Я захожу в квартиру, включаю компьютер, затем снимаю обувь, и прохожу в кухню. Наливаю стакан виски, смешиваю с колой, выпиваю. Состояние уже в норме – в голове приятно шумит, и не хочется ни о чём думать. Заглянув в шкаф, где обычно валяются смятые в кучу бумажки моей наличности, понимаю, что скоро придется сделать вылазку в город – денег осталось совсем немного. Открываю портфель, инспектирую содержимое. С ассортиментом, в принципе, всё в порядке, хоть президенту показывай, но всё – старое, уже по несколько раз отработанное. Механически пролистываю свежий номер журнала «Часы», разглядываю новинки, прикидываю, что бы заказать на Каланчевке, и кому бы потом это отвезти. В этом направлении голова наотрез отказывается работать, и я решаю наугад просмотреть записную книжку мобильника. Авось, что-нибудь и придет в голову. Ставлю севший аппарат на зарядку, включаю его, и вдруг одно за другим начинают сыпаться сообщения о пропущенных звонках. Давно у меня такого не было. Четыре от Ани Бергельман, один от квартирной хозяйки, один от Ольги, и… двенадцать от Алиева. Я сильно напрягаюсь, и мгновенно набираю его номер. Абонент недоступен. Я напрягаюсь ещё сильнее, и начаю трезветь. Алиев не стал бы звонить так настойчиво без серьёзной причины.

Я весь день тупо просидел за компьютером, методично игнорируя звонки и с Ольгиного, и с Аниного номеров – не до них. Проявился Алиев только к вечеру. Оказалось, что пропал он со связи потому, что срочно уехал по делам в Молдавию, с целью договориться с какими-то местными бандитами насчёт оптовых поставок строительной рабочей силы, и перед отъездом очень хотел увидеться со мной по какому-то срочному делу. Сославшись на то, что это не телефонный разговор, от подробностей Женя воздержался, но уведомил, что вернется дня через три, тогда и увидимся. И желательно, добавил он напоследок, чтобы при этом я был трезв. После чего связь с ним снова прервалась.

Я задумался. Насколько я знаю, обычно с такой целью в Молдавию не ездят. Всякого рода строительных посредников предостаточно и в Москве. В Молдавию имеет смысл ехать только в том случае, если рабочей силы нужно очень много и регулярно. Тысячи единиц. Тогда уже можно выходить на молдавских посредников. Видимо, у Алиева проявились какие-то новые серьёзные перспективы. Впрочем, это неудивительно. Я выпил еще стакан виски с колой, и насильно заставил себя переключиться на дела. Вообще-то, обычно клиентам своим я не звоню. Те, кто уже покупал у меня что-либо, звонят сами, если им срочно нужен какой-нибудь образец в качестве презента жене, подчиненному, другу, в общем неважно кому именно, то звонят сами. Я же просто выбираю организацию, в которой ещё не бывал, к примеру, какое-нибудь ФАПСИ – федеральное агентство правительственной связи и информации, – выясняю режим работы начальства, и в какой-то момент наношу точечный удар. Но сегодня я совершенно не в состоянии анализировать какие бы то ни было новые конторы. И в течение часа обзваниваю полтора десятка своих старых, проверенных клиентов, прощупывая, кому что надо. Встретиться со мной изъявили желание двое из них, заместитель главы администрации подмосковного города Видное, и один из хозяйственных боссов Таманской мотострелковой дивизии. Далековато друг от друга, конечно, но что делать, кому сейчас легко?

Кстати, с Таманской дивизией я как-то раз очень здорово обломался. В профессиональном смысле. Никогда не забуду эту историю, когда, эффектно покинув заднее сиденье «Мерседеса» у старого КПП в глубоком Подмосковье, игнорируя стоявших на посту вооружённых пацанят, я бесцеремонно ввалился прямо в кабинет к тогдашнему командиру, генералмайору Глущенко. В это время одетый в камуфляжную форму огромный генерал громко разговаривал по телефону, и увидев незнакомого, но респектабельного посетителя, запросто махнул рукой в направлении кресла напротив – садись, мол, погоди, договорю. Ну, думаю, попал ты, товарищ генерал. Сейчас я раскручу тебя на все бюджетные деньги, какие только завалялись в твоём старом, обшарпанном сейфе.

