По настоящему, вложения могут приращиваться за счет технологического цикла. У нас были специалисты, были небольшие производственные секреты, но не имелось серьезной производственной базы способной обеспечить устойчивость предприятия. У нас имелись легковесные основные фонды, а остальное – стены и оборудование, – на правах аренды. В принципе, действующие специалисты могли в любое время отделиться и образовать собственную подобную артель, или, говоря высоким слогом, Малое Предприятие, готовое производить конкурентную продукцию. Поэтому выплачивалась высокая зарплату способная отгонять бунтарские мысли, но это, естественно отражалось на возможностях роста предприятия. Если бизнес не растет, он деградирует. Мы изворачивались, стараясь увеличить капитал через торговый оборот посторонней продукции. Доходы увеличились, но их по-прежнему было недостаточно. Наступило золотое время сырьевых монополий. Гипс кратно дорожал. Используя собственные средства как трамплин, я решил осуществить более серьезную деловую идею.
Расстановку сил по национальному признаку уже можно было предвидеть.
Лилась кровь в Карабахе. Лилась кровь под саперными лопатками спецназа в Тбилиси. Специальные войска разгоняли демонстрации в
Баку. Было понятно, что уйдут из Союза южноазиатские республики вместе с хлопком, сырье которого обеспечивало Российскую текстильную промышленность. Нормальный кабинет министров, радеющий о национальных интересах, должен был бить тревогу и увеличивать посевные площади льна. Но никого не интересовал лен, а уже простаивали владимирские ткачихи. Вот у меня и созрела несложная идея создания акционерного общества по производству и глубокой переработке льна. И расчеты-то совсем простые и выгода очевидная. В то время на сырьевой бирже в Лондоне тонна льноволокна стоила 1200
. У нас, льнокомбинат Нижнего Новгорода (тогда, правда, еще
Горького) покупал волокно по 280-340 рублей за тонну. Такие цены, при рациональном выращивании льна, только-только покрывали издержки производства, а при средне-российской технологии и производительности, делали его убыточным. Во времена плановой экономики имелись контрольные цифры, которые должны были выполнять руководители хозяйств, но вот, инициатива передается вниз, и председатели смекают, что вовсе не обязательно выращивать культуру, имеющую сомнительную рентабельность. Южноазиатский хлопок уходил из страны, собственное сырье утратило хозяйственную привлекательность.
Я сделал расчеты на весь цикл глубокой переработки льна, с привлечением современных технологий, получалось что на выходе такой процесс даст кратную, к затратам, прибыль. Идеей создания широкой базы по производству льноволокна, с последующей обработкой, я заинтересовал семь колхозов, два предприятия и Городецкий
Промстройбанк. Они согласились, объединившись создать открытое акционерное общество, и предложили мне, на первом акционерном собрании, возглавить его. К сожалению, в основании этого сооружения лежал очень маленький уставной капитал – по 50000 рублей, в то время как $ стоил тогда уже 6 рублей. Что можно было делать с капиталом соответствующим стоимости всего лишь одной "Волги"? Здесь не интересно рассказывать, как я пытался нарастить капитал, как мне предлагали под бизнес-план через третье лицо 125 миллионов рублей, с
"откатом" в 25 миллионов, как меня пытался ограбить один старый друг и с каким трудом я вытянул через Арбитражный суд свои миллионы.
Все это – частный случай общего государственного подхода при создании правовой базы ведения рыночного хозяйства. Я пришел к выводу, что надо либо принять форму криминального ведения бизнеса, либо расстаться с ним. Я выбрал последнее. Гораздо примечательнее другая деталь, связанная с идеей рационального льноводства. Мои экономические разработки по льну попали в организации, имевшие еще советские основные фонды – Горьковский комбинат льноволокна и
"Московский лен". Под эти идеи они получили огромные кредиты и использовали их, практически, для уничтожения посевов льна, по крайней мере, в нашей области. Идея была проста, – на кредиты приобреталась по оптовым ценам стремительно растущая в условиях инфляции продукция – автомобили, холодильники, стиральные машины.
