Лукас дошел уже до середины коридора, когда наконец сообразил, что она так и не назвала причину, которой воспользуется для ходатайства об аннулировании. Он обернулся, вернулся на несколько шагов, чтобы не говорить слишком громко, и с изрядной долей раздражения в голосе спросил:

– Если я не пьяница, не подлец, сбежавший от семьи, и не грубиян, который бьет свою жену, то кто же я тогда такой?

Тэйлор улыбнулась еще милее и, прежде чем захлопнуть дверь, веселым голосом объявила:

– Вы импотент.

Она испортила ему весь вечер. Единственное, о чем Лукас был в состоянии думать, так это о ее возмутительном замечании. Он импотент – как же! Да он скорее в могилу ляжет, чем позволит ей упомянуть такую омерзительную причину в ходатайстве и сделать его посмешищем в суде.

Он кипел, наверное, больше часа, прежде чем успокоился и смог спокойно обдумать эту ситуацию. Не меньше десяти раз прокрутил в голове их разговор. И когда закончил анализировать, пришел к выводу, что она блефует. Гордость. Слово это совершенно неожиданно возникло у него в памяти. А потом вспомнилась хвастливая фраза, что мужчины не озабочены собственной гордостью так, как женщины. Ведь он сказал это или что-то вроде этого? И разве не заметил он тогда искорку, что вспыхнула в ее глазах? Конечно, она блефовала. Она хотела его проучить. Лукас улыбнулся. Тэйлор – умница. – Ну хватит уже хмуриться, начинай радоваться. Это замечание сделала Белл. Лукас поспешил стряхнуть с себя озабоченность и полностью переключился на свою спутницу – подругу его матери.

За последние десять лет Белл здорово изменилась. Раньше она была рослой, крепкой женщиной. Теперь, все еще высокая, почти с него ростом, она казалась ему хрупкой. Она пережила трудные годы. Граница была сурова к женщинам – они старились раньше времени. И с Белл произошло то же самое. Она тридцать лет прожила в глуши, прежде чем вернулась на восток, в Бостон, Суровый климат сделал грубой ее кожу, а тяжелый каждодневный труд, уготованный там каждой женщине, сгорбил ее спину и опустил плечи. Густые темно-каштановые волосы сделались совсем седыми. Но глаза не изменились. Они все еще были теплыми, зовущими и добрыми. И мужчин по-прежнему влекло к ней, что наглядно подтверждал ее спутник, некий мистер Уинстон Чемпхилл, правда, весьма пожилой и вдвое меньше ее ростом, но Лукас сразу заметил, с каким обожанием он глядит на Белл.

Белл похоронила уже трех мужей. Пожалуй, Уинстон запросто может стать четвертым, подумал Лукас.

Эта парочка заняла столик в комнате отдыха для мужчин, где женщинам было категорически запрещено находиться, но Белл не обратила на это правило никакого внимания. Служащим не хотелось поднимать скандал. Послали за управляющим гостиницей. Лукас как раз только-только уселся на свое место, когда тот появился и подошел к Белл. Он наклонился и прошептал что-то ей на ухо, она что-то ответила, и управляющий торопливо вышел из комнаты отдыха. При этом он явно покраснел.

Лукас не хотел знать, что Белл сказала этому типу. С трудом отключившись от мыслей о своей жене, он сосредоточился на новостях с родины. Место, где он родился и где, в конце концов, остался совсем один, называлось Керрингтон. Как только Лукас достиг возраста и положения, позволявших уехать оттуда, он именно это и сделал. И с тех пор ни разу не заезжал туда. Если верить Белл, то городок не сильно вырос за последние двадцать лет. Сама она иногда приезжала в Керрингтон – на свадьбы и другие семейные события. Конечно, при таком количестве мужей членов семьи получалось на круг огромное множество. А Белл со своим любвеобильным сердцем не забывала ни одного родственника.

Уже перевалило за час ночи, когда Белл закончила то, что называла кратким обзором своих новостей. Мистер Чемпхилл задремал уже час назад. Белл ужасно веселило поведение ее дружка. Она сделала знак в его сторону и улыбнулась Лукасу.

