Монреаль 17 марта 2001

Дорогой Александр Лазаревич! Сегодня у меня день получки. К тому же мокрый снег идет, а в такую погоду я теперь не работаю, почему, объясню ниже, к слову. А пока не будем нарушать традиции и вздрогнем, примем на грудь!…

… Во! Теперь можно и за жизнь поговорить, новостями поделиться.

Правда, новостей особых у меня не густо, и о себе самом могу лишь сказать словами летописи, мол, в лето такое-то от рождества Христова

"не бысть ничтоже". И Слава Богу! Уж пусть лучше "ничтоже", чем печали да горести! Тем более, что тех и других в жизни моей и без того хватает, но они, слава Всевышнему, в данный момент не мои личные, а за Россию-матушку, дорогой Александр Лазаревич, душа болит, и я печалюсь! Уж больно тревожат её российские телеканалы и пресса, с коими общаюсь регулярно.

Так прочел я неделю назад то ли в Комсомолке, то ли в Аргументах, то ли еще где, уж и не упомню после стакана шведской горькой, о том, как у нас в Совке водку палят. Мне аж дурно стало, когда читал, как разливают по бутылкам под видом водки жидкость для мытья стекол. А главное – авторы утверждают, что дорогая цена и престижные марки вовсе не спасают, и в принципе такую же отраву можно приобрести не за копейки в ларьке, а за астрономическую сумму в престижнейшем месте. Так что просто умоляю, не пей ты больше ничего, из московских магазинов!

Написал сие, и вдруг вспомнил, как знающий человек рассказал мне, что, мол, оказывается, остался у нас на Родине один абсолютно подлинный и безопасный напиток. Посему спешу тебя обрадовать и сообщаю, что на сегодняшний день в России можно без страха за здоровье пить только лишь так называемую "Красную шапочку", продающуюся в аптеках спиртосодержащую жидкость, официально выпускаемую как средство от пота ног. Однако, её постоянный потребитель известный ленинградский литератор Юрий Хохлов заверил меня, что и от душевного пота тоже весьма сильное средство, хорошо прошибает. А, главное, он в последнем нашем телефонном разговоре убедительно доказал, что "шапочку" со стопроцентной гарантией пока еще не фальсифицируют. Почему – не знаю. Видимо, духовность с соборностью не позволяют, хоть что-то святое да осталось еще у народа нашего. Приятно сие сознавать. Вот за это святое и чистое и поднимаю сейчас мой русский граненый стакан с Абсолютом.

А неделю спустя те же газеты угостили меня статьей про наркоту в

России, и стало совсем страшно. Вымирает страна. А, главное, понять не могу, ну на хрена им эта наркота, когда лучше "Красную шапочку", уж не говоря про водочку, ежели, конечно, повезет достать непалёную?! Вот мне повезло, я достал такую в местном винном магазине, только что выпил, закусил красной рыбкой, и какая тут на хрен может быть наркота?! Даже сами собой возникли в мозгу недавно прочитанные строчки:

Я выпил водку белую,

Закушал рыбкой красною.

Как правильно я делаю,

Как я живу прекрасно.

Прочел я их в одной из наших монреальских русскоязычных газет и запомнил с первого же раза, однако имя-фамилия поэта в голове моей, увы, не задержались, и сейчас как ни напрягаюсь, вспомнить не получается. А жаль, очень мне понравился его душевный настрой и брызжущий через край оптимизм. Хотя… за оптимизм, Шурик, ручаться не могу, ибо поэтам, как тебе известно, глубоко свойственен духовный дуализм. Вот посмотри, специально для иллюстрации оного поэтического дуализма не поленился, вырезал также из местной русской газеты весьма забавный материал в стихах и прозе. Значит, одна читательница пишет в редакцию, что у неё в родном сибирском городке

Гусинореченске осталась подруга поэтесса, и публикует несколько её стихов, а также одно письмо. Стихи все как на подбор такие:

СИБИРЬ МОЯ РОДНАЯ

В тайге, которой нет конца и края,

Меж азиатских зноем и пургой,

Живет она – земля моя родная,

И никакой не нужно мне другой…

Мне каждая тропинка здесь знакома,

И есть у встречных имя – земляки.

Я здесь своя, я здесь повсюду дома,

И потому шаги мои легки.

