– Я ничего о них не слышала, сэр. И никогда не получала от них никаких известий. Сама мама тоже ничего не говорила о своих родителях. Может, они уже умерли. А если живы, то… я думаю, они любят только себя, а всех остальных знать не желают.

Анна умолкла и, поразмыслив, решила, что дядя должен оценить ее откровенность, а потому после паузы высказала мнение и о нем:

– А вот вы теперь мне вовсе не кажетесь таким, как я раньше думала. Вы – не эгоист. Может, только немножко чудной. И ничего, что большей частью вас не было рядом с нами. Я готова вас простить.

Мик отступил на несколько шагов и поскреб седую щетину на бороде.

– Довольно любезно с твоей стороны, – проговорил он наконец. – Пожалуй, до сих пор я преуменьшал значение родственных уз. – Он обошел фургон, затем вскарабкался наверх и сел рядом с племянницей. – Вот что, Анна. Я не очень хорошо представляю, что из всего этого получится, но если такая жизнь тебя устраивает…

Анна разгладила ситцевый подол своего выношенного платьишка и выпрямила спину.

– Тогда поедемте, сэр.

– Ради Бога, Анна, не величай меня так. Называй меня просто Мик или хотя бы дядя Мик. Может, я и не заслужил права на дядю, но обращения «сэр» я точно недостоин!

У Мика вздернулась бровь, когда он произносил иронические слова в свой адрес. Анна, взглянув на своего родственника, не удержалась от улыбки.

Мик легонько щелкнул кнутом лошадь, и фургон покатил по дороге. Анна Конолли ни разу не оглянулась на женский сиротский приют мисс Брокман.

Иллинойс, 1880 год

Анна стояла за кулисами оперного театра в Ривер-Флэтс и в сотый раз проводила рукой по талии, расправляя оборку из пышного гофрированного кружева. Изумительное новое платье из зеленого атласа было куплено Миком Конолли к ее первому сольному концерту в Иллинойсе.

– Это будет верх совершенства, дорогая, – убежденно сказал дядюшка, объясняя свой выбор, и принялся расписывать это необыкновенное, просто фантастическое зрелище, когда она подойдет к краю сцены и встанет в пылающих огнях рампы. Однако в данный момент ни его слова, ни новый наряд не могли ослабить нервное напряжение Анны. Днем в гостинице она приняла ароматную ванну, но и успокоительное действие сиреневой воды оказалось весьма слабым.

Анна мельком взглянула на Мика, приблизившегося к боковой кулисе. За восемь лет их совместных скитаний не было такой ситуации, которая заставила бы его волноваться. Но в этот вечер он выглядел озабоченным и не на шутку взволнованным.

Он отвел красный бархат занавеса, обрамляющего авансцену, и заглянул в зрительный зал. Анна услышала едва уловимое причмокивание, сорвавшееся с губ Мика. Сей разочарованный присвист означал, что вряд ли даже часть из двухсот кресел зала занята. А до начала ее выступления оставалось всего ничего!

Анна тронула дядю за локоть.

– Там много людей? – спросила она.

– Порядочно. – Мик опустил руку, и складки занавеса сомкнулись. – Не беспокойся, дорогая. У нас еще полчаса. К твоему выходу зал заполнится.

– И зачем я только согласилась, – проворчала Анна. – Не понимаю, как я могла позволить вам подбить меня на эту авантюру!

Хотя, по правде говоря, понимала, потому что дядя Мик обладал такими чарами, что мог выманить рыбу с илистого дна Миссисипи. И не просто выманить, но еще и внушить несчастной, что на суше ей будет лучше, чем в воде. Во всяком случае, на пять минут жизни. Анна сжала кулаки, так что пальцы побелели.

– Что, если я не смогу пропеть ни одной ноты? Вдруг я забуду все слова? Что тогда?

– Тогда, я полагаю, стройный и обаятельный отец певчей птички Миссисипи вынужден будет выступать вместо нее. И пусть тебе будет хуже, потому что все аплодисменты достанутся мне! Мне! Слышишь? Но если и это не освежит твою память, то я не знаю, чем тебя еще напугать.

Шутливые угрозы Мика были встречены Анной без юмора и расценены как проявление бездушия.

– Насмешничаете, дядя Мик? – Анна гневно сверкнула глазами. – Неудачный номер, тем более в такие минуты. Неужели вы не видите, что я боюсь до смерти?

