынес меня во двор. Дежурным преподавателем был Флаэ Биль, но он не проявлял никаких признаков беспокойства. В какой-то момент в воротах появился Фредхой, но я пригнулся, а когда снова поднял голову, он уже исчез,- если все ученики собирались вместе, их оказывалось так много, и все были так похожи, что среди них трудно было найти кого-нибудь одного.

Но Катарину я увидел, а когда Флаэ оказался в противоположном конце двора, мы оба подошли к черте, разделяющей двор. Мы шли рядом по обе стороны черты от стены к зданию школы, не глядя друг на друга.

– Он может появиться в любой момент,- сказала она.- Когда прозвенит звонок, не ходи на урок, отправляйся в южный двор встречать его.

– Они будут искать меня,- сказал я.- И тебя тоже.

– Только после урока.

– Времени не хватит,- сказал я.

Вокруг нас играли в пятнашки. Асфальт был покрыт ледяной коркой, все бегали парами, взявшись за руки. Каждая пара состояла из мальчика и девочки. Было скользко, поэтому трудно было крепко держаться друг за друга и пришлось снять рукавички. То есть девочку держали за руку, касаясь ладонью ее ладони. К тому же приближалось Рождество, это усиливало ощущение всеобщей расслабленности.

Мы смотрели, как они играют, еще недавно мы играли вместе с ними, а теперь они вдруг стали казаться совсем далекими. Дело было не только в том, что меня исключили и я скоро отсюда уеду, а поэтому не имело никакого смысла особенно думать о них. Дело было в другом: в Катарине, и в том поцелуе, и в Августе, и в том, что мы уже почти поняли все, и в том, что обратного пути не было.

– Я хочу тебя кое о чем спросить,- сказала она,- ты можешь переставить школьные часы, те, что звонят с урока и на урок?

В воспитательном доме о начале и конце урока возвещал маленький колокольчик, который висел под навесом рядом со зданием школы. Для того чтобы интернатские дети знали о том, что пора в столовую или спать, использовался звонок большего размера, который висел перед входом. Оба эти звонка были подарками королевской семьи. Работа «звонаря», то есть того, кто должен был звонить в звонок, нравилась всем, но звонарем назначали только кого-нибудь из старшеклассников, того, кто как-нибудь особенно отличился.

Пока я был в воспитательном доме, ни разу не случалось, чтобы кто-нибудь другой, кроме звонаря, коснулся звонка. Но поскольку звонки висели у всех на виду, было все-таки назначено официальное наказание для тех, кто, не имея на это права, притронется к звонку, этим наказанием было немедленное исключение.

В школе Биля никто не говорил о возможности такого наказания, звонки были у всех на виду, а сами часы никто не видел, мысль о том, чтобы как-нибудь добраться до них, никому не приходила в голову. Пока Катарина не упомянула об этом, ни я, ни кто-нибудь другой не мог себе такого представить.

– Часы не висят в кабинете Биля,- сказала она.- И в канцелярии их тоже нет. Они должны быть в учительской или за той дверью, которая находится между санчастью и кабинетом Фредхоя.

– Может быть, они у Андерсена? – предположил я.

Она покачала головой.

– Это слишком важно,- возразила она.- Их никогда бы не повесили рядом с землей. Их будут держать на свету. Поблизости от Биля и Фредхоя.

Я ничего не сказал, ничего ей не ответил. Но казалось, она этого и не ждала. Все было кончено. Но в эти последние мгновения мы находились в лаборатории, и все еще было возможно.

Она обернулась ко мне. Потом переступила через черту и подошла вплотную.

– Переставь их на десять минут назад,- сказала она.- Тогда мы все успеем. И обязательно что-нибудь произойдет, возникнет нечто вроде хаоса. При этом десять минут – это не очень много. Это будет ровно столько, сколько нужно.

Мы вместе прошли через физкультурный зал, а потом в обход к южной лестнице незадолго до звонка, чтобы нас не увидел дежурный учитель. Когда мы расставались, она коснулась моей руки.

Начальник отдела образования появился сразу же после звонка, он сам был за рулем, на меня он даже не взглянул.

Я провел его вверх по лестнице и открыл дверь в кабинет. Катарина сидела за письменным столом, там, где обычно сидела Хессен.

– Где Биль? – спросил он.

Сначала она ему не ответила. Она встала и протянула ему руку, он вынужден был пожать ее.

– Катарина,- сказала она.- Я ассистент Хессен.