Не торопясь, он поплелся вслед за любителями. Аллея поднималась в гору. Подъем вывел его на широченную площадь, на которой высились двенадцать гигантских статуй. Все они стояли на разных уровнях, как бы на ступенях лестницы и все передавали друг другу что-нибудь: либо книгу, либо табличку с формулами, либо колбу, либо аппарат. Первым был Аникеев, Жером — вторым в ряду, Яккерт — четвертым. Конечно, Лев знал всех этих людей. Вереница гигантов изображала общий подвиг создателей науки о времени — темпорологии — как бы эстафету открытий, приведших к рождению Темпограда. В пьедестале, под ногами у каждого гиганта, помещался мемориальный музей. Впоследствии Лев посетил все двенадцать, сделал выписки. Но это было позже. Чтобы не нарушать последовательность повествования, здесь мы не будем излагать историю темпорологии. Въедливых же читателей, требующих графиков и формул в фантастике, я могу отослать к другой своей вещи — «Делается открытие». Там все рассказано: и про гениального умельца Аникеева, и про библиофила Жерома, и про яростного полемиста Яккерта, и про других.

Последний из гигантов широким жестом указывал на изящный дворец розового мрамора, оформленный как старинные настольные часы с символическими фигурами Дня и Ночи, поддерживающими грандиозный циферблат. По круглому полю его двигались три массивные стрелки — часовая, минутная и секундная. Впрочем, движение не было заметно, даже секундная стрелка казалась неподвижной. 19 часов 26 минут и 1 секунду показывали часы.

19 часов 26 минут! А Лев отправился в путь в 18:16. Столько прожито, столько пережито, столько изменилось всего за час с небольшим. В 18:16 растерянный юноша покинул вокзал обычного времени. В 19:26 на те же часы смотрел взрослый ответственный человек, курьер, доставивший важные записи.

На эти же самые стрелки смотрел он час назад.

А отсюда, изнутри, нельзя взглянуть на родной мир?

Лев прошел через портик под циферблатом, между Днем и Ночью. За дворцом-часами оказался широкий балкон, вынесенный на консоли. Перед ним была пустота. Не небо. Что-то темно-красное, зловещего даже оттенка. Так выглядит комната, освещенная углями, догорающими в печи.

Впрочем, это сравнение Льву не пришло в голову. Не видел он в своей жизни комнат, освещенных прогоревшей печкой.

Несколько темпоградцев, облокотившись на перила, рассматривали это зарево в бинокли, обмениваясь замечаниями: Лев стал рядом, но ничего не смог разобрать, хотя темно-красное занимало добрую четверть горизонта. Пятна потемнее, пятна посветлее.

— Забыли инфрабинокль? — посочувствовал сосед. — Я тоже забывал всегда, теперь из кармана не вынимаю. Возьмите мой.

Лев приложил к глазам окуляры. Зарево преобразилось. Размытые пятна приобрели цвет, не очень естественный, и очертания, квадратные и овальные. В квадратах виднелись чертежи, снимки, схемы — какие-то материалы демонстрировались для исследователей Темпограда. А в самом большом овале были люди, застывшие в странных позах, вариант немой сцены из «Ревизора». Один указывал на выход, другой, пожимая плечами, разводил руками. Дежурный, похожий на тоита, спускался с лестницы, собирался поставить ногу на пол. Помощница его разворачивала детский стульчик, лямка комбинезона падала с ее плеча. Коротышка в стульчике, растопырив ручки, старался удержать равновесие.

И никакого движения. Фигуры казались неживыми. Падал и не мог упасть на спинку стула вождь пастухов. Разворачивала на одном колесе, но так и не повернула стул женщина со спадающей лямкой. Дежурный держал и держал ногу на весу, никак не мог ее поставить.

По-видимому, провожающие задержались на вокзале, ожидая известия о благополучном прибытии Льва и Клактла в Темпоград.

И не блуждания по макету, превратившемуся в город, не любители, ожидающие тридцатый ход в партии, не часы, ставшие дворцом, а именно эта немая сцена убедила Льва, что в Темпограде все успеют, все сумеют. Ведь он выспался; позавтракал, поужинал, город посмотрел, пока в обыкновенном мире собирались уходить. Целую сценку рассмотрел во всех подробностях, а в Большом мире стул не сумели развернуть, так и держат на одном колесе.

