Через четыре часа Монетт умерла в больнице «Синайские кедры» от передозировки героина. Никто не сообразил, что вместо поддельного шприца из реквизита она воспользовалась собственным, настоящим.

Брендан стоял в оцепенении у больничного окна, уставившись на стоянку. Скотт безутешно рыдал. Кит закутала его в одеяло. Она удивлялась себе: в ее душе была лишь пугающая пустота…

— Убийца! — Женщина толкнула Кит. — Это ты ее довела!

Ты позволила этому случиться. Ты угрожала, что отнимешь у нее роль! — Мать Новак перешла на визг. — Видит Бог, ты убийца!

Толпа мигом рассыпалась: в трясущейся руке блеснул револьвер. Направив его в живот Кит, женщина завопила:

— Получай, убийца!

Кит, не долго думая, взмахнула своей сумочкой и вышибла у нее из руки револьвер. Нападавшая мигом переменила тактику и вцепилась Кит в горло. И тогда на виду у всей репортерской братии Кит наотмашь ударила миссис Новак кулаком в челюсть, так что та растянулась на тротуаре. Кит сразу представила себе заголовки: «Руководитель киностудии сбивает с ног безумную мать».

— Найди Девина, живо! — хрипло приказала она Саше.

Войдя в Дубовый зал. Либерти окунулась в море костюмов-троек, белых рубашек и тщательно причесанных голов, торчащих из облаков сигарного дыма. Она сразу увидела Эбена Пирса, беседовавшего с молоденькой блондинкой, словно прилипшей к его столику. Либерти подошла к нему сзади и накрыла его руку, лежавшую на рукаве блондинки.

— Ага, мисс Адамс! — Он встал. — Клоди, это, моя давняя знакомая — Либерти…

— Можешь не продолжать, — прервала она его. — Еще одна давняя знакомая. Ужасно рада! Увы, у нас с сенатором назначено интервью, а в три сорок я улетаю в Лос-Анджелес. Не хотелось бы опоздать на самолет.

Эбен присвистнул и широко, по-простецки улыбнулся:

— Увидимся, Клод. Привет Плейеру!

Она и забыла, с какой легкостью он сыплет уменьшительными именами и прозвищами: Клод, Плейер, Корни, Мина, Эбен… Она с любопытством смотрела на живого Эбена Пирса — в первый раз за восемь лет. Он расстался с синим блейзером и теперь неплохо смотрелся в строгой тройке. Светлая прядь, падавшая прежде ему на глаза, была аккуратно зачесана. Похоже, он даже перестал грызть ногти. Разумеется, думала она, чего ради ему теперь грызть ногти? Женщина, на которой он женился не по любви, а по расчету, ускорив его карьерный взлет, умерла. Из палаты представителей он переместился, куда всегда мечтал попасть: в сенат. В его облике появилась величественность.

— До чего я рад с тобой увидеться, Либ, просто передать не могу!

Он тут же заключил ее в, объятия. Либерти так удивилась, что даже не подняла руки, чтобы тоже обнять его.

— И я рада встрече. Пирс, — ответила она нерешительно.

Усевшись напротив, он уставился на нее. Либерти отметила седину у него на висках и морщины вокруг рта и глаз.

Улыбка Пирса определенно повзрослела. Она с удивлением подумала, что Эбен, сохранившийся у нее в памяти, — просто мальчишка по сравнению с этим солидным мужчиной.

С мальчишкой она могла бы шутить, с мужчиной приходилось соблюдать вежливость.

— Ты хотел меня видеть?

— К чему такая чопорность, Либ? Давай останемся друзьями, несмотря на восемь лет молчания, и похороним прошлое.

Либерти с деланной наивностью захлопала глазами:

— Ты пригласил меня на похороны?

— Очень остроумно!

— Стараюсь не терять форму. Мое место наверху.

Он приподнял бровь и улыбнулся так, что она покраснела, но тут же быстро пришла в себя:

— Дело не в воспоминаниях, Пирс, можешь не притворяться. Новости — моя профессия, дурные в том числе. Я знаю, что тебя назначили расследовать деятельность Комиссии по биржам и ценным бумагам. Ты проведал о моей встрече с Ренсомом и хочешь фактов. Увы, ничем не могу тебе помочь, хотя я так старалась разглядеть Арчера Ренсома, что до сих пор щурюсь.

— Наверное, плохо было видно? — Судя по тому, как он осклабился, Пирс ей не поверил.

