КОГДА? В церкви пели Верую, весне поверил город. Зажемчужилась арка серая, засмеялись рои моторов. Каштаны веточки тонкие в мартовское небо тянут. Как веселы улицы звонкие в желтой волне тумана. Жемчужьтесь, стены каменные, марту, ветки, верьте… Отчего у меня такое пламенное желание — смерти? Такое пристальное, такое сильное, как будто сердце готово. Сквозь пенье автомобильное не слышит ли сердце зова? Господи! Иду в неизвестное, но пусть оно будет родное. Пусть мне будет небесное такое же, как земное… ИГРА Совсем не плох и спуск с горы: Кто бури знал, тот мудрость ценит. Лишь одного мне жаль: игры… Ее и мудрость не заменит. Игра загадочней всего И бескорыстнее на свете. Она всегда — ни для чего, Как ни над чем смеются дети. Котенок возится с клубком, Играет море в постоянство… И всякий ведал — за рулем - Игру бездумную с пространством. Играет с рифмами поэт, И пена — по краям бокала… А здесь, на спуске, разве след - След от игры остался малый. Пускай! Когда придет пора И все окончатся дороги, Я об игре спрошу Петра, Остановившись на пороге. И если нет игры в раю, Скажу, что рая не приемлю. Возьму опять суму мою И снова попрошусь на землю. ВЕЕР Смотрю в лицо твое знакомое, Но милых черт не узнаю. Тебе ли отдал я кольцо мое И вверил тайну — не мою? Я не спрошу назад, что вверено, Ты не владеешь им,— ни я: Всё позабытое потеряно, Ушло навек из бытия. Когда-то, ради нашей малости И ради слабых наших сил, Господь, от нежности и жалости, Нам вечность — веером раскрыл. Но ты спасительного дления Из Божьих рук не приняла И на забвенные мгновения Живую ткань разорвала… С тех пор бегут они и множатся, Пустое дление дробя… И если веер снова сложится, В нем отыщу ли я тебя? СЛОЖНОСТИ К простоте возвращаться — зачем? Зачем — я знаю, положим. Но дано возвращаться не всем. Такие, как я, не можем. Сквозь колючий кустарник иду, Он цепок, мне не пробиться… Но пускай упаду, До второй простоты не дойду, Назад — нельзя возвратиться. ЛАЗАРЬ Нет, волглая земля, сырая; только и может — тихо тлеть; мы знаем, почему она такая, почему огню на ней не гореть. Бегает девочка с красной лейкой, пустоглазая, — и проворен бег; а ее погоняют: спеши-ка, лей-ка, сюда, на камень, на доски, в снег! Скалится девочка: «Везде побрызжем!» На камне — смуглость и зыбь пятна, а снег дымится кружевом рыжим, рыжим, рыжим, рыжей вина. Петр чугунный сидит молча, конь не ржет, и змей ни гу-гу. Что ж, любуйся на ямы волчьи, на рыжее кружево на снегу. Ты, Строитель, сам пустоглазый, ну и добро! Когда б не истлел, выгнал бы девочку с лейкой сразу, кружева рыжего не стерпел. Но город и ты — во гробе оба, ты молчишь, Петербург молчит. Кто отвалит камень от гроба? Господи, Господи: уже смердит… Кто? Не Петр. Не вода. Не пламя. Близок Кто-то. Он позовет. И выйдет обвязанный пеленами: «Развяжите его. Пусть идет». 1918-1938 ГРЕХ И мы простим, и Бог простит. Мы жаждем мести от незнанья. Но злое дело — воздаянье Само в себе, таясь, таит. И путь наш чист, и долг наш прост: Не надо мстить. Не нам отмщенье. Змея сама, свернувши звенья, В свой собственный вопьется хвост. Простим и мы, и Бог простит, Но грех прощения не знает, Он для себя — себя хранит, Своею кровью кровь смывает, Себя вовеки не прощает - Хоть мы простим, и Бог простит. |
