И когда шли животные, шли и колеса подле них; а когда животные поднимались от земли, тогда поднимались и колеса.

…дух животных был в колесах…»

(Виктор объяснил: возможно, это были радиолокаторы. Потому что и у нас они почти такие же: колесо в колесе. А страшные глаза — это какие-то оптические приборы.

Вероятно, колеса были также гравитационными двигателями.)

«Над головами животных было подобие свода, как…»

Виктор закрыл библию.

— Что вы на это скажете? — обратился он к Мирону Яковлевичу. — Можно ли требовать, чтобы древний человек описал это событие точнее? Зачем же люди пронесли это сквозь тысячелетия? Неужели всех наших предшественников нужно считать параноиками?…

— Свидетельство очень интересное, — согласился Мирон Яковлевич.

— Значит, бог все-таки есть! Они приказали Иезекиилу пророчествовать от имени бога…

Мирон Яковлевич улыбнулся…

— Когда-то французские академики очень гневались на людей, которые утверждали, что с неба падают раскаленные камни. Академики думали так: если это правда — значит, нет никакой возможности отрицать бога. Они были материалистами. Но это очень наивный материализм, Виктор! Вы утверждаете то же самое: если на Земле побывали космические существа — значит они были посланцами господа бога.

— Логос есть Логос. И если он действует из глубины материи, то все равно человек не может быть свободен от него.

— Вот что, Виктор… Свобода, о которой вы говорите, — это желание поставить себя над природой, Но жить во вселенной и быть от нее независимым действительно невозможно.

Виктор был сам не свой — будто его только что окатили кипятком.

Мы вышли вместе. Я спросила:

— Ну как, развенчал?…

Потом я поняла, что совершила бестактность. Виктор тянулся к знаниям. А стремление «развенчать» Николая… Он ведь не хотел «развенчать» его ценой неправды! Он действовал, исходя из своей собственной веры. Кое-что здесь примешивалось, но…

Нет, я не могу на него сердиться… Извини меня, Коля. Так, наверное, уж устроены мы, девушки, Я ведь вижу: Виктор любит меня.

Он сказал:

— Теперь я знаю, что такое тунгусский взрыв. Это взрыв конденсированной плазмы. Она прибыла с Красного Острова. В ней была заложена идея. Или информация. Или программа. Свет же переносит идеи! Правда, Оксана?… Это была идея прогресса.

Сияние несколько дней озаряло земной шар. Небо светилось даже над Парижем. Неужели это сияние не несло в себе никакой программы? Юпитер потихоньку нас подталкивает… Я спросила:

— Если Юпитер способен подталкивать сгустками плазмы, тогда зачем тот корабль, о котором рассказывал Иезекиил? Или, может, он был не с Юпитера?

— Ну, видишь… Бросить на Израиль капсулу, начиненную лучевой программой… Что бы тогда осталось от сыновей Израиля? А район падения тунгусского тела совершенно безлюден. Видимо, на Юпитере не хотят нам беды. И наша революция…

Словом, по мнению Виктора, выходило, что Октябрьская революция была запланирована на Юпитере. Она упала с неба…

Это уже было слишком. Я улыбнулась. Но постаралась, чтобы Виктор этого не заметил.

Вот и одним мечтателем стало больше!

Бороться против новых убеждений Виктора мне сегодня не хотелось. Лучше уж в другой раз… К тому же меня сдерживало еще такое соображение: а стоит ли бороться против мысли, что космос влияет на земную жизнь? Разве не ясно, на какой ветке висит эта зеленая ягода — наш земной шар?…

Над гигантской круглой площадью играет искрами, меняется при каждом повороте головы и зажигает свои голубые звезды сферическая поверхность ледяного потолка. Площадь вырублена в глубочайших недрах ледяного океана. Она — начало дороги, ведущей к Материку Свободы. На полу стоит продолговатый, обтекаемой формы короб, в котором могут разместиться несколько человек. На крыше загадочного короба два больших металлических шара.

Лоча, Коля, Эло и Гашо заходят в глубь этого на первый взгляд примитивного аппарата и садятся в кресла. Штаб повстанцев разрешил им посетить Материк Свободы.

