Мичум смеется над изумлением Воорта и снова смотрит на вход.

– Помнишь, как раньше зазывали в армию – до того, как начали сокращать людей вместо того, чтобы их нанимать? «Приобретайте навыки, необходимые в реальной жизни!» Я освоил компьютер и теперь с его помощью обрабатываю психологические тесты. При найме это самое главное. Ты сидишь, перед тобой какой-нибудь менеджер, получающий шестьсот тысяч долларов в год, а на столе лежит вопросник на десяти страницах. И ты задаешь вопросы типа: «Что бы вы предпочли: отправиться в одиночестве на рыбалку или пойти с друзьями на бейсбол?» Задаешь пятьсот вопросов, вводишь результат в компьютер, и он оценивает, способен ли этот тип взять на себя ответственность за увольнение рабочих в «Дженерал моторс», «Интернэшнл харвестер» или, скажем, «Калгари вит». Поразительно, как компьютер может предсказать поведение человека.

– Какая скука, – говорит Воорт.

– Теперь для меня скука – цель жизни. – Мичум осушает стакан.

– Я помню, каким ты был гордым, когда поступил в Вест-Пойнт.

– И глупым. Но пора рассказать, зачем я тебя позвал.

Мичум достает из бумажника сложенную салфетку. Воорту видны надписи, сделанные маркером, но что именно написано, разобрать невозможно.

– Мне нужна помощь, – говорит Мичум. Его рука дрожит.

– Я помогу, – отвечает Воорт.

– Ты не хочешь сначала выслушать?

– Нет. Я хочу, чтобы ты знал: я все сделаю, что бы это ни было.

На напряженном лице старого друга проступает улыбка.

– Знаешь, Воорт, прошло столько лет, но я по-прежнему уверен, что, если не считать родственников, ты единственный, кому я могу доверять. Ты и родные. И все. Когда погибли твои родители, ты – еще ребенок – стал главой семьи. В пятнадцать лет ты стал хозяином дома, и дядюшки приходили к тебе за советом, а не наоборот, и…

Его взгляд застывает, сосредоточившись на двери за спиной Воорта.

Воорт сразу же вскакивает, даже не успев увидеть, кто там. Он разворачивается и кидается к двери.

– Нет! – Голос Мичума теряется в общем гуле. Смех, гул футбольных болельщиков, из музыкального автомата гремит возрожденный хит Тони Беннетта «Сан-Франциско»; чтобы тебя услышали, приходится кричать.

Воорт замечает, что из ресторана поспешно выбирается человек в коричневой кожаной куртке.

Лица не видно, но со спины у мужчины быстрая походка коренного нью-йоркца – или просто спешащего человека. Воорт вспоминает, что не видел такой куртки в большом резном зеркале над головой Мичума, хотя мог и не заметить, если она лежала в одной из кабин или висела на крючке под другими пальто.

Воорт выходит на Хадсон-стрит – идущий на север широкий проспект, сохранивший дух старого Нью-Йорка. Дома – трех- или четырехэтажные особняки – меньше, чем здания Верхнего Манхэттена. Заведения некрупные, но роскошные: дорогой винный магазин с решетками и ставнями на окнах; марокканский ресторан всего на десять столиков; ателье портного, работающего здесь уже двадцать пять лет. Никаких сетевых гигантов, всяких там «Эй-энд-пи», «Барнс-энд-Ноубл» или «Макдоналдсов».

«Он прячется у дверей вон того закрытого винного магазина, вытаскивает сотовый телефон».

Когда-то, когда на месте проспекта рос лес – не так уж давно, всего триста пятьдесят лет назад, – Воорты следили за порядком на улицах голландской колонии Новый Амстердам всего в нескольких милях от этого места (тогда это называлось ночным дозором). Потом – при британцах – они работали колониальными констеблями. И позже поколения американских граждан Воортов гордо проезжали по улицам растущего города: конная полиция, участковые копы с дубинками, патрульные в полицейских машинах, сержанты, лейтенанты, детективы в штатском.

«Он что-то настойчиво говорит по телефону. Указывает на таверну».

Осень в Нью-Йорке – время разочарования природы. Клены облетели, канавы забиты сухими листьями. С Гудзона дует резкий ветер, пахнет морем, нефтяной пленкой, тайком сваленным мусором. В темном небе нависающие кучевые облака несутся через ночную дымку токсичных выбросов мегаполиса.

