Говоря эти слова, Король контрабандистов протянул руку Аделине Барберини, которая без малейшего колебания вложила свою нежную ручку в загрубелую железную руку контрабандиста.

— Сядем тут на скамейке, — снова заговорил Гаральд, показывая на сколоченную из трех досок скамью около дома. — Ольга может слышать наш разговор?

— Конечно, — ответил мнимый торговец. — Как мог бы я иметь тайну от нее, когда сам доверяюсь ей душой и телом?

Все трое опустились на скамью, причем Гаральд сел между ними.

— Я, вероятно, не ошибусь, — возобновил он разговор, — если предположу, что дело идет о переправе через границу какого-нибудь транспорта товаров.

— И ошибетесь и не ошибетесь, — ответил Адолар Баррадос, — речь идет действительно о транспорте, но товар, который вам придется переправить через границу, находится не в тюках, это не кофе, не табак, не полотно или какие-нибудь неодушевленные предметы — это живой человек.

Контрабандист в изумлении поднял голову.

— Живой человек! — воскликнул он. — Я должен перенести через границу человека?

— Да, девушку, которая в эту минуту находится в Тешене.

— Даст ли девушка свое согласие, чтоб я переправил ее через границу? — пытливо спросил контрабандист.

— Ни в коем случае, — с тихим ироническим смехом ответил Адолар Баррадос. — Напротив, девушка будет сопротивляться. Нужно вам сказать, что ее придется увезти силой, чтоб удалить от отца и жениха и спрятать в надежном месте.

— Это чертовское поручение! — воскликнул контрабандист после маленькой паузы. — Должен признаться, что я никогда такого поручения не принимал и не исполнял. До сих пор я имел дело только с безжизненным товаром, который, подняв на спину, можно нести куда хочешь; но человека, девушку, — как можно ее перетащить против ее воли, чтобы она своими криками не привлекла таможенную стражу и не посадила бы ее нам на шею?

— Ба, вы смотрите слишком мрачно на дело. Разве нет средств, которыми можно заткнуть рот? Разве нет веревок, чтобы связать сопротивляющиеся руки и ноги? И как вы, человек гигантского сложения, затрудняетесь перенести на руках слабую девушку?

— А куда должен я ее доставить? — спросил Гаральд.

— Прежде всего в вашу хижину, пока не представится возможность мне уехать с ней. Но я думаю, что вам придется продержать ее не больше суток, потому что я сейчас же вернусь из Дрездена, где мне, без сомнения, удастся найти наемную карету и неболтливого кучера.

— И сколько вы за это дадите?

— Двести дукатов чистым золотом, если исполните мое поручение, и двадцать золотых сейчас в виде задатка, если согласитесь принять мое предложение.

— Поручение мне не очень-то нравится, — пробормотал контрабандист, — но двести дукатов — деньги… Бог мне судья. Такая сумма соблазнительна… Вот моя рука, сударь, вы получите девушку, которую, вероятно, сами любите и хотите утереть нос сопернику.

— Может быть, — ответил Адолар Баррадос, и насмешливая улыбка заиграла на его губах. — Основные причины моего намерения не должны тревожить вас. Вы увозите девушку, за это я вам плачу деньги, вот и все. Теперь выслушайте, каким образом это надо сделать. Но это я могу вам сказать только с глазу на глаз, потому что хотя я и доверяю хорошенькой Ольге и знаю, что она не продаст нас с вами, но все-таки план свой я могу изложить только вам одному. — С этими словами переодетая танцовщица встала со скамьи; за ней последовал контрабандист, и оба зашли за деревья, стоявшие почти посредине ущелья.

Более четверти часа продолжалось их совещание. Все время они говорили осторожным полушепотом, и когда вернулись, то уже согласились во всем.

— Так я могу на вас положиться? — сказал Адолар Баррадос, протягивая контрабандисту на прощание руку.

— Что раз обещал Король контрабандистов, то он исполнит. Завтра в три часа пополудни должна состояться свадьба в Тешене, а в шесть часов вы увидите девушку в моей хижине.

— Вы не опасаетесь последствий, не боитесь, что наш план не удастся?