— Представь себе.

— Что ж… попытка не пытка.

Она кивнула. Это для нее встреча с ним была пыткой: десять лет назад она бы не сдержала слез, а теперь мужественно подозвала официанта:

— Коктейль с шампанским «Дом Периньон», пожалуйста.

Официант вопросительно посмотрел на Эбена.

— Вы не можете принять мой заказ или ваши гости выпили все шампанское?

Официант, вежливо поклонившись, ответил:

— Сенатор уже сделал заказ: пиво «Хейнекен» и блюдо сыра «Лейдеркранц» с крекерами.

Либерти перевела взгляд на Пирса.

— Сенатор решил преподнести тебе сюрприз, продемонстрировав свою память. — Эбен с обезоруживающей улыбкой отослал официанта.

— Должна огорчить сенатора: я уже восемь лет не притрагиваюсь к пиву. Поставила крест и на нем, и на тебе.

— В таком случае для меня будет хорошим сигналом, если ты согласишься составить мне сегодня компанию.

— Ты так считаешь? — Она флиртовала с ним помимо желания. Но как ни приятно вернуться через столько лет к старым привычкам, напрасно он воображает, что, накачав голландским пивом, сумеет вытянуть из нее подноготную Арчера Ренсома.

Она закатала рукава и уперлась локтями в стол. Сказать или промолчать? — Рада с тобой увидеться, Пирс.

— Спасибо, Либерти. Я тоже рад тебя видеть. Должен признаться, у тебя потрясающий вид.

Либерти, пожав плечами, потупилась, . Официант принес блюдо и налил пива в запотевший стакан.

— Наверное, упорный труд идет мне на пользу. — Либерти провела ногтем по стакану.

— Как дела, Либ? — Он старался встретиться с ней глазами, но она так и не подняла головы.

— Пишу статью для «Метрополитен». Тема: двоюродная сестра Ренсома, заправляющая киностудией, и его тетка, художница. Увлекательная работа! Я знала, что материал нелегкий, но не догадывалась, до какой степени.

Он ждал продолжения, но она вместо этого хлебнула пива.

Пирс последовал ее примеру, потом задумчиво сказал:

— «Метрополитен»? Высоко летаешь, Либ.

Она хотела огрызнуться, но удержалась и ответила только:

— До некоторой степени ты прав.

— Ну а где твоя былая ершистость? Десять лет назад ты не оставила бы от меня мокрого места, скажи я такое.

— С тех пор я стала добрее.

— Предлагаю за это выпить.

Они чокнулись и выпили.

— За кухонный столик в коттедже, помнишь? — Эбен снова поднял стакан.

— Право, тост за столик…

— А как насчет розовых кустов?

— Это — другое дело. — Они сдвинули стаканы. — За розы перед дверью, на которые ты любил мочиться.

Эбен ухмыльнулся:

— Согласись, это шло им только на пользу. Помнишь кружки, из которых мы с тобой пили?

Либерти помнила и кружки, и все остальное: засоры канализации после ливней, узкие дверные проемы, в которые Эбен с трудом пролезал, шаткие полы, подстраивавшие им ловушки в хмельные ночи, когда они часами не вставали из-за кухонного стола, чтобы предаться любви на рассвете. Помнила она и просторную кровать в колониальном стиле под пыльным бархатным пологом. Занимаясь любовью, Либерти беспрерывно чихала, но это не мешало удовольствию, то ли чих следовал за оргазмом, то ли наоборот… Она надевала на голое тело длинную желтую сорочку, которая так и осталась висеть там, в шкафу: она за ней не вернулась. Сорочка по-прежнему ждала, чтобы она надела ее снова.

Либерти стало невыносимо грустно, словно все годы, прошедшие с тех пор, были прожиты зря, и она решительно тряхнула головой. Пирс как раз вспоминал их полуночные пикники на речном берегу, когда она утомленно произнесла:

— Послушайте, доктор, все это очень трогательно, но…

— У тебя теперь своя жизнь: Либерти Адамс, малышка-репортер.

— У меня хорошая репутация…

— Знаю я твою репутацию! — Он усмехнулся. — Ты спишь с грязными старикашками. Справедливость и свобода для всех! — Он поднял стакан. — Либерти поморщилась. — Ты даже не станешь спорить?

— То, чем я занимаюсь у себя дома, не имеет никакого отношения к моим статьям.