Луисъ не отрывалъ глазъ отъ ея очаровательныхъ губъ, съ трудомъ охватывавшихъ горлышко бутылки. Эрнестин было неудобно пить. Одна капля воды медленно катилась по круглому, очаровательному подбородку, лниво скользя и задерживаясь незамтными волосками кожи. Луисъ слдилъ за нею взглядомъ и наклонялся все ближе. Она должна была сейчасъ упасть… вотъ падаетъ!..

Ho капля не упала, потому что Луисъ, самъ не зная, что онъ длаетъ, принялъ ее на свои губы и очутился въ объятіяхъ жены, у которой вырвался крикъ изумленія и безумной радости.

— Наконецъ то! Луисъ, дорогой!.. Я такъ и знала. Какой ты добрый!

И они страстно поцловались съ спокойнымъ сознаніемъ людей, которымъ незачмъ скрывать своей любви, не обращая никакого вниманія на жену трактирщика, принявшую бутылку обратно.

Кучеръ, не држидаясь приказаній, погналъ лошадей обратно въ Мадридъ.

— Наконецъ-то есть у насъ барыня, — шепталъ онъ, стегая лошадей. — Живе домой, пока баринъ не одумался.

Карета катилась по дорог смло и торжественно, какъ колесница, а внутри нея супруги сидли, обнявшись, и глядли другъ на друга етрастными глазами. Шляпа Луиса лежала на полу кареты, и жена гладила его по голов и приводила въ безпорядокъ его волосы. Это было ея любимою ласкою въ медовый мсяцъ.

А Луисъ смялся, находя въ происшедшемъ особую прелесть.

— Насъ примутъ за жениха съ невстою. Подумаютъ, что мы ухали изъ Питомника, чтобы быть наедин, безъ назойливыхъ свидтелей.

Прозжая мимо церкви Святого Антонія, Эрнестина, прислонившаяся головою къ плечу мужа, выпрямилась.

— Посмотри, вотъ кто совершилъ чудо и соединилъ насъ. Будучи барышнею, я молилась ему, прося дать мн хорошаго мужа, а теперь онъ помогъ мн тмъ, что вернулъ мн мужа.

— Нтъ, жизнь моя, чудо совершила ты своею красотою.

Эрнестина поколебалась немного, точно боялась говорить, но потомъ всетаки сказала съ хитрою улыбкою:

— Охъ, голубчикъ, не думай, что я далась въ обманъ. Тебя вернула мн не любовь, какъ я ее понимаю, а то, что называютъ моею красотою, и желанія, которыя она возбуждаетъ въ теб. Но я многое постигла въ эти годы одиночества и раздумья. Вотъ увидишь, мой дорогой. Я буду теб хорошею женою, буду горячо любить тебя… Ты берешь меня, какъ любовницу, но ласкою и привязанностью я добьюсь того, что ты будешь обожать меня, какъ жену.

Прошло уже девять лтъ съ тхъ поръ, какъ Луисъ Сантурсе разошелся со своею женою. За это время онъ не разъ видлъ ее, когда она, въ шелку и въ тюл, пролетала мимо него въ нарядномъ экипаж, точно внезапно вспыхивавшее видніе красоты, или когда онъ смотрлъ внизъ изъ райка королевскаго театра и видлъ ее внизу въ лож, окруженную мужчинами, которые наперерывъ шептали ей чтото на ухо, желая выставить на показъ свою близость съ нею.

Осадокъ прежняго гнва закипалъ въ немъ при каждой такой встрч. Онъ избгалъ этихъ встрчъ, какъ больной боится усиленія боли, и тмъ не мене халъ теперь къ жен въ ея чудный особнякъ на алле Кастельяна, пышная роскошь котораго свидтельствовала о ея постыдномъ образ жизни.

Воспоминанія о прошломъ, казалось, выскакивали изо всхъ уголковъ его памяти отъ сильной тряски извозчичьяго экипажа. Жизнь, о которой онъ мечталъ забыть, проходила теперь передъ его закрытыми глазами:- медовый мсяцъ его — скромнаго чиновника, женатаго на хорошенькой и воспитанной барышн изъ о_б__д_н__в_ш_е_й семьи; счастливый первый годъ брака, когда нужда скрашивалась любовью; затмъ протесты Энрикеты противъ недостатка въ деньгахъ, глухое недовольство скромными туалетами, когда вс кругомъ напвали ей, что она красавица, споры съ мужемъ изъ-за всякаго пустяка, ссоры въ полночь въ спальн, подозрнія, вкрадывавшіяся постепенно въ сердце мужа, и непонятное, матеріальное благосостояніе, которое пробиралось въ домъ сперва робко, словно опасаясь скандала, потомъ дерзко и нахально, словно вс кругомъ были слпы, пока Луисъ не получилъ несомнннаго доказательства въ своемъ несчастіи. Онъ стыдился теперь одного воспоминанія о своей слабости. Онъ не былъ трусомъ и даже твердо врилъ въ свою смлость, но либо страдалъ безволіемъ, либо чрезмрно любилъ жену. И потому, убдившись, путемъ noстыднаго шпіонства, въ своемъ безчестіи, онъ сумлъ только завести судорожно сведенную руку надъ красивымъ лицомъ блдной куклы и… не опустилъ руки. У него хватило силъ лишь на то, чтобы вышвырнуть измнницу изъ дому и заплакать, какъ брошенный ребенокъ, какъ только закрылась за нею дверь.

