Посмотрела на меня Рамина внимательно и вежливо промолчала.

– Раминочка, – сказала бабушка, – поздоровайся с Гришей.

Бабушка наставила на Рамину строгий палец. Твёрдо сказала:

– Рамина, голос! Голос!

Рамина трижды нежно гавкнула.

Бабушка сказала мне:

– Погладь Рамину. Она не кусается.

Я тихонько погладил её по спинке, потом за ушиками и взвизгнул от счастья! Смех во мне сам завёлся. После каникул я первый раз гладил собачку!

На всё это папа смотрел как-то неприручённо. Его понять можно. Его дважды кусали собаки. Даже в больнице лежал.

Как обычно, по пути мы заходим за молоком. На ступеньках магазина я и спроси:

– Пап, у меня над глазами нет жёлтых пятен?

Папа испуганно уставился на меня.

– Да ты не бойся, – сказал я. – Эти пятна я видел у Рамины.

– Нет! Ничего я у тебя не вижу! – почти прокричал папа обрадованно.

А я огорчился.

2 сентября 1000 + 999 = 1999. Четверг

Удивил!

Ну каким секретом удивить мне папу?

Думал я, думал, думал и придумал.

Вернулись мы с папой из школы.

Поели, что он там приготовил, и пошли в мою, в собачью (я ж собака!) комнату. Одомашниваться. Делать вместе мои домашние задания.

Раскрыл папа дневник, и глаза у него побежали вверх. Добежали почти до потолка.

– Это что ещё за морзянка? Ты почему не записал нормально задание по русскому? Куда проще! Пиши обычными цифрами номера страницы и упражнения. Так нет. На точки его повело! Ну что это за пунктирная карусель?

Я обрадовался.

Наконец-то хоть разик запутал папу!

Но уже через минутку я поскучнел. Целую половину секрета моего папа разгадал!

Он смотрел, смотрел на мои точки и:

– Ну… Страница четырнадцатая. Докопался. Тэ-экс… А номер упражнения? Двадцать девятый? Ну-ка, уточни.

Я уставился на свои точки, и теперь пришла уже моя очередь удивляться.

Точно помню, что писал и двойку, и девятку.

Но куда они провалились?

Двойка уже как и не двойка. А вся тройка. И девятка уже почему-то покруглела, как нуль. Вылитый.

Выбилась в ноли!

Не мог я век гадать на глазах у папы. Не мог и с лёта соглашаться с его догадкой. И смело выкрикнул:

– Тридцатый!

Под наблюдением папы сделал я это тридцатое упражнение.

Тут он снова сунулся в мой дневник. Хотел узнать, что задали уже по математике. Но ничего не узнал. Так я его и тут запутал.

Всё б ничего, да сильней папы я запутал себя. Сам ничего не мог разобрать в своих же секретах.

Папа рассердился.

Позвонил сам домой моей одноклашке Рите Серёгиной. Я с ней за одним столиком в классе сижу.

Оказалось, надо было делать именно то упражнение, про которое говорил папа.

Своими секретами я наказал самого себя.

Пришлось выполнять и второе упражнение. Двадцать девятое.

Удивил!

Но за одним удивлением прибежало другое.

За каждое упражнение я получил по пятёрке!

То б была одна пятёрка. А то целых две! Всё-таки две больше.

В один день! По одному предмету! В одни руки!

Первая публикация рассказа «Удивил!» в «Пионерской правде» 12 ноября 1999 года. Конечно, всё то, что круто наворочено вокруг текста, – наши с папой прикольчики.

И я тихонько засмеялся на уроке, когда впервые раскрыл тетрадку с двумя новенькими пятёрочками.

Я не хотел смеяться.

Мой смех сам высказался…

Хоть бы раз наоборот…

– Ну, сынку, отучился ты во втором полсентября. Какие успехи?

– А разве, пап, ты сам не знаешь? Еду пока без троек… Пятёрки… Прошмыгивают четвёрки… Да…

– Что так кисло вздыхаешь?

– Сладко не выходит. Я всем учителям говорю Вы. В ответ все учителя говорят мне ты. Или они сговорились?.. Я всех их без разбору слушаюсь. А они меня нет. Разве я маленький? Хоть бы разок… хоть бы понарошку сделали наоборот-наобормот…

Плач

Мы проходили согласные.

Антоняк спросил учительницу-чернильницу:

– А почему, когда люди плачут, они забывают про согласные и тянут только гласные звуки?