– Я знаю, но бояться не нужно, – сказал Мик, правда, на сей раз без своей обычной уверенности.

Анна догадывалась о причине его беспокойства. Видимо, он опасался, что сбор от пожертвований не позволит им даже расплатиться за аренду.

Мик расхаживал взад-вперед на небольшом пятачке за кулисами, время от времени проводя пятерней по волосам. Этот жест появлялся у него только тогда, когда он обдумывал что-то очень важное. Вдруг в его серых глазах вспыхнули радостные искорки. Ходьба тотчас прекратилась.

– Мне пришла в голову презабавная мысль! – воскликнул Мик, повернувшись к Анне.

Увидев выражение его лица, она болезненно поморщилась. Озарение у Мика всегда носило экспансивный характер и разрешалось бурно, подобно грозовому разряду. С годами такие взрывы не сходили на нет, медленно затухая, подчиняясь зрелости чувств и суждений, а, напротив, приобретали все большую мощь. Узнав знакомый огонь в его глазах, Анна тяжко вздохнула.

– О нет, дядя Мик, – сказала она, – не надо. Только не сейчас.

– На сей раз это дельная мысль, Анна. Я знаю, как завоевать их сердца. Вот увидишь, сегодня вечером они будут бешено рукоплескать тебе, все до единого. Более того, мы обеспечим себе полный зал и на завтра.

– Не думаю. Можно даже не спрашивать, но все же… На что вы рассчитываете? – пожала плечами Анна.

– На сострадание, – сказал Мик. – Как же я раньше не додумался! Анна, жалость творит чудеса. Она растапливает самые холодные сердца. Сочувствие этих людей поможет нам развязать их кошельки.

– И кому же предназначается это самое сочувствие, на которое вы уповаете? – спросила Анна, со страхом ожидая ответа.

– Кому? Разумеется, тебе. – Мик схватил ее руки. Взоры их встретились. – Анна, ты только подумай, как все просто! Для этого не требуется никаких особых способностей. Немного жульничества, только и всего. Тебе нужно изобразить… Нет-нет, ничего серьезного… всего лишь небольшое несчастье… увечье в некотором роде. Я вдруг подумал: что, если тебе прикинуться слепой?

Несколько долгих секунд пораженная Анна недоуменно и недоверчиво смотрела на него.

– Слепой?! – наконец выдохнула она сиплым шепотом, – вы с ума сошли, дядя Мик! Начнем с того, что у меня не получится. И потом, это нечестно. Я не могу обманывать добрых людей.

– Добрых людей! Добрых людей! – Когда Мик начал ее передразнивать, его голос сразу зазвучал на октаву выше. – Кто они, эти добрые люди? Уж не это ли скопище подлецов со всего Иллинойса? Это такие же типы, как тот бесчестный адвокат, который завладел всеми деньгами Лауры. Или как та растленная старая воровка, мисс Брокман из приюта.

Анна замотала головой, ошеломленная этой тирадой. Директриса никогда не вызывала к себе симпатии, но вместе с тем Анна не видела оснований называть ее воровкой!

– Дядя, чем мисс Брокман заслужила такую оценку? Я согласна, у нее с языка каплет отнюдь не мед, но она по крайней мере честная женщина и всегда добросовестно выполняла свои обязанности.

– Ха! Это ты так считаешь! А где твоя цепочка? Помнишь ту золотую цепочку от мамы с папой? Я тогда был у вас и сам видел, как тебе ее дарили на девять лет. Если мне не изменяет память, ты сказала, что никогда не снимешь ее. Так куда же она подевалась?

– Ее взяла одна из девочек в приюте, когда я спала. Но я никогда не выясняла, кто именно.

– Вот как! Кто тебе это сказал?

– Мисс Брокман. Так она объяснила мне, когда я проснулась на следующее утро.

Мик пожал плечами, словно говоря: «Как бы не так! Но мой долг – сказать тебе правду». Он самодовольно ухмыльнулся и продолжил:

– Пойми, дорогая, человек всегда ищет благ. Все как могут гребут под себя. Пора и тебе начать думать в первую голову о себе. Ну подумай, какой в том вред, если ты сегодня заставишь этих людей раскошелиться? Почему им не сделать добро для несчастной слепой девушки, которая поет, как ангел? Ты дашь им возможность почувствовать себя на высоте от того, что вместе с этим даром они принесут тебе частичку своих сердец.