— Я уже много лет об этом не вспоминала… Однажды, сидя со мной на скале в Персидском заливе, сын эмира Ахмед поведал мне, что мы с ним кузены.

— Сколько вам было тогда лет?

— Лет двенадцать, может, меньше. Я помню все слово в слово. Он сказал, что у него был старший брат, который умер, когда Ахмед был малышом. В семье ходит слух, что от него забеременела сумасшедшая иностранка и ее ревнивый любовник покарал его смертью. Ахмед был красивым мальчиком со светло-карими глазами и такими мягкими черными ресницами, что казалось, он никогда не закрывает глаз, как птица или дельфин. Как-то я сравнила цвет кожи: его рука была черной, как уголь, моя много светлее — как кофе с молоком. Помнится, я усомнилась, что в наших жилах течет родственная кровь, а он засмеялся и ответил, что мне придется поверить, когда он попросит отдать меня ему в жены.

— Вы испугались? Вы ему поверили?

— Не хотела верить, но меня охватили сомнения.

Через пару недель мне приснился сон, будто Ахмед берет меня к себе в гарем. Я проснулась в испуге и бросилась к Китсии в мастерскую. Но по пути мне стало стыдно. Я была выше матери ростом и казалась себе неуклюжим созданием, прячущимся за кустиком. Все же я пересказала ей свой сон и слова Ахмеда.

— Не возражаете? — Либерти показала ей диктофон.

— Даже не знаю… Мать ответила, что я Ахмеду не родня и что его женой мне не бывать. «Но ты никогда не должна им этого говорить — пускай думают что хотят. Им нельзя доверять». Я почти не слушала ее, потому что собиралась с духом, чтобы спросить, кто мой отец. Когда мой вопрос наконец прозвучал, она оттолкнула меня и сказала: «Нечего тебе мечтать об отце! Он даже не знает о твоем существовании». «Но я хочу знать, кто он?» — упорствовала я. Я стала перечислять всех, кого знала, встречала, о ком слышала. «Столько вопросов — из-за какой-то капли семени!» — был ее ответ. «Мне надо это знать!» — крикнула я. «Не теперь!» — отрезала она. «А когда?» — «Позже». — «Когда позже?» Я уже скулила, а она терпеть не могла скулеж.

«Когда я буду готова тебе ответить».

— Она так вам и не ответила. Наверное, не придумала, что сказать.

Кит смотрела на журналистку, знавшую о ней, казалось, больше, чем она знала о себе сама. Либерти была бесподобной наперсницей, помогавшей разгадать старую загадку.

— Она подарила мне черепашку с изумрудными глазами и сказала, что вторая такая же будет означать, что имя моего отца больше не является для меня тайной. Сколько я прождала рождественских праздников и дней рождения, всякий раз надеясь, что вот-вот наступит долгожданное прозрение. В конце концов надежда умерла.

— Что вы подумали, когда я показала вам черепашку вчера в ресторане?

— Сама не знаю. Ничего. Мне показалось, что у меня за спиной появилась мать и что мне надо спасаться бегством. Кит стояла у окна, но словно ничего не видела за ним. — Я всегда стеснялась матери. Помнится, когда я училась в Америке в подготовительной школе, то стеснялась ее визитов. Все в ней казалось мне не правильным: и одежда, и сигареты, и речь. Я жаловалась на нее одной ее подруге, которая…

— Что за подруга?

— Пози Кроутер. Пози и мать постоянно враждовали. Подруга матери тайком навещала меня в школе, водила по магазинам. Она считала, что Китсия — отвратительная мать. Как мы перемывали ей кости! Однажды я спросила Пози, кто мой отец.

— К тому времени вы еще не сдались?

— Я воображала, что смогу это узнать без помощи Китсии, и мечтала о том, как устраиваю обед для нас троих в следующий ее приезд в Америку.

— Что же вам ответила Пози?

— Ничего. Я поняла одно — она все знает, но не хочет мне отвечать. Наверное, она оберегала меня от вендетты.

— Пожалуй.