И Лариса Соломоновна ответила:

– При плаче ты ж не будешь, как паровоз, п-п-п-п-п-п-п-п-пых-пых-пыхтеть?!

На учениях

– Гриш, я тренируюсь учительские ставить оценки.

– Как это, Вик?

– Просто. Допустим, учитель ляпнул мне в дневник двойку. А я резинкой стираю или лезвием и культурно сажаю на том месте четвёрку. И мамочке покой обеспечен. А то она у меня постоянно переживает. Потому что у меня каждую минуту чэпэ случается. Вот только что я чуть в ванне не утонула. Мама вынула меня оттуда шваброй.

Падежики

Падежи озоровать хороши.

У меня была самая расстроенная неделя, когда я впервые встретился с падежами.

Они подняли меня на смех. Баловались, толкались, перебегали с места на место, и я никак не мог запомнить, кто же за кем должен идти.

И тогда я придумал стишок. Каждое слово начиналось с той буквы, что и очередной падеж.

Илья рисует Дашу.

Вика тихонько пляшет.

И падежики послушно выстроились в порядок.

И совсем позабыли, как скакать с места на место.

Фантазия «Падуны»

Однажды я возбежал на гору.

А на горе на меня напал ветер.

Ветер сдул меня, и я покатился кубарем к столбу. Прямо в этот столб упал.

Столб подумал и тоже упал.

Я немножко отдохнул и покатился дальше.

Вниз.

Гроза

Когда я был маленький, я очень боялся грозы.

Мне было неприятно, когда сверкает молния и гремит гром. Я боялся, что молния войдёт в меня и стукнет.

Я прятался от неё и на улице, и дома.

За двухконфорочную газовую плиту зайду, закрою глаза крепко-крепко и жду, пока гром не умрёт совсем.

Однажды в грозу ко мне подошёл папа.

Положил руку мне на плечо, легонько тряхнул:

– Ну, молодой человек, почём у нас нынче дрожжи?

Я молчал.

Я боялся поднять голову и увидеть окно, за которым страшно ругались между собой гром и молния.

– Дрожишь? Значит, греешься?

– Я не замёрз, – буркнул я.

– Уже прогресс. А что дрожишь, так это всё нормально. Всем в грозу жутковато. Это только дурак ничего не боится. Так на то он и дурак. А ты бойся себе на здоровье и тихонько говори сам себе: всё равно не боюсь! всё равно не боюсь!! да всё равно ж не боюсь!!!

В грозу я часто прятался за папу, сильно сжимал глаза и шептал про себя:

– …н-н-н-н-н-н-н… б-б-б-б-б-б-б… н-н-н-не-е-е… б-б-б-бо-о-оюсь…

Постепенно я всё меньше боялся грозы.

А сейчас и совсем не боюсь. Даже хихикаю, когда шумят-склочничают гром и молния.

Не боюсь!!!

Первая публикация рассказов десятилетнего Григория Санжаровского в «Клубе 12 стульев» «Литературной газеты» 22 мая 2002 года.

Не разлей вода

У меня есть маленький щеночек.

Далматин.

Он хорошенький, белый в крапинку.

Я дал ему кличку Рекс.

Есть у меня и кот Пушок.

Вместо будильника меня будит по утрам своим лаем Рекс.

Рекс и Пушок любопытные.

Всегда подсматривают, как я делаю уроки, и тоже учатся.

Как я сделаю в тетради ошибку, Рекс гавкает, а Пушок мяукает. Переживают за меня, предупреждают. Они больше меня боятся моих ошибок. Потому что у меня по русскому ух и строгиня учиха. Без единой ошибульки сделай задание, но хоть одно слово напиши не так красиво или подчеркни случайно что там не карандашом, а ручкой, – всё, отдыхай! Можешь не волноваться. Два! И рядышком крас-ное указание «Старайся!»

Как поделаем уроки, все втроём идём во двор гулять.

Рекс добрый, никого не кусает. Ему это даже неинтересно!

Рекс с Пушком бегают по двору. Щиплют травку. Никогда не ссорятся. Играют.

И меня в игру зовут.

Но я и без зова вот он вот. В игре.

По вечерам мы втроём смотрим из темноты застеклённой лоджии на проезжающие мимо машины, на весёлые ясеневские огонёшки.

Смотрим и вздыхаем.

Нам неохота расставаться даже и на время сна.

Мама

Моя мама красивая, добрая, хорошая. Она стройнее всех.