Кит представила себе худенького темноглазого мальчугана, ковыляющего по неровному полу, и поспешно опрокинула водку в надежде, что Раш отнесет ее слезы за счет крепости напитка.
— После смерти матери мы остались вдвоем — отец и я.
Отец сильно изменился. — Раш усмехнулся. — Он возненавидел Америку и все вокруг, даже меня. Работал он вышибалой в подпольном кабаке, а возвратясь утром домой, заставал меня за уроками: я обматывал мерзнущие руки тряпками и сидел у дровяной печки с доской на коленях, заменявшей мне парту. Как мой старик бесился! Он бранил меня последними русскими словами — английский он учить отказывался. Потом он принимался крушить мебель. Каждый сломанный стул я использовал на дрова. Не помню, чтобы потом выдавались такие же холодные зимы. Я отмораживал руки, и к десяти годам они покрылись шрамами, которых я так стеснялся, что даже летом не снимал перчаток.
Кит приподняла его ладонь, лежавшую неподвижно на белой скатерти.
— Но у вас красивые руки, Раш, без единой царапины!
Он поднес руки к глазам.
— Правда, хорошо? Еще один повод благодарить Арчера: он оплатил пластическую операцию, когда у меня самого еще не было на это денег.
— Что случилось с вашим отцом потом?
Он улыбнулся. Кит тут же догадалась, что новая улыбка предвещает очередную мрачную подробность его биографии.
— Ревностно исполняя свои обязанности, папаша проявлял излишнюю драчливость, поэтому его перевели в ночные сторожа. Ему полагалось сидеть неподалеку на дереве с камешками в кармане и при появлении полиции — дело было еще во времена «сухого закона» — швырять их в железную крышу, чтобы предостеречь хозяев. Как-то ночью, в одну из тех жестоких зим, о которых я говорил, он выпил целый галлон жидкости для прочистки ванн, и его нашли после полуночи замерзшим между двумя ветками. Прохожие, притащившие утром его труп, клялись, что отколупывали его заступами.
— Какой ужас!
— Да уж! — Раш снова усмехнулся. — Помню, я тогда страшно рассердился, стал пинать, кусать, царапать принесших тело.
Мне хотелось, чтобы погибли они, а не отец.
— Вас можно понять, — вставила Кит.
— Они плюнули и ушли, предоставив мне самому возиться с трупом. Я был мал даже для своих восьми лет, зато в отце было больше шести футов — настоящий Петр Великий! Мне потребовалось часа четыре, чтобы спустить его вниз по лестнице и доставить в полицию. — Раш залпом допил рюмку. — Я три года работал в аптеке, чтобы купить надгробие для его могилы, на котором потом выгравировали надпись, как это делается в России. Не зная, где он похоронил мать, я велел написать на камне и ее имя. С тех пор моя жизнь протекала в задней каморке при аптеке, но я так старательно учился, стал гарвардским стипендиатом.
— И тогда ваша жизнь изменилась?
— Да. Моим соседом по комнате оказался Арчер Ренсом.
— Вы сразу подружились?
— Правильнее сказать, Арчер меня сразу пожалел. Наверное, я выглядел чересчур жалким по сравнению с обычными студентами Гарварда. — Он снова улыбнулся, но его улыбка была теперь не горькой, а скорее задумчивой. — Достаточно вспомнить, как тогда выглядели мои руки… К тому же я был неимоверно тощим. Арчеру хватило одного взгляда на мой единственный костюм — и он полетел в мусорный бак. Я стал щеголять в его обносках.
— А вам не были коротковаты брюки? — Кит бросила на него лукавый взгляд.
— Конечно. Но его портной легко устранял этот недостаток.
— Какое великодушие! Возможно, за этим что-то крылось?
— Думаю, да. Тогда я стал для Арчера отдушиной. Даже в колледже он оставался иностранцем. — Раш бросил на Кит внимательный взгляд. — Как и вы.
Кит зарделась.
— Арчер научил меня всему тому, что я упустил в своем самообразовании: завязывать виндзорский галстук, причесываться, разбираться в вилках, общаться с женщинами.
— В этом Арчи всегда знал толк! — Кит понимающе улыбнулась.
— Верно, но я был слишком занят учебой и работой по ночам в ресторане, чтобы применять полученные знания на практике, особенно по последнему пункту. И все же я был бесконечно счастлив. Я понял, что худшее для меня осталось позади, дальнейшая жизнь не могла не улучшиться. Так и вышло.
