Жириновского без мата? А он – олицетворение низости властей. Мат появился не как украшение речи, он возник из желания оскорбить, унизить. В нем каждое слово отражает грубость, надругательство, похоть. Наша пресловутая "творческая интеллигенция", говорит даже об эстетике мата. Это примерно то же, что искать прекрасное в отхожем месте. Прекрасное – прекрасно, уродливое – уродливо, – это так просто.

Первый год жизни в гнезде, которое оказалось не вполне обустроенным, потребовал от меня неожиданных, вернее не входивших в планы усилий. Ремонт, реконструкция и дополнительный пристрой, забрали время, отпущенное на английский язык. Пострадал не только мой, пострадал английский язык и у Дины – в местной школе имелся только преподаватель немецкого языка. Тихо печалилась Катя, вспоминая оставленную квартиру, и это особенно огорчало меня. Но отступать было некуда. В конце концов, мы освоились с новым сельским бытом и даже научились пользоваться его преимуществами, но и по сей день, существуют сомнения, – правильно ли было принято решение об обмене квартирами.

Мы вместе с Катей ездили на работу на велосипедах. Очистные сооружения находились на противоположном краю города. Там я числился слесарем-ремонтником, но выполнял самый широкий круг работ – токарные, лекальные, фрезерные, сварочные, Катерина трудилась лаборантом и следила за состоянием прошедших биологическую очистку сточных вод.

1988 год ознаменовался для нас ожиданием, надеждой и исполнением желания – у нас родился сыночек – Саша. Непросто появляются дети в нашем отечестве. Сложности в содержании, воспитании, да и самом рождении дополняются обстоятельствами для каждого индивидуальными, но несущими осложнения. Так было и у Кати. При рождении Дины она получила травму, которую гинекологи не замечали в течение пятнадцати лет. Сколько страдания принес ей этот медицинский "тяп-ляп"! На этот раз помогло санаторное лечение. По профсоюзной путевке Катю направили в санаторий, на Кавказ, в Грузию. Это тоже целая история и требует отдельного длительного повествования, но поскольку такая тема не предусмотрена направлением нашего изложения, как слишком типичная и распространенная, скажу только, что опытная врач-гинеколог санатория, сразу заметила травму и помогла сохранить ребенка. Мы встречали с Диной нашу мамочку, исхудавшую, истосковавшуюся по дому и никак не могли поверить, что, наконец, оказались все вместе. 25 ноября на свет появился Сашенька.

А время неслось вперед, и уже не первый год в стране шумела

Перестройка. Забрезжила надежда, и рабочий люд слегка зашевелился.

Не то чтобы он готов был участвовать в политической жизни страны, но в соответствии с последними тезисами ЦК, его слегка подталкивали туда. Партия выдвинула идею о наделении трудовых коллективов какими-то полномочиями. Частичку административных функций намеревались передать советам трудовых коллективов. Меня избрали председателем цехового совета. Тогда многим казалось, что что-то в этой стране может измениться в лучшую сторону. А я-то, я, – тоже попался на эту удочку и первое время даже пытался воздействовать на кадровую и технологическую политику цеха. Но скоро пришлось убедиться, что большие дяди из политбюро просто играют в свою игру, совершенно не просчитывая реальные варианты развития событий. Надо сказать, что местное начальство было напугано, но, оправившись от первого испуга, продолжило тянуть одеяло на себя уже с большим ожесточением. Трудовые коллективы, так и не получив реального воплощения, помаячили как приведения, и стали медленно чахнуть, отдаваясь во власть поместной бюрократии.

Это также было время, когда менялось отношение к инакомыслию. Я начинал обретать гражданские права и, наконец, почувствовал, что есть возможность восстановить свой полноценный гражданский статус.

Меня не устраивал "волчий билет" и все, что сопровождало его обладание. Уже не грозила служба в армии, но, по-прежнему, восстановление психической полноценности зависело от военкомата.