Впереди, у небольшого щитка, где, кроме двух еле заметных кнопок, ничего нет, сидит высокий моложавый мужчина с густыми черными бровями и смоляными волосами. На нем серая одежда незнакомого покроя. Это инженер с Материка Свободы, тот, который помогал Штабу сооружать вторую электростанцию, значительно превышающую своей мощностью первую. Сейчас электростанция почти готова, и инженер возвращается домой. Он охотно согласился быть их гидом, чтобы в какой-то мере отблагодарить за гостеприимство. К общему удивлению, выяснилось, что его тоже зовут Эло. Сразу же договорились, что он будет Эло Первый, а дядя Коли — Эло Второй.

Эло Первый нажал кнопку на щитке, короб вместе с пассажирами плавно поднялся в воздух, описал круг над площадью, и будто щепка, которую всосал сильный сквозняк, влетел в отверстие ледяного туннеля. Металлические шары, сверкавшие на его крыше, тотчас же отыскали в ледяном потолке глубокий желоб, почти незаметно для глаза закрутились — и нехитрый гравитационный аппарат помчался вперед, набирая скорость.

Туннель был широкий, хорошо освещенный. С противоположной стороны можно было заметить еще один желоб — для встречных эшелонов. Эло Первый объяснил, что эти желоба нужны только для того, чтобы придать гравитационным аппаратам строго прямолинейное движение.

Аппарат этот пригоден для перевозки отдельных людей или небольших групп. Сложное оборудование доставляют мощные эшелоны.

Один такой гравитационный эшелон, напоминавший нескончаемую сплошную ленту с толстыми гранями, чуть заметно разделенную на звенья, долго шумел слева от них, пока хвост его не скрылся где-то сзади.

Эло Первый родился и вырос на Материке Свободы. Сначала он рассказывал о своем детстве, а потом втянулся в продолжительный спор с Эло Вторым, который все еще настаивал на мысли, что каждому человеку нужен бог.

— Человек сам для себя должен быть богом, — говорил Эло Первый с мягкой, без намека на иронию, доброй улыбкой. — Он этого заслуживает.

— Сколько людей, столько и стремлений, — возражал Эло Второй. — Кто же объединит эти стремления, если не будет чьей-то единой воли?…

— Это правильно, — согласился Эло Первый. — Если бы не эта необходимость объединить стремления людей в общее стремление народа, история никогда бы не смогла создать централизованной власти… Но отдельный человеческий мозг имеет очень много недостатков. И самый главный из них… — Он виновато улыбнулся, словно просил прощения. — Зачем вам об этом говорить? Вы и сами хорошо знаете, как воспользовался властью Бессмертный…

— Правда, — сказал Эло Второй. — Бессмертный стал очень жестоким. Но кто-то же должен быть на его месте. Такой, который любит людей…

— Кто любит власть, тот очень редко любит людей. Вся история Фаэтона подтверждает эту истину…

Эло Первый предложил общий осмотр Материка — с птичьего полета. Гашо пришлось немало потрудиться, пока он овладел плащом и шахо.

Когда они взлетели на высоту около тысячи шу, глазам их открылось безграничное половодье огней. Его нельзя было охватить взглядом, потому что оно нигде не начиналось и не кончалось. Казалось, это светились не матовые купола крыш, не гигантские пластмассовые сферы, не переходы, соединявшие их, светилась сама планета, весь Материк, будто кто-то расстелил над ним Млечный Путь.

Спустившись чуть ниже, они заметили, что отдельные пятна света имеют определенную геометрическую форму: большие прямоугольники, правильные круги и полукруги, даже ромбы, и все они так тесно прижаты друг к другу, что между ними почти нет разрыва. Тысячи геометрических фигур все вместе образовывали правильный квадрат гигантских размеров. Между такими квадратами материка-города пролегали широкие темные линии. Только они и нарушали цельность безграничного половодья огней, пересекая его вдоль и поперек. Казалось, что каждая такая линия тоже не имела ни начала, ни конца. Это были улицы с мощными генераторами климата, утеплявшими всю атмосферу над материком. Даже здесь, вверху, на высоте тысячу шу, можно было не пользоваться карманными климатизаторами: сюда пробивалось уличное тепло…