– А ты Эмму Полтавскую знаешь?
Мне бы, дураку, подумать, повспоминать, мол, кто такая, а я сразу и быстро отвечаю, как выстреливаю: "Нет!" Виталик же и говорит:
"Ясно, ты, значит, тоже её трахал".
– Почему ты так решил? – спрашиваю. А он объясняет:
– Да, ведь, баба-то – какая красивая. Так я тебе и поверил, что ты о ней даже не слыхал. А коль скрываешь, значит – трахал. Посему и не сомневаюсь, что мы с тобой молочные братья.
Вот так мы с ним и задружились. Меня же он просто потряс. Будучи по специальности инженером-химиком, Виталик знал литературу лучше профессио-нальных литературоведов, искусство лучше профессиональных искусствоведов, музыку – лучше профессиональных музыковедов. Он, вообще, знал всё. Такого универсально образованного человека я в жизни больше не встречал. При этом был исключительно умен, остроумен и мягко ироничен. Общаться с ним составляло величайшее наслаждение.
В том же 65 году они с Алисой поженились, а через год у них сын
Ленька родился. Брак их сам по себе был просто уникальный. После
Ленькиного рождения договорились они между собой, что оба дают друг другу полную половую свободу, не будут испытывать никакой взаимной ревности и еще при этом решили всё друг другу рассказывать, как самые близкие и родные люди. Договор же сей соблюдали свято.
Человек, не посвященный в их отношения, услышав о чем беседуют между собой супруги Слонимские, решил бы, что у них или у него самого крыша поехала.
Как-то в первые годы после Алжира, то есть в начале семидесятых, приезжаю я в Питер на каникулы после зимней сессии в МГИМО и тут же, как всегда, бегу к Слонимским. Садимся за стол, и Алиса кормит нас борщом. А по ходу поедания борща рассказывает нам, мужу и лучшему другу, о том, какая у неё возникла страстная любовь с одним из шведских строителей гостиницы "Прибалтийская".
– Представляете ребята, – говорит, – такой, бля, потрясный мужик этот швед, такой фантастический любовник, я от него просто балдею!
Нам вместе так чудесно, так хорошо, я вам даже объяснить не могу.
Одно, бля, обидно – языковый барьер. Ну не может он внутрь меня заглянуть, ну никак, бля, не может!
На что Виталик, её законный супруг, поедая борщ и разжевывая кус мяса, говорит грустно так и задумчиво:Да-а, жалко хуй без глаз!
В другой раз, летом семьдесят четвертого, за год до их отъезда, идем мы с Виталиком и компанией друзей к нему домой пить пиво. А за неделю до этого Алиса укатила с хахелем Аркашкой в Сочи. Мы входим в подъезд и обнаруживаем в почтовом ящике от нее письмо. Поднимаемся к
Слонимским, садимся в круг, разливаем пиво, чистим воблу, а Виталий вскрывает конверт и начинает читать послание супруги вслух:
"Дорогой Виталик. У меня большие неприятности. Представляешь, сука Сонька, Аркашкина жена, выследила нас в Сочи, поймала на пляже и устроила жутчайший гевалт. Бегала за мной по всему пляжу, кидалась камнями и кричала мне "блядь"!" Дочитав до этого места, Виталик схватился за голову и в буквальном смысле этого слова застонал от сердечной боли, приговаривая:
– Боже, какой позор! Какой стыд! На ком я только женился! Какой ужас! Какой позор, какой стыд! И это моя жена! Филолог, с дипломом
Ленинградского университета! Филфак закончила, а слово "блядь" через
"Т" пишет!!!!! Стыд! Позор!
И обводит рукой с письмом вокруг стола, так чтобы все за нем сидящие могли видеть слово блять, накорябанное нетрезвым Алисиным почерком.
Подобные сцены возникали в доме Слонимских чуть ли не ежедневно.
Я же процитировал первые две, что пришли в голову. Особенно последняя до деталей осталась в памяти, ибо поистине непередаваемо было удивление Виталика, что его супруга не знает, как правильно пишется, то самое слово, которое она больше всего в жизни употребляет. Вообще, оба они в те годы матерились весьма виртуозно.
