1902 КОШМАР СРЕДИ БЕЛА ДНЯ Солнце жжет Вдоль тротуара под эскортом пепиньерок вот идет за парой пара бледных, хмурых пансионерок. Цепью вытянулись длинной, идут медленно и чинно — в скромных, черненьких ботинках, в снежно-белых пелеринках… Шляпки круглые, простые, заплетенные косицы — точно все не молодые, точно старые девицы. Глазки вылупили глупо, спины вытянули прямо. Взглядом мертвым, как у трупа, смотрит классная их дама. «Mademoisell Nadine, tenez voue Droit»… [1] И хмурит брови строже. Внемлет скучному напеву обернувшийся прохожий… Покачает головою, удивленно улыбаясь… Пансион ползет, змеею между улиц извиваясь. 1903 Москва НА ОКРАИНЕ ГОРОДА Был праздник: из мглы неслись крики пьяниц. Домов огибая углы, бесшумно скользил оборванец. Зловещий и черный, таская короткую лесенку, забегал фонарщик проворный, мурлыча веселую песенку. Багрец золотых вечеров закрыли фабричные трубы да пепельно-черных домов застывшие клубы. 1904 ОБРАЗЫ ВЕЛИКАН 1 «Поздно уж, милая, поздно усни: это обман… Может быть, выпадут лучшие дни. Мы не увидим их… Поздно… усни… Это — обман». Ветер холодный призывно шумит, холодно нам… Кто-то, огромный, в тумане бежит… Тихо смеется. Рукою манит. Кто это там? Сел за рекою. Седой бородой нам закивал и запахнулся в туман голубой. Ах, это, верно, был призрак ночной… Вот он пропал. Сонные волны бегут на реке. Месяц встает. Ветер холодный шумит в тростнике. Кто-то, бездомный, поет вдалеке, сонный поет. «Всё это бредни… Мы в поле одни. Влажный туман нас, как младенцев, укроет в тени… Поздно уж, милая, поздно. Усни. Это — обман…» Март 1901
Москва 2 Сергею Михайловичу Соловьеву Бедные дети устали: сладко заснули. Сонные тополи в дали горько вздохнули, мучимы вечным обманом, скучным и бедным… Ветер занес их туманом мертвенно-бледным. Там великан одинокий, низко согнувшись, шествовал к цели далекой, в плащ запахнувшись. Как он, блуждая, смеялся в эти минуты… Как его плащ развевался, ветром надутый. Тополи горько вздохнули… Абрис могучий, вдруг набежав, затянули бледные тучи. 3 Средь туманного дня, созерцая минувшие грезы, близ речного ручья великан отдыхал у березы. Над печальной страной протянулись ненастные тучи. Бесприютной главой он прижался к березе плакучей. Горевал исполин. На челе были складки кручины. Он кричал, что один, что он стар, что немые годины надоели ему… Лишь заслышат громовые речи,— точно встретив чуму, все бегут и дрожат после встречи. Он — почтенный старик, а еще не видал теплой ласки. Ах, он только велик… Ах, он видит туманные сказки. Облака разнесли этот жалобный крик великана. Говорили вдали: «Это ветер шумит средь тумана». Проходили века. Разражались ненастные грозы. На щеках старика заблистали алмазные слезы. 4 Потянуло грозой. Горизонт затянулся. И над знойной страной его плащ растянулся. Полетели, клубясь, грозно вздутые скалы. Замелькал нам, искрясь, из-за тучи платок его алый. Вот плеснул из ведра, грозно ухнув на нас для потехи: «Затопить вас пора… А ужо всем влетит на орехи!» Вот нога его грузным столбом где-то близко от нас опустилась, и потом вновь лазурь просветилась. «До свиданья! — кричал.— Мы увидимся летними днями…» В глубину побежал, нам махнув своей шляпой с полями. вернутьсяМадемуазель Надин, держитесь прямо (фр.). |
