— Берегись, Гаральд Кнут, чтобы море не доказало тебе, что волны его служат только Богу; один вздох его могучей груди, и воды, теперь такие гладкие и спокойные, подернутые едва заметной зыбью, превратятся мгновенно в злобных и ревущих зверей, которые кинутся на тебя и уничтожат.
— Тем лучше! — воскликнул Кнут, застегивая плотнее куртку на груди. — Если море затопит мое судно и погрузит меня в свою бездонную пучину, тогда я узнаю гораздо больше того, что знаете вы все. Мне интересно заглянуть в его бездонную пасть, чтобы узнать, наконец, какую тайну скрывают от слабых смертных эти вечные, темно-голубые волны. Я жажду разгадать великую загадку моря, потому что знаю, — мне это снилось тысячу раз, — что там, внизу, лежат приготовленные для меня драгоценности, которые, без сомнения, украсят и осчастливят мою грустную жизнь.
С ужасом отступил седовласый пастор.
— Несчастный! — крикнул он, протягивая руки к нему. — Так это правда, что рассказывают про тебя жители острова? Ты отдал душу нечистому, чтобы он открыл тебе тайну моря и отдал в твои руки клад Друидовой пещеры? Потому-то все эти годы счастье так сопутствовало тебе? Ты один на всем острове добыл себе богатство! Потому-то неводы твои всегда наполнялись лучшей рыбой и лодки возвращались, нагруженные доверху богатой добычей. О, Гаральд Кнут! Дорого же ты купил богатство, если на него променял свою бессмертную душу. Скорблю за тебя и за всех нас, что на нашем острове, среди нас, нашелся человек, связавшийся с дьяволом.
Грубый и принужденный смех сорвался с уст Гаральда в ответ на речь старого пастора.
Затем Гаральд запер дверь своего дома и ключ положил в карман.
— Прощайте, господин пастор, — сказал он, проходя к берегу мимо старика. — Если дело действительно обстоит так, как вы говорите, если я действительно такой негодяй, то поспешите в свою церковь и молите Бога уничтожить меня как можно скорей. Если я ношу в себе дьявола, то Бог не должен допустить, чтобы я вернулся из этой поездки; Он может послать бурю, которая увлечет меня в бездну, и тем ускорить мою гибель. Ха, ха, твоему Богу ведь будет легко одержать победу над Сатаной и уничтожить меня, сына ада. Если это сбудется, то моей последней мыслью, которой я еще буду владеть, погружаясь в морскую глубину, я признаю могущество твоего Бога, и последние мои слова будут молитвой, с которой я предстану перед ним. Но если я вернусь домой здрав и невредим, тогда не переступай никогда порога моего дома, потому что я буду знать, что демон, живущий во мне, сильнее Верховного Существа, которому ты молишься.
И Гаральд Кнут быстро пошел к берегу моря, тогда как пастор, опустившись на колени там, где стоял, в полном отчаянии обратился к Богу с молитвой не слушать безбожных слов рыбака и не ниспослать наказания за это ни ему, ни всему острову, который принужден называть его своим сыном.
Гаральд Кнут, между тем, дошел до берега, где в это время разыгрывались трогательные сцены. Жены прощались с мужьями. Тут не было ни слез, ни вздохов. Женщины протягивали руки к грубым от работы рукам мужей: одного пожатия руки было достаточно этим людям, чтобы передать друг другу свои мысли. Мысли эти выражались в словах, которые были лишены всяких сентиментальностей и говорили только: «Вернись благополучно и привези богатый улов».
А между тем женщины эти хорошо знали, что мужья их отправлялись в такое опасное предприятие, которое немногим уступало войне. Сколько было на острове вдов, мужья которых спали вечным сном в морской глубине. Многие уходили, чтоб никогда больше не вернуться. Никогда и никто не узнал, каким образом и где они погибли. Рыбачьи лодки строятся очень легко и, когда шторм застигает их в море, то в большинстве случаев для них нет другого спасения, кроме надежды на Бога; только он может своей всемогущей рукой вернуть погибающих к их семействам.