И так далее, абсолютно все строчки в подобном ключе. Затем приводится отрывок из письма той же самой поэтессы: "У нас в

Гусинореченске, как после войны. Работы нет, всё порушено, дома разграблены, кругом такой "порядок", что страшно смотреть. Всё загажено, везде валяется мусор, кругом шастают пьяные рыла, матерятся, дрыхнут в грязи, блюют, публично мочатся, никого не стесняясь… По улице словно трактор прошел туда обратно и повернул, всё разворотив. Грязь по колено, если не по пояс. Вокруг такая серость и убогость, что, кажется, летела бы к тебе в Канаду на чем угодно, хоть на метле, только бы отсюда!"

Да что там какая-то поэтесса из далекой Сибири, возьмем самого нашего прославленного классика. В стихах посвященных Анне Павловне

Керн: Я помню чудное мгновенье: Передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты… А в прозе, в личном дневнике, в тот же день сделанная запись (цитирую по академическому собранию, где выставлены точки. В пушкинском же подлиннике – без всяких точек, открытым текстом): Вчера с Божьей помощью у..б Анну

Павловну Керн. Ну и п…ща! Шире маминой!

Посему утверждать, что автор вышеприведенных прекрасных строк заядлый оптимист не могу, ибо сложна душа поэта, сложна. Но строки он мне подарил поистине замечательные. Пишу "мне" ибо мир мой эмигрантский уже давным давно скукожился в четырех стенах с четырьмя книжными полками и фонарем за окном… И всё что внутри этого мира – это Я. А что снаружи, то – заграница фонарная…

… Впрочем, чего-то понесло меня как всегда не в ту степь. Ведь ты мне не про поэзию вопросы задаешь, а про семейство наше, так что меняю тему. Тут получил на днях открытку из Таиланда от Володи

Дьяконова, где он, полный восторга, описывает прелести этой прекрасной, но, увы, недоступной мне страны. Однако, прочтя её, порадовался я прежде всего за себя самого, пять лет в Африке проведшего. Знаешь, Александр Лазаревич, когда нынче узнаю про своих соотечественников, отправившихся на отдых в жаркие страны, то всегда вместо зависти думаю с умиротворенной радостью: Они такие бабки заплатили, чтобы пару недель понежиться под тропическим солнцем, а когда-то мне самому платили, чтобы я полтора года прожил в тропиках прямо на океанском пляже под Луандой. А на берегу моря Средиземного

– так я ваще, блин, три с половиной года просидел! Сколько же им надо времени и бабок, чтобы провести подобные срока в тропиках и на средиземноморье! И надо сказать, очень мысли сии душу греют, когда ходишь по паркингам и в боковое стекло водителя пихаешь карточку с координатами фирмы по покупке подержанных автомобилей, но об этом чуть ниже, а пока – еще по одной…

… Вообще, дорогой Александр Лазаревич, по большому счету мне не только с Африкой в жизни повезло, но еще и с подругой жизни

Надежей. Представь себе, попалась мне в жизни баба, что сама за собой никоим образом не следит, никаких там тело укрепляющих гимнастик, что столь модны у нас в Совке под иностранными именами,

(да и откуда бабки!), в жизни даже близко не совершала, а в свои 39 лет выглядит, как и 20 лет назад – такая же стройная без тени целлюлита и прочих женских горестей. И при всём том никаких претензий супруга моя мне не предъявляет, ни шуб, ни золотых побрякушек с брюликами не требует, а довольствуется лишь коллекцией джинсиков, да маечек, сиречь того, что было столь модно в 70-ые годы её ПТУ-шной юности. Она, ведь, у меня, Шурик, из весьма бедной семьи, дочь работяг-лимитчиков, самого, что ни на есть деревенского происхождения. Первая родившаяся в Москве, и, видимо, из-за этого – первый мутант в крестьянском роду. Весьма забавно смотреть на Надежу и на мать её, стоящую рядом. Матушка, родом из сельской тамбовской глуши, по-крестьянски совершенно приземленная: низкорослая, коренастая, крепко сбитая, задастая, грудастая. А московская дочка – эдакая вся в высь устремленная:тонкокостная, тонкокожая, худая, длинноногая, большеглазая. В общем, типичный продукт генной инженерии московского мегаполиса.