Когда я попросил поменять белый билет на красный, мне объяснили, что существует установленная процедура: организация, не рекомендовавшая службу в армии, должна признаться в ошибочности медицинского заключения. В конце концов, я приехал в областную психоневрологическую больницу к тому же психиатру, которая и способствовала получению белого билета. Встреча прошла вполне задушевно. Доктор повздыхала, что "были такие времена", а что касается наблюдений и того, что имелось в истории болезни, невозможно было дать заключение, которое вручили мне. Она извинилась от себя лично, признала, что в то время многое совершалось под нажимом (тогда очень модны были откровенные признания. Бывшие носители воли системы стремились показать что они тоже страдали от этой системы). Новое медицинское заключение с признанием реабилитации, было направлено в две инстанции -

Городецкий военкомат и Заволжскую городскую больницу. Если в последнюю заключение пришло, то в военкомате утверждали, что к ним документ не поступал. "Возможно, затерялся в почте". Я потребовал сделать запрос, на что через месяц сообщили, что "ответа пока нет", потом мне порекомендовали съездить в Ляхово еще раз. В общем, я понял, что только через прокуратуру могу заставить военкомат исполнять закон, да и то вряд ли. Военные по-прежнему чувствовали себя хозяевами в стране. А здесь подоспели обстоятельства, в свете которых терялся смысл в получении красного военного билета. Да и я уже был официально реабилитирован психиатрическими инстанциями. Я попросту забыл о военном билете.

В стране наступал момент, когда с идеологией необходимо было определиться окончательно. Зашевелились партийные чиновники, чутко двигая носами, гадая в какую сторону дует ветер. Я помню свою первую публичную реакцию на позицию советских консерваторов, озвученную устами Нины Андреевой в статье "Не могу поступиться принципами". Мой ответ имел не менее решительное название: "Не поступиться правдой".

Настроение статьи – настроение того времени, и с ее текстом то время возвращается ко мне:

"Андреева говорит о путях перестройки, исчезновении зон закрытых для критики и, как бы прочистив горло этими прекрасными словами, начальственно одергивает тех, кого они могли очаровать. Что значит

"постановка проблем подсказанных западными радиоголосами" или "теми из наших соотечественников, кто не тверд в понятиях о сути социализма"?

Ярлыки очень легко навешивать и бить ими и убивать. Но ведь есть факты, есть аргументы. Разве обладание истиной является привилегией, а не результатом собственных усилий? А ну, как "они" правы?! Ведь убивая что-то хорошее "там", мы можем убить и "тут". Поступая в соответствии с конъюнктурными соображениями, мы поступаемся истиной, наступаем себе на горло. Но вот политический момент исчез, а осталась земля, небо, солнце. Остались люди, но уже разобщенные, неверящие, условно живые. И если говорить о сути социализма, – открытость тоже следует отнести к ней. Ведь с понятием социализм мы, прежде всего, отождествляем представление об оптимальной форме общественного устройства. Когда мы говорим об удовлетворении духовных, культурных и материальных запросов человека мы предполагаем, что лучше всего это может осуществить общественно-экономическая формация, которую мы называем

"социализм". Речь идет не только о социальной защищенности каждого члена общества, но и необходимости высших образцов общественного существования, чтобы социальное равенство избрало своей меркой не равенство в нищете, а равенство в изобилии.

Трепет священного гнева вызывают у Андреевой разговоры о многопартийной системе, свободе религиозной пропаганды, выезде на жительство за рубеж, право обсуждения сексуальных проблем и т. д. Но как не заметить вопросы которые явились в сознание? Общество не вопросов должно бояться, а вреда возникающего в реальных обстоятельствах. Злопыхательство может вызвать дурную эмоцию, но исчезает от собственного яда и неспособности аргументировать себя.

Жизнь остается такой, какой мы ее создали, и найдутся силы защититься от накипи, если не ставить под запрет эти здоровые силы.