— Что ты сказала?

— Говорю, подойди к туалетному столику и открой ящик.

— Который?

— Правый верхний.

— Минутку, Либ! У тебя тут некое запрещенное вещество.

Это не для меня.

— Провались ты! Для меня.

— Что прикажешь с этим делать?

— Сверни мне косячок, вот что! — гаркнула она на всю квартиру.

— Как?

— Пальчиками, как же еще? Во втором ящике посередине лежит бумага.

— Ладно, попытаюсь.

— Умница! — Ее рот был набит пастой.

Выйдя из ванной. Либерти застала потешную картину: Пирс сидел с обсыпанными марихуаной коленями и глупо улыбался.

Она отняла у него газету и самокрутку смехотворного размера.

— На большее я не способен, Либ.

— Не горюй, сенатор. — Она похлопала его по плечу. — Главное — ты все-таки попытался.

Либерти ссыпала остаток марихуаны в целлофановый пакетик и убрала в ящик. Потом она чиркнула спичкой, зажгла «джойнт» и затянулась так глубоко, что даже закашлялась. Расслабившись и глядя на его мускулистый живот, она недоумевала, чем ее мог привлечь Арчер Рейсом? Сомневаться не приходилось — мужчиной ее излюбленного типа был и остается Эбен. Снова затянувшись, она сказала:

— Пойми, наши отношения были от начала до конца придуманными. Либерти, которую ты себе нафантазировал, совсем не та, какой я была и какая есть.

— Это что еще за речи?

— Вы только его послушайте! «Что за речи»…

— Я тебя не понял.

— Вот упрямец! — Либерти старалась собраться с мыслями, а он лишь улыбался, глядя на ее усилия.

— Это серьезно, — предупредила она.

— Правда? — Пирс потянулся к ней, но она увернулась.

— Не отвлекай меня, сейчас наступит просветление… Если я ошибусь, ты меня поправишь. Я сказала: Либерти, которую ты якобы знаешь, — всего лишь твое воспоминание, она ненастоящая. — Либерти выдохнула дым ему в лицо. — Попросту говоря, я была несусветной обманщицей, лгала тебе и теперь, по истечении срока давности, могу спокойно в этом сознаться.

Если хочешь уйти — скатертью дорога.

— Не хочу я уходить, — пробурчал он тихо. — Хочу послушать про «настоящую» Либерти.

Набрав в легкие побольше воздуха, она выпалила:

— Настоящая Либерти — не воспитанница степенных монахинь уважаемой миссии «Марикнолл». Настоящая Либерти выросла в монастырском приюте Святой Марии на Реке.

— Звучит как будто не менее достойно…

— Как бы ни звучало, это был простой католический приют для сирот в графстве Уэстчестер…

— И значит, не тюрьма Синг-Синг…

— Далеко не тюрьма, но и не «Марикнолл». У сестер не было университетских степеней, что бы я об этом ни плела, а сама я не была прилежной ученицей. Хочешь, скажу, кем я была в старших классах?

— Кем?

— Дешевкой! — Она расширила глаза, но Пирс молчал. — Я сбегала из общежития после наступления темноты, намазавшись косметикой, которую воровала в местном магазинчике: темно-синие тени для глаз, белая губная помада, черные чулки — соображаешь? Однажды мы с еще одной дурой засиделись в баре после того, как посмотрели в местной киношке «К востоку от Эдема». Дежурная сестра поймала нас в коридоре в три часа ночи, обозвала грешницами и обещала геенну огненную в случае, если в ближайшую пятницу мы не покаемся. Я уперла руку в бок, выставила ногу в черном чулке и сказала:

«Все это хреновина, сестра, сами знаете». Сестра была так поражена, что ничего не ответила. Потом, как бы я ни задерживалась, она никогда больше не грозила мне адским пламенем.

— Могу себе представить! — Он ухмыльнулся.

— На этом ложь не кончается. Помнишь, я говорила о таинственном благодетеле, твердила, что тебе нечего беспокоиться о моей участи после колледжа, что благодетель не даст мне пропасть? — В глазах Либерти появились слезы.

— Помню. — Улыбка сошла с его лица.