Гаральд Кнут стоял один. У него не было никого, с кем проститься. На этот раз он даже всех своих людей отослал вперед, решив последовать за ними одному, без экипажа. Он вскочил в лодку. Удар топора — и быстро, как молния, полетела по морю лодка, в парусах которой стонал и свистел ветер. Рыбаки всегда старались держаться как можно ближе один к другому на своих лодках, чтобы, в случае чего, иметь возможность помочь друг другу. Гаральд Кнут также старался как можно скорее догнать свои шесть лодок, паруса которых он различал по черному кресту, нарисованному на них.
Ветер дул порывами, но погода была хорошая. Море блестело, как зеркало, и Гаральду Кнуту было нетрудно управлять своим судном. Он мог спокойно довериться волнам и ему приходилось только одной рукой держать руль, чтоб давать правильное направление ладье; остальное было делом ветра и волн. Так сидел он неподвижно на руле, вглядываясь в морскую глубину. Он старался приподнять темно-голубую завесу, которая скрывала от него тайну дна морского. На его бледном лице не дрожал ни один мускул, оно было похоже на мраморное изваяние.
— Сбудется ли мой сон? — шептали губы этого странного человека. — Сон, который снился мне почти всю ночь? Отдаст ли мне море сегодня клад, который бережет для меня? Ах, это был странный и мучительный сон. Мне снилось, будто я добрался до глубины Друидовой пещеры, что волны меня обхватили и втянули в глубину; я думал, что задохнусь, не будучи в состоянии дышать. Я опускался все ниже и ниже и, наконец, почувствовал под ногами твердое дно. Надо мной двигалась водяная масса, отрезав меня от мира живущих. И тем не менее я видел, слышал, чувствовал, думал и двигался: на глубине морской я не переставал существовать.
Передо мной виднелись нагоняющие ужас страшные пропасти; невообразимые мрачные скалы возвышались вокруг меня; я блуждал в подводном горном царстве таких гигантских размеров, с такими страшными ущельями, которые человеческий ум не может себе даже представить. Каких только существ не видел я в этих глубоких оврагах и расселинах громадных скал? Кто были эти страшные создания, животные или растения, я никак не мог определять. Гигантские спруты, протягивавшие ко мне свои щупальца, таращили на меня огромные глазища; появлялась меч-рыба, готовая, казалось, пронзить меня своим острым мечом; страшные акулы разевали передо мной свои отвратительные пасти и показывали свои острые зубы. Устрицы величиною с дом хлопали своими ракушками, как бы пытаясь проглотить меня; морские змеи извивались в тине под моими ногами. Каким-то чудом я избежал всех этих опасностей. Какая-то невидимая сила, казалось, защищала меня.
Вдруг моя нога наступила на что-то твердое; новое препятствие лежало поперек моей дороги, проходившей в этом месте между двумя коралловыми рифами. Когда я нагнулся, чтобы посмотреть, в чем дело, то невольно с криком ужаса отскочил назад: передо мной стоял гроб. Да, это был гроб, может быть, спущенный каким-нибудь проходившим судном, а может быть, он еще в далекие времена был брошен сюда, чтобы скрыть страшное преступление, чтобы укрыть в этой темной глубине того, кто на земле стоял кому-нибудь поперек дороги. И пока я, страшно взволнованный, с поднявшимися дыбом волосами, с холодным потом на лбу, дрожа, стоял перед ним, внезапно открылась его крышка и медленно, очень медленно из него поднялась человеческая фигура.
Это была женщина, молодая и прекрасная, такой поразительной красоты, какой мне еще никогда не случалось видеть. Она протянула мне руки и взглянула на меня своими чудными голубыми и беспредельно глубокими, как море, глазами. Сам того не желая, я нагнулся к морской деве и прижал свои губы к ее. Ах, с этим поцелуем в меня внезапно проникла какая-то новая, чудная жизнь. Мне казалось, что кровь моя лишилась всей своей теплоты и холодной, смертельно холодной струей потекла по моим жилам.
— Теперь ты мой! — воскликнула чудная морская дева. — Ты мой возлюбленный и будешь вечно жить со мной на дне морском; пойдем, я уведу тебя из этих мрачных мест в замок, сооруженный из кораллов и жемчуга; там ты найдешь в миллион раз больше сокровищ, чем твое ненасытное сердце может жаждать на земле.