— Тогда я подошла к вопросу отцовства по-научному. Я составила список людей, гостивших на Зваре на протяжении многих лет. Все, кроме Верньер-Планка — его я отказывалась считать кандидатом в отцы, — были людьми искусства: она больше никого не признавала. Меня успокаивала мысль, что меня произвели на свет двое художников. Оставалось разобраться, который из тех, кто держал меня на коленях, — мой отец: Штиглиц, Миллер, Стравинский? Я часами пыталась решить эту загадку.

Она умолкла под тихое жужжание диктофона.

— А ведь вы не верите в эту вендетту, Кит! — усмехнулась Либерти.

Кит показалось, что перед ней девчонка, весь вечер слушавшая байки про привидения, а теперь, когда настало время отправляться на боковую, требующая заверений, что никаких привидений не существует.

— Что же это творится? — воскликнула Кит со смехом. — Две современные женщины, встретившиеся в центре самого современного города в мире, пытаются найти современное объяснение ситуации, заимствованной прямиком из сказок «Тысячи и одной ночи»! Все дело в том, что Звар — островок из других времен, а его жители — странный, загадочный народ. У меня нет ответа на ваш вопрос, Либерти. Просто у меня такое ощущение, будто мать до сих пор скрывала от меня, кто мой отец, не из страха перед вендеттой, а поскольку с годами все больше приходила к выводу, что я родилась в результате непорочного зачатия. Лучше скажите, верите ли вы сами в это?

Может, она заманила вас на остров и околдовала своими чарами и гашишем?

Либерти пожала плечами и выключила диктофон.

— Я верю в то, что Арчер — ваш отец. Остальное будет интересно читать.

— Вы собираетесь включить все это в статью?

— А вы бы на моем месте устояли перед таким соблазном?

— Что, если это правда? Вы подвергнете мою жизнь опасности.

— Единственный способ вас защитить — обнародовать всю эту историю.

Кит поежилась, не в силах справиться со своими сомнениями.

— Если все это правда и если мой преследователь — Ахмед, то мне нечего бояться: Ахмед меня не убьет. Он может меня выследить, но когда он меня увидит, у него не поднимется рука, я знаю.

Либерти встала, собираясь уходить, но Кит остановила ее.

— Кое-чего я все же не понимаю, но и не уверена, что вы мне ответите.

— А именно?

Подойдя к Либерти вплотную. Кит дотронулась до нее пальцем:

— Почему она выбрала вас…

Впервые она отмечает свой день рождения не на острове.

Племянник матери пригласил ее в Нью-Йорк, в «Клуб 21». Старшая сестра одноклассницы встречалась с ним, учась в колледже «Редклифф». Судя по отзывам, он совершеннейший очаровашка.

Она мечтает доказать ему, что является настоящей американкой, не то что ее мать.

Она видела его фотографии и картины матери, запечатлевшие его в раннем детстве, но это оказалось слабой подготовкой к встрече с ним у ворот клуба. Он производит волшебное впечатление. Рядом с ним она чувствует себя замарашкой.

— Вылитая Китсия! — Может быть, он хотел сказать ей комплимент, но она еще больше смутилась. — Сейчас я тебя кое с кем познакомлю.

Она идет за своим кузеном в клуб, где все, вплоть до гардеробщицы, встречают его улыбкой.

— Это моя невеста. Ее зовут Кэсси.

Кит протягивает руку и в глазах Кэсси читает предостережение. Она ничего не говорит. А ведь она помнит синий спичечный коробок с ракушками, который ей сунула однажды молодая женщина с темно-рыжими волосами. В тот день стоял небывалый штиль…

— Как же ты выросла. Маленькая Кит! — шепчет женщина, прикладывая палец к губам в знак того, что у них есть общая тайна.

Кузен, дававший инструкции официанту, поворачивается к ним. Она вспоминает, как, будучи подростком, Кэсси отправилась с ними на остров и как Пози приехала, чтобы забрать ее обратно в Америку. В тот день она ревела не переставая. С тех пор она повзрослела, на ней платье с глубоким вырезом. Кузен смотрит на свою невесту восхищенными глазами, и Кит думает: «Вот она — настоящая любовь».

Официант еще раз спрашивает, что она будет есть.

— Вылитая мать, — говорит кузен. — Наверное, хочет пойти на кухню и объяснить там, как готовить.

— Артишоки, — решает Кит. В глазах у нее слезы, и она не может прочесть меню.