Каманский порылся в кармане пиджака, вытащил оттуда несколько разноцветных бумажек и быстро просмотрел их.

— Я был прав, не Эй-би-ди, а Эй-ар-ди. Есть и Ви-ди-ар в Кельне и другие тоже. Эти иногда платят до восьмидесяти тысяч марок за полнометражный художественный фильм. А немецкая марка — очень сильная валюта, хотя, конечно, не известно, удержится ли она на этом уровне, пока выйдет фильм. А почему бы им и не взять «Lieder»? Фильм о певце, который поет по-немецки.

— Меламед еврей и родился в Израиле.

— Кто сказал, что эти гои должны заранее знать все детали? Между прочим, можно продать картину и американским станциям учебного телевидения. Уловил принцип? Мы можем отлично заработать еще до того, как фильм выйдет в широкий прокат! Но все это при условии, что мы сделаем высокохудожественную вещь. Пойми, шестнадцать миллиметров — это кристально чистое искусство. Я люблю красоту, Итамар, и оригинальность, будь то кинофильм или отель. Может быть, поэтому меня воротит от идеи создания сети отелей, ну просто воротит. Да, именно шестнадцать миллиметров! — снова подчеркнул Каманский.

— Вы не заинтересованы в том, чтобы показать фильм в Израиле? Для широкого зрителя?

— Пустые хлопоты. С нашей-то публикой? Ничего мы здесь не заработаем. Кто у нас ходит на израильские фильмы?

— А за границей?

— Вот здесь-то собака и зарыта. Для успеха у зарубежного зрителя нужно, чтобы тебя открыли. Шаг за шагом, Итамар! Сначала уйти в подполье. Это очень важно. Такой шаг позволит критикам обнаружить тебя, вытащить на свет Божий. Понял? Ты будешь для критиков их новым открытием. Поверь мне: только шестнадцать миллиметров! Я и сам поначалу с трудом это понял.

Теперь Каманский повернулся к шкафу, чтобы поставить на место сборники музея «Макор». Говорить он не перестал:

— Если показы по телевидению принесут прибыль, мы сможем пообещать проценты всем, кому задолжаем: актерам, декораторам, гримерам, звукооператору…

— Проценты? От чего? — спросил Итамар. Каманский повернулся к нему лицом.

— Проценты от будущих прибылей, — раздраженно сказал он. Как видно, он уже начал терять терпение. — Скажи, чему тебя там учили в твоей киношколе? У тебя есть другой способ поставить фильм с маленьким бюджетом?

— Но ведь есть субсидия академии.

Садясь в кресло, Каманский нетерпеливо потер руки:

— Арасходы? Не забывай, сотрудники «Каманский лимитед» тоже должны что-то заработать. Если раньше мы говорили о пятидесяти тысячах долларов из трехсот, то в свете новых возможностей, открывшихся перед нами, швее не обязаны оставаться на том же уровне. Фильм, который получит премии на фестивалях и пойдет по телевидению, будет приносить прибыль, и мы без всяких проблем сможем выделить еще пятьдесят тысяч долларов. Это ни в коей мере не ударит по качеству фильма! В общей сложности сто тысяч. Скажем, десятая часть от этого — твоя.

Итамар никак не мог постигнуть смысла финансовых комбинаций Каманского.

— Пятнадцать процентов? — предложил Каманский.

— Вы говорите о бюджете всего в двести тысяч долларов? — сообразил Итамар.

— Разве это плохо для шестнадцатимиллиметрового фильма? Ты знаешь кого-нибудь, кто получил больше?

— А как насчет переводов? Если мы планируем заграничные показы, то придется все переводить. Это не просто.

— Ты что, сам не можешь перевести на английский? Это сэкономит расходы.

— Я уже давно перевел все ивритские диалоги на английский. Сценарий, по существу, написан на двух языках. Но кто переведет тексты на немецкий? Я могу проверить перевод, но не более того. Придется найти хорошего переводчика на немецкий.

— Ты и немецкий знаешь? Прекрасно. Откуда? От родителей?

— Нет-нет. Когда я взялся за сценарий о Меламеде, то записался на годичный курс немецкого, чтобы понимать слова песен. С тех пор я стараюсь усовершенствоваться в языке, но пока еще не приблизился к уровню, необходимому…

— Ты неисправим, Итамар, просто неисправим! В любом случае хорошенько подумай об идее шестнадцатимиллиметрового фильма. После успеха с «Lieder», как мы надеемся, «Возвращение Моцарта» уже не будет фильмом новичка, и мы сможем снять его на обычной пленке без всяких проблем.

