— Знаете, как я оберегаю от угона свою машину в Нью-Йорке? — Либерти проводила взглядом Беверли-Хиллз и теперь прилежно рассматривала приближающийся Маллхолланд.

— Как?

— Ее стережет дюжина иностранцев-нелегалов.

— Что у вас за машина?

— «Мустанг» шестьдесят седьмого года.

Он захохотал. Либерти нравились мужчины, смеющиеся над ее шутками: это означало, что они видят в ней достойную партнершу.

Их автомобиль миновал величественные чугунные ворота с выспренней монограммой «БК» и въехал на холм по узкой дорожке, обсаженной кипарисами. Сначала из-под колес вылетал розовый гравий, потом перед глазами предстал до безобразия пышный дворец того же оттенка.

В считанные минуты слуга, сильно смахивающий на «голубого», подал им ужин на террасе с видом на мерцающий пруд, подстриженные кустики и выметенный, как казарменный плац, дворик. Либерти ни минуты не сомневалась, что трапеза начнется с холодных омаров из штата Мэн и сухого французского шампанского. Немного повозившись с омарами, она целиком переключилась на Кроуфорда. Хозяин всей этой роскоши был наделен непобедимым магнетизмом: огромная фигура, нависающая над круглым столиком, широкое лицо, отражающее пламя свечей. Он уже успел сменить блейзер и ярко-красный галстук на смокинг. За холодными спагетти Либерти удалось повернуть разговор на интересующую ее тему.

— Каково это — заправлять студией, когда у тебя над душой постоянно стоят акционеры? То ли дело раньше — достаточно было угодить одному-единственному денежному мешку!

— Да, нынче нелегко. Мне нравилось быть на «Центурионе», когда студию еще не проглотили. Вот это было времечко!

Шампанского?

Либерти покачала головой: она не ожидала, что Бик окажется таким заботливым хозяином.

— В чем была особенность «Центуриона»?

— Я сам заказывал музыку. Что хотел, то и воротил. — Кроуфорд сделал вид, будто подбрасывает мячик. — Какие бы ошибки мы ни делали, о них никто не мог пронюхать. Даже если мы выпускали несколько ерундовых фильмов подряд, все оставались в неведении по поводу суммы убытков.

— Что же в этом хорошего?

— Э-э, Либерти… — Он произнес ее имя так, словно в нем было вдвое больше слогов. — В этом городе самое главное — делать вид, будто у тебя неограниченный кредит. — Он помог ей подняться из-за стола. — А теперь я покажу вам дом.

Они двинулись по анфиладе огромных комнат. Дом Бика оказался причудливым сочетанием утонченного вкуса и безобразного примитива — типичное жилище нувориша. Она пыталась вернуть его к теме, ради которой приехала, а он увлеченно щелкал лямкой сарафана у нее на плече.

— Сейчас я вам кое-что покажу. — Перед ней предстали заспиртованный половой член кита-кашалота, эротическая эскимосская статуэтка из моржового клыка и две доисторические осы, так увлекшиеся совокуплением, что и не заметили, как были увековечены в куске янтаря. — Единственные в своем роде! — Он потер руки. — Другого не держу.

Либерти поймала его на слове:

— Кит Рейсом — тоже единственная в своем роде?

Он задумался, потом брякнул:

— Не стану врать, мне нравилось ее трахать.

— Она — необыкновенная женщина, красавица. — Либерти пропустила мимо ушей его грубость.

— Ты не хуже, малышка. — Он наконец спустил лямку с ее плеча и потерся щекой о ее шею. — Ну-ка подсядь ко мне… — Он откинул крышку круглой коробочки и сунул ее Либерти под нос. — Смотри не расчихайся!

В коробочке оказалась примерно унция мелко помолотого кокаина. Либерти могла отказаться от спиртного, от марихуаны, валиума, даже от антигистаминных препаратов, но кокаин был сильнее ее, какой бы подозрительной ни выглядела компания.

Он зачерпнул порошок ложечкой с ручкой в виде обнаженной девушки.

— Где карлик? — спросила Либерти, озираясь.

— Нюхай, лисичка! После этого ты наконец перестанешь кривить ротик.

Все это напоминало ей что-то знакомое, возможно, из «Плейбоя», но возражений не вызывало. Либерти втянула немного в одну ноздрю, потом в другую.