– Совсем выбился из сил, – сообщила она тихим шепотом, чтобы не потревожить спящего. – Он меня лет на десять младше. Но уже не тянет. Неважно, сколько им лет, когда они попадаются мне, Лукас. Совершенно неважно. Я все равно сильнее – они не выдерживают. – Последняя фраза была сказана не без хвастовства. Лукас улыбнулся в ответ:

– Ты выйдешь за него?

– Наверное, да, – вздохнула она. – Я ночами замерзаю. А он не такой уж маленький – во всяком случае, достаточно велик, чтобы согреть меня. Глядишь, его хватит на подольше, чем всех остальных. А как у тебя, сынок? Ты-то собираешься когда-нибудь найти себе женщину и угомониться?

Лукас откинулся на стуле и потянулся к своему бренди, который потягивал целый вечер. Он никогда особенно не любил выпить. Но и никогда не был против того, чтобы выпить. Правда, ему не нравились последствия. Он был из тех, кто хочет всегда быть в здравом уме, а алкоголь лишал его такой способности.

Лукас не любил говорить о своих делах, но они с Белл были так давно знакомы. Она была ему как мать и в самом деле заменила ему родную мать, когда та умерла. Она одна была для него чем-то вроде семьи и к тому же единственной связующей нитью с его кентуккийским прошлым.

– Я женился, Белл.

Ему пришлось потратить несколько минут, чтобы убедить ее, что он не лжет, а потом еще пару минут подождать, чтобы она пришла в себя от потрясения. Белл была просто ошарашена, особенно когда он заявил, что брак его чистая формальность. Она долго смеялась, трясла головой и все повторяла:

– Ну ты даешь!

Потом потребовала рассказать подробности. Лукас поведал ей почти все. Он объяснил причину своего возвращения в Англию, рассказал о младшем брате, Келси, и о том, что Мерритт неожиданно передумал и потребовал выкуп за его освобождение.

Белл смотрела исподлобья, как судья, готовый вынести приговор о казни через повешение.

– А где этот парень сейчас? – спросила она.

– Сейчас он добирается на ранчо с Джорданом и Дугласом. Они побудут в Денвере недельку-другую.

Джордан говорит, там есть школа, которая подойдет Келси. Если она им понравится, то Келси пойдет туда следующей осенью.

– А эти старшие ребята… они все еще работают на твоем ранчо там, в Редемпшене? – поинтересовалась Белл.

– Ну, до моего ранчо еще день езды от Редемпшена. Я собираюсь передать его им троим. Они, возможно, захотят поделить его на три части, потом обзаведутся семьями и…

– Заживут счастливо до конца своих дней? Лукас улыбнулся:

– Вполне возможно. Сейчас они трудятся в поте лица. Дуглас хочет возделывать плоскогорье, а Джордан собирается развести побольше скота и использовать землю под пастбища. Они много работают, Белл. И будут трудиться еще усерднее, когда земля перейдет к ним.

– А ты и твоя молодая жена?

– Я собираюсь обратно в горы. А она будет жить в Бостоне. Она не сможет жить в наших краях, Белл. Она слишком нежная.

– Так огрубеет.

– Понимаешь, Тэйлор очень утонченная – настоящая леди. И из очень аристократической семьи. Она никогда не делала простой грубой работы, и мне самому не хотелось бы видеть, как она…

Он вовремя остановился – у него едва не сорвалось с языка, что ему не хотелось бы видеть, как она устанет и состарится раньше времени.

– Она достойна хорошей, благополучной жизни, – закончил он.

– И у нее есть деньги от этой ее аристократической семьи?

– Да.

– Утонченные леди с деньгами достойны хорошей жизни так же, как простые бабенки без денег, – заметила Белл. – Но все дело в том, сынок, что с деньгами она может оплатить любую прислугу.

– Только не в нашей глуши, – не согласился он. – В Монтане так мало женщин, что им нет нужды ни на кого работать.

– В Боузмене сейчас, в эту самую минуту проживают четырнадцать женщин. И совсем скоро там обустроятся еще несколько.

Лукас не стал спрашивать, откуда у Белл такие сведения. Сколько он ее знал, у нее в голове всегда была уйма информации. И большая ее часть неизменно оказывалась правдивой.