— Я уже сказал вам раз, — возразил Гаральд, — что поручение, которое вы мне даете и которое я принимаю, очень трудное, но я рассчитываю на быстроту и неожиданность; кроме того, ни одно из моих предприятий, если я серьезно принимался за него, никогда не терпело неудачи. А теперь идите, сюда скоро соберутся мои люди, они не должны видеть вас здесь.

— Ну, так до свидания! — крикнул Баррадос, направляясь к лестнице.

Тем временем контрабандист подошел к скамье, на которой он оставил Ольгу. Предполагая, что за ними никто не следит, они бросились в объятия друг друга, и сильный бородатый человек прижал грациозную девушку крепким судорожным движением к своей груди.

— Была ли ты мне верна, Ольга? — спросил он.

— Как ты можешь это спрашивать? — возразила девушка. — Разве ты не знаешь, что все мои мысли принадлежат тебе, что твой образ никогда не покидает меня? Ах, я только мечтаю, чтоб нам окончательно соединиться.

Король контрабандистов мрачно нахмурил брови.

— Да, этого и я желаю, — сказал он, — тогда я оставлю нынешнюю жизнь. Как раз теперь, когда мне предоставляется такой удобный случай заработать двести дукатов, мне легче будет перейти к честному образу жизни.

— О, в деньгах у тебя не будет недостатка, — сказала Ольга. — Ты знаешь, что отец благодаря тебе туго набил свою мошну и сам уверял меня, что охотно и с радостью уделит нам несколько тысяч гульденов, если бы это могло содействовать нашей свадьбе. Но это все воздушные замки, потому что твоя мать никогда не согласится. Итак, наша жизнь пролетит бесплодно, и мы доживем до старости, принужденные отказаться от любви.

— Пока моя мать жива, — глухо проговорил Гаральд, — я не могу ослушаться ее. Я знаю, что ее противодействие нашей свадьбе основано на заблуждении. Что нам заботиться об имени Лейхтвейса? Негодяй, носивший это имя, ведь не отец мне? Но я не могу противоречить моей матери; я ее слишком люблю, чтобы огорчить ее.

— А меня ты разве не любишь? — спросила Ольга. — Разве я тебе менее дорога? Ах, если бы я была мужчиной, я не преклонилась бы перед капризом старухи, я следовала бы влечению своего сердца и женилась на девушке, которую люблю.

В эту минуту тихо и бесшумно открылось сзади молодой парочки, стоявшей обнявшись, окно хижины, из которого показалась удивительная женская голова. Это было бледное, бескровное лицо седой старухи, которое когда-то отличалось замечательной красотой. Длинные седые волосы густыми прядями спускались на худые плечи. Из этой рамы выступало лицо, похожее на лицо старой римлянки, готовой с радостью собственными руками принести в жертву своих детей, если бы это потребовалось для спасения родины.

— Гаральд! — крикнула старуха резким голосом, неприятно прозвучавшим среди ночи в этой уединенной лощине. — Гаральд, с кем ты там стоишь? Это опять девушка из Тешеня? Хозяйская дочь? Брось ее, Гаральд. Она никогда не будет твоей женой. Ты осужден на безбрачие, потому что дикая, неукротимая кровь, которая течет в твоих жилах, не должна перейти ни к одному человеческому существу. Она должна исчезнуть, иссякнуть.

— Прощай, будь здорова, — поспешно шепнул Гаральд Ольге. — Чужой господин уже ушел; иди за ним, ты нагонишь его у подножия веревочной лестницы.

Поцеловав еще раз Ольгу в пухлые губки, он нежно освободился из ее объятий и подошел к окну, у которого стояла старуха в убогом ночном наряде. Ольга тем временем последовала совету контрабандиста и ушла, не оглядываясь.

— Почему ты не спишь, матушка? — спросил Гаральд, взяв одну из рук старухи, лежавшую на подоконнике, и почтительно поднес ее к губам. — Я уже радовался, что ты, наконец, нынешнюю ночью крепко выспишься, потому что полчаса назад я подходил к тебе и глаза твои были закрыты.

— И все-таки я не спала, — возразила старуха глухим голосом. — Вот уже месяц, как я не смыкаю глаз. Это доказательство того, сын мой, что мне пора спать не на земле, а под землей.

— О, не говори этого, матушка, ты не понимаешь, как меня огорчаешь этим.