— Дерьмо! — Она резко откинулась назад, и Кроуфорд воспользовался моментом, чтобы, задержав ногой ее падение, бесстыдно к ней прижаться.

— Мне нравится, когда леди бранятся, Либби. Можешь браниться всю ночь напролет.

Она поспешно вскочила и забегала взад-вперед.

— Где тут беговая дорожка? Я могу поставить рекорд в беге на шестисотметровую дистанцию.

— Потом поставишь. Я могу предложить более интересные способы для проверки твоей выносливости.

— Бик! — Она ударила его по руке и ушибла кулак. — Что за разговоры?

— Разве тебе не нравится?

Он схватил ее за руку и потащил в кабинет, к горящему камину.

— Очень уютно. — Либерти плюхнулась на подушки, не забыв включить при этом диктофон, заменявший ей в борьбе с нечистой силой связку чеснока. Как всегда в самый неподходящий момент пленку заело. — Дерьмо! — Она быстро заменила кассету.

— Мне нравятся бабы, трахающиеся под запись. Это заводит меня даже больше, чем грязная брань.

— Слушай! — Либерти ловко увернулась от его лап. — Я приехала, чтобы поговорить о Кит Рейсом, и ты будешь мне отвечать, будь ты неладен!

— Упрямая сучка! — Кроуфорд сил и нахмурился. — Правильно мне про тебя рассказывали…

Он хотел заставить ее нюхнуть еще кокаину, но она предпочла ссыпать его себе в ладонь и натереть десны. Ей нравилось, как щиплет десны и язык, — совсем как после визита к стоматологу.

— Зачем тебе Кит? Она же умерла;

— Надеюсь, что нет. Завтра я беру у нее интервью. Знал бы ты, чего мне стоило его добиться!

— Ладно, она осталась хорошей актрисой, значит, может сойти за живую.

— А за главу «Горизонт пикчерс»?

— Дудки! Она все время смотрит в рот папаше Ренсому.

— Кузену, — поправила Либерти.

— Не важно. Она всегда в нем души не чаяла. Если бы она сопротивлялась ему так же, как раньше мне, то у нее еще был бы шанс выжить, а так — тьфу!

— Если Рейсом позволит доснять «Последний шанс», она вырвется на свободу?

— Ну уж это вряд ли.

— Что ты знаешь о «Последнем шансе»? — Засылаешь к ним шпионов?

— Нет, просто знаю, с кем трахаться. Я спал с Монетт Новак, прежде чем ей под юбку полез Раш Александер.

Либерти широко раскрыла глаза:

— Раш Александер и Монетт Новак?

— Учти, строго между нами. Это он снова подсадил ее на героин. Сам я не люблю спать с наркоманками — я не из таких. Поэтому я и сбагрил ее Рашу — пусть побалуется. — Он осклабился. — А тебе нравится наш разговор. Лисичка!

Иди присядь ко мне на коленки. — Он похлопал себя по огромному окороку.

— Только при условии, что ты будешь рассказывать дальше.

Кроуфорд горячо задышал ей в ухо:

— Все в этом городе только и болтают, что о творческих задатках Кит Рейсом. Ладно, она способная, не спорю, вот только не умеет играть в команде. Для бизнеса она не годится. Творчество — еще не все. Акулы сожрут ее и не поморщатся. Раш только и ждет, чтобы она оступилась. Ты не понимаешь… С Кит покончено. «Последний шанс» тут ни при чем, все дело в ней самой. — Либерти потянулась за новой порцией кокаина.

Его уже несло:

— Я могу наломать в десять раз больше дров, чем, скажем, два с половиной года назад, когда напортачил с дурацким вестерном. Даже в двадцать раз! И все равно останусь на плаву, потому что знаю правила игры. А вот Кит, как бы она ни снимала кино — ей все равно никто не поможет выбиться.

— За последние месяцы она привлекла много талантливых людей…

— А как же! — Он презрительно фыркнул. — Творческие личности слетаются на Кит как мухи на мед — особенно европейцы. Она ведь — само милосердие! Но все это только спектакль.

Либерти сползла с его колен:

— Если спектакль, то удачный.

— Уж поверь мне, Кит психованная. — Кроуфорд поймал ее за руку и стал лизать ей палец, а потом прихватил ее зубами за чувствительное местечко между пальцами так, что она подпрыгнула. — Маленькая, прыгучая — то, что надо! Ты знала, что Киска Кит любила, когда ее связывали?