После завершения товарного цикла они, в силу инфляции кратно возрастали в цене. Их продавали, и цикл повторялся. При этом, чтобы не отвлекать денежные средства от прибыльного дела, закупочная цена отраслевой продукции – льняной тресты – держалась на старом уровне.
В условиях инфляции выращивание льна стало глубоко убыточным. С 91 по 94 годы посевные площади льна сократились в 20 и более раз, а в некоторых хозяйствах исчезли совсем! Вот так действовал спекулятивно-базарный бум Гайдара, который в правительстве называли уважительным словом "реформа". А в своем бизнесе я подчистил хвосты, рассчитался по долгам и к 1997 году остался "бедным советским пенсионером" с мизерной пенсией.
Но вернемся к тому периоду, когда в политические будни страны ворвался необыкновенный август. В то время не было интереснее занятия, чем отслеживать развитие событий по телевизору. Гласность еще находилась в моде, и мы видели и начало путча, и его окончание.
Рассматривая попытку части советского политбюро удержать инициативу в своих руках и поставить под контроль уходившие рычаги власти с позиций более позднего времени, нельзя дать однозначную оценку такому решению. Есть необратимая поступь истории. В ее сюжетах возникают различные варианты, но сама масса исторических обстоятельств настолько велика, что уже никакая плотина не может остановить ее стремительного течения. Не имеет значения успех или провал "путчистов", им в любом случае пришлось бы искать пути преодоления глубокого экономического и политического кризиса. Их победа могла означать определенное решение кадрового вопроса при выработке тактической линии. Быть может, нас ожидал "китайский" вариант экономического развития, сохранение Союза? – История молчит.
Но кто бы поднял упавшее знамя национального возрождения? Понятно, что тот слой партийно-чиновничьей элиты не был самым лучшим. Это были консерваторы со свойственными именно этому слою признаками заторможенности, если не сказать туповатости. Но, с другой стороны, среди них не было хищников подобных Ельцину и Чубайсу. Они еще сохраняли признаки порядочности и морали, и как-то думали об ответственности перед обществом.
Кульминацию августовских событий 91-го года я наблюдал по телевизору. Все врывалось в мою душу – и страх перед возрождением всевластия ГПУ, и волна эмоций свободолюбия, которая всколыхнула на
Красной Пресне столицу, и всю державу. Когда по асфальту грохотали танки, все вспомнилось мне, – и Берлин, где протестующих немцев кололи штыками, и Венгрия, где Будапешт был отдан на разграбление солдатам, и Прага, где сломили волю чешского народа. Танки могли все. Но о чудо! – танкисты вылезали на броню и отказывались стрелять в демонстрантов. Правда имелись и ревностные исполнители, которым было приятно давить. И все же народ побеждал, жертвуя отважными юношами своими телами прикрывшими свободу. Меня переполняла гордость за Россию. В те дни свершилось немыслимое, – сдернули с пьедестала "Железного Феликса". Я благодарил Бога за возможность видеть уничтожение главного символа системы. Уже одна эта картина венчала и оправдывала мое политическое противоборство властям. Я как бы ощущал, что и мои идеи витают в умах тех, кто сейчас демонтировал памятник чекисту.
Свобода приходила на волне эйфории. Недолго же она продолжалась.
Как всегда одни доставали жар из печи, другие им пользовались. С радио и телерекламой в наши квартиры входила демократия. Затем она подкрепила свои усилия стремительной инфляцией, ростом базарных цен и, наконец, Гайдаровскими реформами. Окончательной смысл их мы уясним через несколько лет, но мне он стал ясен еще тогда, когда работал впоследствии расстрелянный Верховный Совет. Поэтому я пригласил и читателей "Нижегородского рабочего" последовать вместе со мной в мир теории и разобраться, что произошло со страной и ее экономическими институтами.