– Курт!

Воорт с криком устремляется к человеку в кожаной куртке, не обращая внимания на обернувшегося случайного прохожего. На лице кривая ухмылка, словно он пьян, хотя выпил всего одну кружку пива. Мужчина захлопывает телефон, услышав нарочито громкий голос Воорта:

– Ведь это ты, Курт! Я так и подумал! – Воорт останавливается возле мужчины. – Ой, – ухмыляется он. – Я обознался. Принял тебя за однокашника.

Он вглядывается в узкое лицо, выражающее в равной мере удивление и осторожность: в конце концов Воорт загораживает дорогу от дверей закрытого магазина обратно на улицу. Мозг полицейского быстро, автоматически фиксирует: «Белый, лысоватый, под пятьдесят, из-под куртки виден фланелевый воротничок. На загорелой шее бледные пятна, как от шрамов. Проверить обувь. При слежке носят на резиновой подошве».

Мужчина старается осторожно обойти Воорта.

– У меня, наверное, лицо такое.

«Говорит без акцента».

– Все принимают меня за своего кузена Макса.

Он выбирается на тротуар и сразу двигается прочь.

«На нем кроссовки „Рибок“».

Воорт тащится следом, как надоедливый пьяница, бормоча:

– Вылитый Курт. Прям одно лицо. Близнецы, честное слово.

– Ладно, пустяки. – Это означает вежливое «проваливай».

– Я не видел, чтобы ты там ел, а если любишь гамбургеры, то это лучшее местечко в округе. И жареный лук превосходный.

– Я должен был кое с кем встретиться, – говорит мужчина, – но она не пришла.

– Продинамила?

– Угу. – Мужчине явно не по себе. Учитывая обстоятельства, это совершенно нормально. – Продинамила.

– Слушай! Как раз перед тем, как ты вошел, у бара стояла одна такая, – говорит Воорт. – Я так и думал, ждет кого-то. Шикарная блондинка, волосы до задницы. В белом манто. Я думал, актриса, что ли? Ты везунчик, если это твоя.

На этот раз Кожаная Куртка замедляет шаг, взгляд карих глаз останавливается на лице Воорта и задерживается на лишнюю долю секунды. Он всем своим видом выражает желание поскорее уйти, но для Воорта этот еле заметный проблеск интереса решает вопрос.

– Мне никогда так не везло на женщин, – говорит мужчина. – Извините.

Он делает шаг к обочине, высматривает на улице такси, оборачивается и замечает внимательный взгляд Воорта.

Подъезжает такси, и Воорт ждет, пока Кожаная Куртка уедет.

Когда он возвращается в ресторан, за их столом никого нет.

Черт.

Через минуту Мичум появляется со стороны туалета.

– Не надо было идти за ним, Воорт.

– Кто это? Мичум вздыхает.

– Никогда его не видел – и это правда. Просто лучше бы тебе ни за кем не идти. В следующий раз это мог быть кто-то, кого я знаю.

– Уходим отсюда, – командует Воорт и поднимает руку, подзывая официантку.

– И ты пойдешь домой, дружище. Забудь, что я звонил.

– Поздно.

Мичум качает головой, достает из бумажника деньги.

– Знаешь, в чем моя проблема? Я слишком драматизирую. Я слушал себя, и это звучало как лепет истеричной девчонки. Знаешь что, – говорит он сердечно, – я позвоню тебе через пару дней. Пройдемся по старым местечкам. В «Артуро» по-прежнему готовят лучшую пиццу?

Воорт сжимает запястье Мичума, не давая положить банкноту на стол.

– Мы идем в «Колльерс», – говорит он, – и там ты закончишь рассказывать то, что начал.

– Эй, герр Гитлер, не закипай. Я считал, ты сможешь помочь мне и никто не узнает. Я передумал.

Воорт не двигается.

– В «Колльерс», – повторяет он.

Мичум усмехается:

– Воорт, это потрясающе. Я пропадал много лет. Напиваюсь. Болтаю, как идиот, а ты вместо того, чтобы посмеяться, принимаешь меня всерьез. Кстати говоря, знаешь, откуда взялось слово «идиот»? Оно древнегреческое. И означает «тот, кто не интересуется политикой».

– Мичум, у того типа был сотовый. Если я следил за каким-то человеком и тот с кем-то встречался, я вызывал подкрепление. Так мы могли бы наблюдать за обоими объектами, когда они разделятся.