Что заставляло большое количества серьезных, хорошо образованных молодых людей столь драматично приносить в жертву свои жизни? Определенные общие идеи повторяются в письмах, дневниках и стихотворениях, составляющих главный источник исследования личности камикадзе;[823] хотя есть много индивидуальных вариантов и отличий, эти темы важны для понимания японской героической традиции в том виде, в котором она просуществовала вплоть до нашего века.
Ненависть к врагу и желание отомстить за погибших друзей — мотивы столь часто приводимые для объяснения (или оправдания) ярости солдат в бою — не представляются доминировавшими в психологии бойцов-камикадзе. Часто они упоминают о своем долге охранять священную землю Японии от иностранного загрязнения и предлагают свои жизни для защиты своих семей. Однако это никогда не принимает формы «нутряной» ненависти к вражеским солдатам, или расового антагонизма в отношении Запада. Это, скорее, выражает острое чувство необходимости компенсировать все то доброе, что они получали с рождения. Таковое признание долга благодарности (он) и твердая намеренность оплатить его любой жертвой, какая окажется необходимой, является основой японской морали и на протяжении многих веков было сильнейшим воодушевляющим моментом, — как в мирное, так и в военное время. Во время войны на Тихом океане, мотивация категорией он, разумеется, относилась не только к камикадзе, но, кажется, их она стимулировала особенно интенсивно, и намеренная полнота их самопожертвования являлась степенью их благодарности.
Они были благодарны, прежде всего, Японии — стране, в которой родились, и императору, воплощавшему ее уникального «государственное устройство» (кокутай) и добродетели. Во все новых и новых описаниях самоубийственных атак мы читаем о том, что последние слова пилотов относились к императору, который, несмотря на несколько тусклую персональность, являл собой высшую фигуру отца японской нации-семьи. Приведем выдержку из последнего письма, которое лейтенант Ямагути Тэруо из двенадцатой воздушной армии написал своему отцу непосредственно перед вылетом на операцию:
«…Вряд ли стоит говорить об этом сейчас, но к двадцати трем годам я выработал собственную философию.
Во рту появляется неприятный привкус, когда я думаю о том, как обманывают ни в чем не повинных граждан некоторые из наших хитрых политиков. Однако, я готов следовать приказам вышестоящего командования и даже политиков, так как верю в японское государственное устройство. Японский образ жизни действительно прекрасен, я горжусь им, поскольку принадлежу японской истории и мифологии, в которых отражается чистота наших предков и их вера в прошлое… Этот образ жизни — продукт всего самого лучшего, что передали нам наши предки. Живым же воплощением всего прекрасного из нашего прошлого является императорская фамилия, которая также предстает выкристаллизовавшимся очарованием и красотой Японии и ее народа. Это — честь: отдать свою жизнь, защищая столь прекрасное и возвышенное».[824]
Чаще же чувство долга у пилотов фокусировалось на своей семье, особенно — на тех благодеяниях, что были получены от собственных родителей, даровавших им жизнь и двадцать лет воспитания, а не на таких абстракциях, как правитель, или страна.[825] Во многих письмах высказываются сожаления о неспособности отплатить за доброту родителей и извинения за то, что они покидают этот мир раньше них. Приводимое последнее письмо, написанное в спешке лейтенантом Номото Дзюн из отряда специального назначения «Белая Цапля», было продиктовано им из самолета прямо перед взлетом:
Дорогие родители!
Пожалуйста, извините, что диктую свои последние слова своему другу. Больше нет времени писать вам.
У меня нет ничего особенного, чтобы вам сказать, но я хочу, чтобы вы знали, что в этот последний момент мое здоровье лучше, чем когда бы то ни было. Для меня величайшая честь быть избранным для этого задания. Первые самолеты моей группы уже в воздухе. Эти слова пишет мой друг, положив бумагу на фюзеляж самолета. У меня нет чувства сожаления или грусти. Мои взгляды не изменились. Я исполню свой долг спокойно. Словами не выразить моей признательности вам. Я только желаю, чтобы это последнее действие — нанесение удара по врагу, послужило хоть в малой мере благодарностью за все то прекрасное, что вы сделали для меня…
…Я буду удовлетворен, если мое последнее усилие послужит слабой компенсацией за то наследие, которое нам оставили предки.
Прощайте!
Дзюн.[826]
Чаще всего благодарность камикадзе направлена равно как к семье, так и к императору, а его смерть представляется разновидностью комбинированной расплаты за все те блага, что он получил в жизни из личных и вне-личных источников. В типичном введении в дневник, лейтенант Адати из группы особого назначения «Истинный Дух» пишет, что именно из-за любви родителей он может теперь отдать свою жизнь за императора и радуется, что в своей последней атаке сможет сражаться вместе со своим отцом и матерью.[827] Подобным же образом пишет своей семье лейтенант Каидзицу Сусуму из отряда «Семь Жизней»:
«Слова не в силах выразить свою благодарность любящим родителям, оберегавшим и ласкавшим меня до совершеннолетия, дабы я смог хоть в самой малой мере отплатить за то благо, которое даровал нам Его Императорское Величество».[828]
Последнее письмо Мацуо Исао из отряда спецназначения «Герои» также представляет его смерть в качестве комбинированной расплаты со своей семьей и с семьей более крупной, общенациональной; для него есть даже еще один он — по отношению к командующим офицерам:
Дорогие родители!
Пожалуйста, поздравьте меня. Мне дадена великолепная возможность умереть. Сегодня мой последний день. Судьба нашей родины зависит от решающих сражений в южных морях, куда я и упаду, подобно цветку с сияющего вишневого дерева…
Как благодарен я за эту возможность умереть по-мужски! От всего сердца я благодарю своих родителей, заботившихся обо мне постоянными молитвами и сердечной любовью. Я благодарен также командиру нашей эскадрильи и старшим офицерам, присматривавшим за мной, как если бы я был их собственным сыном, и обучавшим меня столь тщательно.
Благодарю вас, мои родители, за те двадцать три года, в течение которых вы заботились и направляли меня. Надеюсь, что то, что я совершу, в какой-то мере воздаст за то, что вы для меня сделали.[829]
Другая часто встречающаяся в записях камикадзе тема — это «искренность» (макото или сисэй), традиционная концепция, играющая столь значительную роль в истории японских героев. Нагацука сообщает о типичном разговоре между двумя офицерами армейских ВВС, который он услыхал незадолго до того, как вызвался участвовать в особых операциях. Капитан Санака, командир второй воздушной ударной группы, пытался убедить своего начальника в том, что, поскольку атакующих самолетов Ki-45 оставалось очень мало, в армии следовало использовать меньшие по размеру Ki-27g для перехвата американских бомбардировщиков В-29.
«Но как сможет Ki-27 перехватить самолет с такой скоростью и вооружением, как у В-29?»
«Прошу вашего прощения, — ответил капитан Санака, — … однако при данных обстоятельствах, как мне кажется, мы обязаны использовать каждый наличествующий на нашей базе самолет, дабы уничтожить возможно большее количество американских бомбардировщиков.»
«А как же наши пилоты? Они еще недостаточно обучены».