Все сумеет Темпоград, все успеет.

«Уважаемый товарищ Январцев!

Вы очень нужны на совещании, посвященном проблемам планеты Той. Просим Вас прибыть в Малый зал Президиума Темпограда в 19 часов 29 минут 35 секунд…»

Лев был польщен чрезвычайно. «Вы очень нужны» — для XXI века это была форма самого почетного приглашения. «Вы нужны» — что может быть приятнее для человека. Так лестно: студент, юноша… и нужен Президиуму Темпограда!

И конечно, Лев не мог не улыбнуться скрупулезной точности темпоградцев. Начало совещания на 35-й секунде. Впрочем, подразумевались секунды общеземного времени, здесь каждая из них тянула на шесть минут. В шестиминутной точности ничего удивительного. Для измерения мгновений в лабораториях здесь существовала своя мера времени — квартинка — 1/360 доля земной секунды.

Итак, на 35-й секунде Лев стоял наготове со своей аппаратурой за стулом коротконогого Клактла.

Малый зал находился в одной из пристроек Дворца Часов, в круглой башенке. Во все стороны был обзор — и на парк, и на шпили башен верхнего яруса, и даже на красное зарево Большого мира. Надев инфраокуляры, можно было видеть, что Ван Тромп тянулся к кому-то с рукопожатием, тоит обрел равновесие в своем креслице, а дежурный, слезавший с лестницы, уже поставил обе ноги на пол, даже присел на корточки зачем-то.

Сам по себе Малый зал очень напоминал зал заседаний в Космограде, где та же проблема Тоя обсуждалась сегодня в полдень, вечность тому назад. Такой же круглый стол для семи решающих, такая же многоглазая машина «Скептик» за спиной у председателя, готовая разоблачить и довести до абсурда любую идею. И три ряда кресел для консультантов.

Лев вошел в этот зал со сложным настроением: торжественно-восторженно-почтительным. Так чувствует себя страстный болельщик, впервые попавший в общество звезд футбола: с тобой за одним столом тот самый непробиваемый вратарь, тот самый центр с пушечным ударом. Так чувствует себя молоденькая хористка, впервые в жизни выступающая на сцене с тем самым тенором, с той самой примадонной — предметами восхищения и зависти с детских лет. Для Льва, мечтающего об открытиях, чемпионами и примадоннами были эти самые миллионеры (подарившие человечеству миллионы часов ценной работы) — авторы монографий, патентов, законов и формул, которые полагалось учить наизусть: те самые Жерве, Катаяма, Агеликян, Бхакти, Остапенко, Мегмет Али, Стильфорд, Скрума, Гельмут Баумгольц, Хулио Вильянова и Анджей Ганцевич.

Лев жадно вглядывался в лица, не очень похожие на портреты в учебниках. Значит, этот рыхловатый старик, брезгливо поджимающий губы, и есть знаменитый Баумгольц, вице-президент Т-града, автор трехтомной «Элементарной физики». А черненький, щупленький, оживленно размахивающий руками — Вильянова — главный конструктор Т-града, чудо-инженер. Левша XXI века. Какие выразительные у него руки с длиннющими пальцами — руки музыканта-виртуоза, руки мима! А тот флегматичный, развалившийся в кресле большеногий великан с белесыми, почти седыми волосами и бледно-голубыми невыразительными сонными глазами — это и есть Анджей Ганцевич — самый безумный из безумных физиков XXI века, автор уравнений виброполя, таких сложных, что в вузовских учебниках они даются мелким шрифтом, в сносках, только для самых знающих студентов.

И о чем же говорят между собой эти корифеи мудрости? Лев прислушался. Не хотелось пропустить ни одного слова.

О пыли говорили. О том, что пыльно на нижних ярусах. Не только квартиры надо вынести оттуда, но и лаборатории. Как-никак в лабораториях проводишь рабочий день, несколько часов дышишь пылью.

Еще о бюро N_16: стоит или не стоит отдавать туда автомат 2214-СТ?