— Никакого таинственного благодетеля не существовало, а если он и был, то так ни разу и не показался. Были только подарки — пять раз я получала на дни рождения подарки неизвестно от кого. В общем, я была дрянной девчонкой, сущим наказанием для сестер, которые меня совершенно не понимали. Правда, были и те, кто пытался понять, например, сестра Мэри Бет. Ей бы стать косметичкой или женой мастера по кондиционерам, а не Христовой невестой; ничего не знала, кроме телевизора, только и мечтала поскорее к нему прилипнуть. Мы сидели с ней вместе в комнате отдыха и смотрели старые фильмы: почти все, что я знаю, я почерпнула оттуда. Еще одна сестра, Бертран, которая была на голову выше остальных, направляла мое чтение, уговаривала поступить в колледж. Как она мной гордилась, когда я попала в «Сейди Лу»! Она понимала, что это только ее заслуга. Это она заполнила за меня вступительную анкету. Она предупреждала, что такая недоучка, как я, испытает в колледже Сары Лоуренс шок.

— Она не ошиблась?

— Ни капельки. Но не потому, что я мало читала. Меня — чучело с белой помадой, синими тенями, в черных чулках — потрясло другое: все студентки оказались бунтарками, хоть и принадлежали к зажиточному среднему классу. Я сравнивала себя с ними и не могла уразуметь, чего тут бунтовать.

— Хорошо тебя понимаю.

— В первый же день я заперлась в туалете, смыла косметику, порвала и выкинула чулки. Но дешевка так дешевкой и осталась.

— Тебя замучили угрызения совести, потому что ты никогда никому не рассказывала об этом этапе своей жизни. Но любому наблюдательному человеку нетрудно было бы его восстановить.

Либерти села на кровати и долго смотрела в потолок.

— Ты хочешь сказать, что мой обман — это не так уж страшно?

— Во-первых, ты не обманывала, а просто не говорила всей правды. Ты сказала мне, что выросла в заведении вроде «Марикнолла». Если бы ты назвала его приютом Святой Марии, я бы и глазом не моргнул — но все равно уже на второй год я все о тебе выведал.

— Что?!

— Навел о тебе справки.

Она в задумчивости оперлась на локоть.

— Вот сволочь!

— Если хочешь знать, я пытался разыскать твою родню.

— Неужели? Какое благородство!

— Я тоже так думал. Хотел преподнести тебе на день рождения сюрприз.

— И что же?

— Все оказалось крайне сложно.

— То есть?

— То есть тебя передали в приют Святой Марии на Реке анонимно.

— Итак, стопроцентный подкидыш! — Она криво усмехнулась.

— Я люблю тебя, Либерти Адамс, и мне не важно, что ты выросла в нищем приюте и была, как ты говоришь, дешевкой.

Я люблю все, через что ты прошла, потому что это сделало тебя такой, какая ты есть.

— Как романтично!

— Я знал, что тебе понравится.

— Долго сочинял?

— Ты же знаешь, у меня штат помощников.

— Есть еще какие-нибудь заготовки?

— У меня другое на уме… — Пирс хотел ее обнять, но она снова вывернулась.

— Да, я была дешевкой, но сексом не занималась. В день убийства Кеннеди я пошла в подвал с парнем, который попытался исправить это упущение, пустив в ход средний палец, но президент был застрелен в тот самый момент, когда это должно было со мной произойти, и я решила: это знак, что мне лучше повременить еще несколько лет.

— Мудрое решение! — Пирс поцеловал ее в шею.

— Наслаждаешься? — усмехнулась она.

— Более или менее.

— И нисколько не сомневаешься, что я досталась тебе невинной?

Он недоуменно покачал головой:

— Знаешь, я никак не могу понять, неужели для такой современной женщины, как ты, это имеет хоть какое-то значение?

— Действительно странно, — согласилась Либерти. — Наверное, дело в том…

— Ну, в чем?

— Нет, не скажу.

Он, словно шутя, заломил ей руку за спину:

— Выкладывай!

— Пошел к черту! Не скажу.

— Тогда я сам. Тебе не дает покоя — задним числом, если я правильно понимаю, — что тем вечером в Вашингтоне ты пришла ко мне девственницей.

Она кивнула:

— Представляешь, я вынуждена любого сравнивать с тобой!

Этот старше Эбена, тот слабее, у того нет его чувства юмора, зубы не такие белые, язык… — Она умолкла, глядя, как он послушно показывает кончик языка. — Язык не…