Раш подозвал официанта, и тот принес еще водки. Кит была готова поклясться, что он старается не встречаться с ней взглядом. Выпив, он приободрился и продолжил:
— Я познакомился с ней под конец первого курса, весной.
Это было самое восхитительное создание, какое мне только доводилось встречать: почти с меня ростом, с медными волосами, длинными стройными ногами и волшебным смехом. Он зарождался у нее где-то внутри, потом поднимался по длинной лебединой шее. Она всегда шествовала по студенческому городку в окружении девушек, не годившихся внешностью ей в подметки, как принцесса со свитой захудалых фрейлин. Связку учебников она прижимала к груди, как щит. И всегда смеялась! Раз за разом, возвращаясь к себе в комнату, я боролся с искушением рассказать про нее Арчеру, но всегда меня что-то удерживало. Наверное, я боялся, что разделенное колдовство утратит часть своей силы, а может, опасался, как бы Арчер не высмеял мое увлечение в свойственной ему манере:
«Как ты неуклюж, старина! Хочешь, я сам тебя с кем-нибудь познакомлю? Увидишь, как это просто!» Для него это действительно было просто: он встречался сразу с несколькими хорошенькими студенточками, — но для меня не существовало никого, кроме моей медноволосой красавицы.
Как-то раз я сидел на своем обычном месте в библиотеке Уайденера. Внезапно, оторвав глаза от книги, я увидел ее совсем близко. Я перестал дышать, мои пальцы налились свинцом и отказались дальше перелистывать учебник. Она читала «Тэсс из рода д'Эрбервиллей». В одиннадцать она встала и заложила страницу маргариткой. С тех пор я прозвал ее про себя «Тэсс».
— Вот это по-настоящему романтично! — прошептала Кит, но он не обратил внимания на ее слова.
— Я еще сильнее захотел познакомиться с ней и даже изменил часы работы в ресторане, чтобы каждый вечер ходить в библиотеку в надежде на новую встречу. Долго ждать не пришлось — уже следующим вечером я увидел ее снова. Закончив читать, она опять заложила страницу маргариткой, а проходя мимо меня, бросила другую маргаритку на страницу моей книги. Я был настолько поражен, что даже не оглянулся, а так и остался сидеть, не сводя глаз с цветка.
Кит проглотила водку не поморщившись, так ее захватил рассказ.
— На третий вечер она уселась напротив меня. Никогда еще я не оказывался так близко от нее. Оттенок ее кожи заставил меня затаить дыхание: он был розоватый, как у мадонны Тициана. Я смотрел в книгу, но читать не мог: строчки расплывались. Когда она выходила, я встал и последовал за ней.
Мы сели на скамейку перед библиотекой и взялись за руки. Разговаривали мы немного; помню только, что она читала мне какие-то стихи. У нее был красивый голос.
Мы продолжали встречаться в библиотеке Уайденера. Каждый вечер я просил ее назвать мне свое имя, но она отказывалась. Однажды она не пришла. Я не знал, куда деваться, и даже не мог спросить о ней на абонементе, потому что она не сказала, как ее зовут…
— Больше вы никогда ее не видели?
— Вот видите, не только у вас есть секреты… — Он потер руки и улыбнулся. — Если вам когда-нибудь захочется поведать кузену Арчеру о моем давнем увлечении, то уверяю вас, Кит…
— Не в моих правилах обманывать чье-либо доверие, Раш! — Кит с обидой посмотрела на него.
Он задумчиво раскурил трубку.
— Сам не знаю, зачем все это вам рассказал. Наверное, для того, чтобы вы знали: не одной вам не везет иногда в жизни…
— Значит, вам просто захотелось подсластить мне пилюлю? — Кит не очень верилось в такое объяснение.
— Я еще никогда в жизни никому об этом не рассказывал. — Вид у ее собеседника был такой, словно он сам только сейчас это осознал. — Считайте, что вам повезло. Кит: вы относитесь к немногим, кому Раш Александер показал свое слабое место, — Честное слово, я не стану созывать по этому поводу пресс-конференцию. — Она поднялась из-за стола. — Если серьезно, то Бик, напротив, грозит именно пресс-конференцией. Вряд ли вы понимаете, что это значит для меня. Он обладает в этом городе огромным влиянием.