Затмъ наступило полное, еднообразное одиночество, нарушаемое изрдка извстіями, причинявшими ему сильныя страданія, Жена его каталась по средней Европ, какъ принцесса. Ее л_а_н_с_и_р_о_в_а_л_ъ одинъ милліонеръ, Она попала въ свою сферу, такъ какъ была рождена для такой жизни. Цлую зиму приковывала она въ Париж всеобщее вниманіе. Газеты были полны сообщеній о красавиц испанк; ея успхи на модныхъ морскихъ купаньяхъ гремли на всю страну, и мужчины считали за честь раззоряться изъ-за нея. Нсколько дуэлей и разные слухи о самоубійств создали вокругъ ея имени легендарный ореолъ. Посл трехлтнихъ успховъ и странствованій по міру она вернулась въ Мадридъ; къ красот ея прибавилось новое обаяніе — космополитическій духъ. Теперь ея покровителемъ былъ самый богатый торговецъ Испаиіи, и она царила въ своемъ роскошномъ особняк среди исключительно мужского общества — министровъ, банкировъ, вліятельныхъ политическихъ дятелей и другихъ важныхъ особъ, добивавшихся ея улыбки, какъ высшаго ордена.

Власть ея была такъ велика, что даже Луисъ чувствовалъ вліяніе жены вокругъ себя, видя что кабинеты мняются, а онъ все остается на своемъ мст. Страхъ передъ жизненною борьбою заставилъ его примириться съ этимъ положеніемъ, въ которомъ онъ чуялъ скрытую руку Энрикеты. Будучи одинокимъ и обреченнымъ на трудъ для добыванія средствъ къ жизни, онъ чувствовалъ тмъ не мене стыдъ жалкаго, несчастнаго человка, единственная заслуга котораго состоитъ въ томъ, что онъ супругъ красивой жены. Смлости и энергіи у него хватало только на то, чтобы удирать отъ жены, когда та встрчалась ему случайно, дерзко сіяя своимъ безстыдствомъ и преслдуя его изумленнымъ взглядомъ, въ которомъ исчезала гордость красавицы.

Однажды къ нему явился старый и робкій на видъ священникъ, тотъ самый, что сидлъ теперь рядомъ съ нимъ въ экипаж. Это былъ исповдникъ его жены. Ея выборъ былъ очень удаченъ:- священникъ былъ добродушнымъ и недалекимъ господиномъ. Когда онъ сказалъ, кто его послалъ, Луисъ не сдержался. — Эта… и у него вырвалось крупное ругательство. Но славный старичекъ былъ невозмутимъ и, словно боясь забыть выученную наизусть рчь, если не произнесетъ ее сейчасъ же, заговорилъ о кающейся Магдалин и о Господ Бог, который простилъ ей, какъ ни тяжелы были ея прегршенія; затмъ батюшка перешелъ къ простому и естественному стилю и разсказалъ о переворот, происшедшемъ въ Энрикет. Она была больна и почти не выходила изъ своего особняка. Внутренняя болзнь подала ее — ракъ, изъ за котораго приходилось постоянно длать впрыскиваніе морфія, чтобы она не теряла сознанія и не кричала отъ жестокой боли. Несчастіе заставило ее обратиться къ Богу; она раскаялась въ прошломъ и хотла повидать мужа…

А онъ — трусъ — запрыгалъ отъ удовольствія, услышавъ это; слабый человкъ былъ въ восторг, что судьба отомстила за него. Ракъ!.. Проклятый органъ гнилъ внутри нея, убивая ее еще при жизни. Что же, она попрежнему красива, неправда ли? Какая пріятная месть! Нтъ, онъ не пойдетъ къ ней. Напрасно приводилъ батюшка доводы въ ея оправданіе. Онъ могъ являться, сколько угодно, и разсказывать объ Энрикет; это доставляло Луису большое удовольствіе. Теперь онъ понималъ, почему люди такъ скверны.

Съ тхъ поръ священникъ сталъ навщать Луиса почти каждый вечеръ и разсказывать объ Энрикет, покуривая сигары, а иногда они выходили вдвоемъ гулять въ окрестностяхъ Мадрида, какъ старые друзья.

Болзнь быстро прогрессировала. Энрикета была уврена въ томъ, что умираетъ, и желала повидать мужа, чтобы вымолить у него прощеніе, прося объ этомъ тономъ капризной и больной двочки, которая требуетъ игрушку. Даже т_о_т_ъ человкъ, сильный покровитель, покорный, несмотря на свое всемогущество, умолялъ священника, чтобы онъ привезъ въ особнякъ мужа Энрикеты. Добрый старикъ съ жаромъ говорилъ о трогательномъ раскаяніи сеньоры, признавая, впрочемъ, что проклятая роскошь, погубившая уже немало людей, продолжала еще властвовать надъ нею. Болзнь приковывала ее къ дому; но въ минуты спокойствія, когда гадкія боли не доводили ее до безумія, она просматривала каталоги и модные журналы изъ Парижа, отправляла туда заказы своимъ поставщикамъ, и рдкая недля проходила безъ того, чтобы не присылали ей картонокъ съ послдними новостями — платьями, шляпами и драгоцнностями; Энрикета разсматривала и вертла ихъ въ рукахъ въ запертой спальн, и посл этого вещи попадали куда-нибудь въ уголъ или засовывались навсегда въ шкафъ, какъ ненужныя игрушки. За вс эти капризы платилъ тотъ, другой, желавшій только видть улыбку на устахъ Энрикеты.