1904 Москва НЕЗНАКОМЫЙ ДРУГ Посвящается П.Н. Батюшкову I Мелькают прохожие, санки… Идет обыватель из лавки весь бритый, старинной осанки… Должно быть, военный в отставке. Калошей стучит по панели, мальчишкам мигает со смехом в своей необъятной шинели, отделанной выцветшим мехом. II Он всюду, где жизнь, — и намедни Я встретил его у обедни. По церкви ходил он с тарелкой… Деньгою позвякивал мелкой… Все знают про замысел вражий, он мастер рассказывать страсти… Дьячки с ним дружатся — и даже квартальные Пресненской части. В мясной ему все без прибавки — Не то что другим — отпускают… И с ним о войне рассуждают хозяева ситцевой лавки… Приходит, садится у окон с улыбкой, приветливо ясный… В огромный фулярово-красный сморкается громко платок он. «Китаец дерется с японцем… В газетах об этом писали… Ох, что ни творится под солнцем… Недавно… купца обокрали»… III Холодная, зимняя вьюга. Безрадостно-темные дали. Ищу незнакомого друга, исполненный вечной печали… Вот яростно с крыши железной рукав серебристый взметнулся, как будто для жалобы слезной незримый в хаосе проснулся,— как будто далекие трубы Оставленный всеми, как инок, стоит он средь бледных снежинок, подняв воротник своей шубы… IV Как часто средь белой метели, детей провожая со смехом, бродил он в старинной шинели, отделанной выцветшим мехом… 1903 Москва ВЕСНА Всё подсохло. И почки уж есть. Зацветут скоро ландыши, кашки. Вот плывут облачка, как барашки. Громче, громче весенняя весть. Я встревожен назойливым писком: Подткнувшись, ворчливая Фекла, нависая над улицей с риском, протирает оконные стекла. Тут известку счищают ножом… Тут стаканчики с ядом… Тут вата… Грудь апрельским восторгом объята. Ветер пылью крутит за окном. Окна настежь — и крик, разговоры, и цветочный качается стебель, и выходят на двор полотеры босиком выколачивать мебель. Выполз кот и сидит у корытца, умывается бархатной лапкой. Вот мальчишка в рубашке из ситца, пробежав, запустил в него бабкой. В небе свет предвечерних огней. Чувства снова, как прежде, огнисты. Небеса все синей и синей, Облачка, как барашки, волнисты. В синих далях блуждает мой взор. Все земные стремленья так жалки… Мужичонка в опорках на двор с громом ввозит тяжелые балки. 1903
Москва ИЗ ОКНА Гляжу из окна я вдоль окон: здесь — голос мне слышится пылкий и вижу распущенный локон… Там вижу в окне я бутылки… В бутылках натыкана верба. Торчат ее голые прутья. На дворике сохнут лоскутья… И голос болгара иль серба гортанный протяжно рыдает… И слышится. «Шум на Марица…» Сбежались А сверху девица с деньгою бумажку бросает. Утешены очень ребята прыжками цепной обезьянки. Из вечно плаксивой Травьяты мучительный скрежет шарманки. Посмотришь на даль — огороды мелькнут перед взором рядами, заводы, заводы, заводы!.. Заводы блестят уж огнями. Собравшись пред старым забором, портные расселись в воротах. Забыв о тяжелых заботах, орут под гармонику хором. 1903 СВИДАНИЕ Время плетется лениво. Всё тебя нету да нет. Час простоял терпеливо. Или больна ты, мой свет? День-то весь спину мы гнули, а к девяти я был здесь… Иль про меня что шепнули?.. Тоже не пил праздник весь… Трубы гремят на бульваре. Пыль золотая летит. Франтик в истрепанной паре, знать, на гулянье бежит. Там престарелый извозчик парня в участок везет. Здесь оборванец разносчик дули и квас продает. Как я устал, поджидая!.. Злая, опять не пришла… Тучи бледнеют, сгорая, Стелется пыльная мгла. Вечер Бреду одиноко. Тускло горят фонари. Там… над домами… далеко узкая лента зари. Сердце сжимается больно. Конка протяжно звенит. Там… вдалеке… колокольня образом темным торчит. |