Алиса же без мата разговаривать просто не могла. Как-то вначале семидесятых приезжаем мы с Викой в Питер на машине вместе с нашими друзьями по Алжиру, Родионовыми, дипломатами-арабистами. Люди исключительно воспитанные, милые, интеллигентные, но с одной особенностью: оба, и муж Андрей и жена Нина, именно в силу воспитания, абсолютно не переносят мата и вообще совершенно традиционно относятся к семье и браку. Естественно, возникла проблема, как мне их совместить. Не пойти к Алисе я не могу, а бросить их одних и уходить – нелепо и нетактично. А как вести
Родионовых в дом, где без мата даже о погоде не говорят? Я звоню
Алисе и пол часа объясняю ситуацию, убедительно прошу говорить о чем угодно, любую антисоветчину нести (ибо Родионовы – люди исключительно порядочные и в жизни не заложат), но только не ругаться матом. Она же, скрепя сердцем, мне это обещает.
Привожу к Слонимским всю компанию. Алиса нас встречает у входа и очень интеллигентно извиняется, что мужа, Виталика, нет в
Ленинграде. Он, говорит, на юге с Ларочкой.
– С дочкой? – спрашивает Нина.
– Какой на х…дочкой? – удивляется Алиса, – дочек у нас нет, только сын Ленька. Ларочка это Виталикина б… любовница. Очень милая, интеллигентная и порядочная девочка. Я её видела и одобрила.
Родионовы как-то сразу сжались от полного непонимания ситуации.
Правда потом, когда хорошо приняли мы все водочки, включая малопьющих Вику и Нину, народ раскрепостился. А надо сказать, что
Андрей и Нина оба – прекрасные рассказчики. Андрей начал рассказывать удивительно интересные вещи про арабские страны и обычаи. Так, что Алиса слушала его, широко раскрыв глаза, и все время пыталась поддержать разговор, тоже сообщить нечто свое. Но каждый раз, только лишь произнеся первый звук, испуганно зажимала себе рот. Наверное, больше часа такое продолжалось. Андрей рассказывает, Алиса слушает и все время что-то хочет сказать и "ап"
– и молчит. Потом снова "ап", и снова молчит. Вдруг, не выдержала, хватанула сразу пол стакана водки, грохнула кулаком по столу и воскликнула:
– Ребята, что за блядство, ёб вашу мать! Вот этот мудак (показала на меня) запретил мне при вас ёбом крыть! Да что за херня? Почему нельзя? Я же вас уже два часа наблюдаю! Вы же ПРИЛИЧНЫЕ ЛЮДИ!!! Как же это так, нельзя при вас материться?!
Надо отдать должное Родионовым. При всем их традиционализме, с чувством юмора у них было все в порядке. Они совершенно искренне рассмеялись и сказали:
– Ну что вы, Алиса, если вам так хочется, пожалуйста, материтесь, ничего страшного.
Но не все дипломаты были способны проявить подобную широту. Была у Алисы в Москве очень близкая подруга Маргарита. Кстати, та самая, которую она как-то ко мне в койку уложила, когда я, совершенно пьяный поинтересовался, даст ли мне дама сия. У Риты же был очень широкий круг знакомых, от актеров, художников, до дипломатов. А на свои праздники она имела привычку приглашать их всех и сажать за один стол, не обращая никакого внимания на несовместимость подобных компаний. И однажды зимой начала семидесятых годов оказалась у Риты за столом такая вот сборная солянка. Я этот вечер очень хорошо запомнил, ибо был он одним из редчайших застолий, когда я не принял ни капли. Просто Вика не захотела ехать в метро и уговорила меня сесть за руль. А в Москве за рулем я за все годы моего автомобилизма не пил ни разу. Не Ангола, чай, Москва-то! Оказывается, трезвым весьма забавно наблюдать, как народ напивается. Поначалу было очень чинно. Потом же, когда все нажрались, то начали хулиганить. И больше всех выступала Алиса. с подругой Стеллой. Сначала они спели русскую народную песню "Загудели, зашумели провода, мы такого не видали никогда". И при слове "такого" обе недвусмысленно покачивали сжатыми в кулачки и согнутыми в локтях руками.
Дальше больше. Алисе, вдруг, понравился сидевший в противоположном конце стола болгарин по имени Светозар, и та стала искать его внимания:
– Светозар, как будет по-болгарски "хуй", – крикнула она через весь стол.
– Так же и будет, – отвечает болгарин в жутчайшем смущении. (Как я впоследствии узнал у Севы, соврал болгарин, видимо, чтобы от Алисы отвязаться, и слова такого в их языке нет)