Итамар остолбенел, услышав из уст Каманского о «Возвращении Моцарта». Откуда он знает? Понимая, что сейчас не время выяснять это, Итамар сдержался, но решил как следует допросить Риту при первой же встрече.

— Не расстраивайся, мой милый, — пыталась Рита утешить Итамара. Они сидели бок о бок. Она ладонями сжимала его руку.

— Я не понимаю, как такое вообще возможно. Меламед был инициатором, собственно говоря, создателем этого фестиваля, а его имени даже не упомянули.

— Наверное, каждый выступавший надеялся на другого, и вышло так, что никто о нем не вспомнил.

— Но ведь Берлецкий не поленился назвать имена всех основателей, одного за другим. Ты слышала, как он пространно говорил о Максу?

— Да, об этом французском теноре.

— Ты знаешь, в чем заключалось его участие? Меламед пригласил его на первый фестиваль. Он спел, мне кажется, два-три романса. Это все. Сегодня, как выясняется, он превратился в отца-основателя! До меня это не доходит.

— Какая разница? Да и сколько народу там было? Сорок человек, пятьдесят? Так или иначе, по-моему, это последний фестиваль.

Принесли еду. Рита выбрала ресторан отеля «Цедеф» в Герцлии, чтобы поужинать после посещения фестиваля классического пения, проходившего в кибуце Ашморет. Они сидели напротив сплошной стеклянной стены и могли видеть, как по набережной прогуливались люди. Итамар вдруг набрался смелости:

— Кому ты рассказала об идее фильма «Возвращение Моцарта»?

— Ну кому я могла рассказать? — ответила Рита вопросом на вопрос и положила себе спаржи.

— Позавчера я встретился с Каманским. Он упомянул «Возвращение Моцарта». Прямо так и сказал.

— Правда? Он заинтересован быть продюсером фильма?

— Он говорил об этом как о чем-то решенном, как о картине, которую мы будем снимать после «Lieder».

— Потрясающе! — Взволнованная Рита подняла свой бокал. Увидев, что Итамар не следует ее примеру, спросила: — Ты хочешь, чтобы я пила одна? — и терпеливо подождала, пока Итамар тоже поднимет бокал. — За «Возвращение Моцарта»! — провозгласила Рита, и они чокнулись.

— Не знаю, напишу ли я такой сценарий. — Итамар поставил свой бокал, не отпив из него. — Это просто идея, однажды пришедшая мне в голову. Возможно, мой второй фильм будет вовсе не о Моцарте. Не исключено, что я сделаю «Возвращение Бетховена» со сценой, где вернувшийся к нам маэстро ерзает в кресле, обнаружив, что ему приписали какую-то возлюбленную, о которой он не имел понятия. Или же сниму ленту на совершенно другую тему. Об академии, например. Об Израиле. «Итамар в стране чудес». Или «Странные времена». Что скажешь?

Рита засмеялась:

— Прямо так?

— Именно.

— Как будто кто-то позволит тебе здесь снять такой фильм.

— Это просто идея.

— А я думаю, что «Возвращение Моцарта» — замечательная идея.

— Никому, кроме тебя, я не рассказывал об этом.

— Ты уверен?

— Стопроцентно.

— Постарайся вспомнить. Может быть, Нурит?

— Вот уж последний человек, которому я бы стал рассказывать.

— Почему? Она говорила с тобой о своем фильме. Вполне естественно, что и ты упомянул об идее своей следующей картины. Кстати, мне уже успели настучать. Мол, между вами что-то есть.

— Ничего между нами нет. Она вообще не мой тип. Кроме того, на мой вкус, слишком тощая. И почему кто-то должен доносить тебе именно обо мне?

— Ты уверен, что она тебе не нравится? А как насчет других женщин?

— Что за странные мысли? Никого, кроме тебя, у меня нет.

— Даже если есть — не страшно. Только скажи мне. У меня, конечно, нет никого другого. Связь между нами так сильна, что я даже на минуту не смогла бы думать ни о ком, кроме тебя. Я полностью тебе верна. Но если тебе вдруг приглянется кто-нибудь, например, моложе меня…