У генерала, по-видимому, наличествовали серьезные проблемы. На днях в расположении дивизии какой-то свежеприбывший боец расстрелял лейтенанта. Ну, или наоборот, лейтенант расстрелял свежеприбывшего бойца, толком разбираться я не горел желанием. Но весь облик генерала демонстрировал, что вот прямо сейчас его кто-то сильно трахает на самом высоком уровне. Генерал потел, сжимал челюсти, шёл красными пятнами, и вообще весь его облик всячески выражал полную растерянность, вплоть до изумления. По окончанию беседы он гаркнул «Есть!», с грохотом швырнул на рычаг массивную эбонитовую трубку старого-престарого телефона, огромными ладонями схватился за небрежно, седыми клочками остриженную голову, и громко произнес многоэтажную матерную фразу весьма замысловатой конструкции. После чего воззрился на меня, и поинтересовался, что мне, собственно, надо. После произнесённого мной спича, и исполненного обычного спектакля с журналами генерал обалдело посмотрел на меня, повертел пальцем у виска, и заорал так, что мне понадобилось всё моё профессиональное самообладание, чтоб не вылететь из кабинета бронебойным снарядом.

– Ты что, твою мать?! – кричал комдив, выпучив глаза. – С ума сошел, что ли? Ты кому это принёс?! Нахер ты сюда пришел, часовщик, твою мать?! Ты, твою мать, хоть понимаешь, куда ты пришёл?! Ты понимаешь, что у меня личный состав жрёт в столовой говно, а комсостав ворует всё, что плохо лежит? А плохо лежит абсолютно всё! Какой-то гондон меня сюда назначил, и я тут трахаюсь с этими, сука, ворюгами и живоглотами! У меня тут люди друг друга средь бела дня от остервенения из табельного оружия убивают, а ты мне, блядь, часики… На хуя мне твои часики, сам подумай?! Я, блядь, боевой генерал! А мною эту показушную Таманскую жопу, как тампаксом, заткнули! Нет уж, друг, – внезапно остыл Глущенко. Видимо, дошло, что я к проблемам дивизии непричастен. – Не надо мне часиков твоих. В дивизии нет ни копья денег, солдат скоро и говном кормить будет не на что, так что ты не по адресу. Езжай-ка ты на Знаменку, в Минобороны. Там-то тебя в любом кабинете встретят с радостью. Особенно к сраному козлу этому, Кошелеву, не забудь заглянуть, он у тебя весь твой чемодан вместе с пряжками купит, не торгуясь. Заодно можешь передать от меня привет, и сказать, что если он не прекратит воровать у офицеров бабло, то скоро комсостав мне придется у Хаттаба с Басаевым переманивать.

– Благодарю за информацию, товарищ генерал-майор, – невозмутимо ответил я. – Привет при случае передам. Как вы сказали, его фамилия? Кошелев?

– Кошелев Иван Палыч… козззёл, ёпт.

Видимо, генералом Глущенко и впрямь заткнули эту дыру совершенно неожиданно для него. И в финансовое состояние дивизии посвятить забыли. Потому что по дороге к машине меня нагнал местный завхоз, жирный полкан с мерзкими сальными глазами, любезно пригласил в свой вонючий кабинет, и я оставил ему «со скидкой» пару симпатичных побрякушек, в общей сложности на пять тысяч долларов. Уезжал я из расположения дивизии в несколько подавленном состоянии. Генералов-то до этого я видывал множество. Самых разных; ментовских, военных, и прочих. Но вот честного генерала я увидел тогда впервые в жизни.

А Кошелева того я тогда на Знаменке отыскал. Тот действительно не торговался, и впоследствии сделал у меня немало дорогостоящих приобретений – часы ему нравились. В общем, клиент как клиент. Ничего особенного. Только богаче многих остальных. Привета от Глущенко я ему, впрочем, передавать не стал. Посчитал, что некорректно. Всё-таки я намного младше их по званию.

Позвонив водителю, и назначив на утро поездку, я связался с Ольгой. Она уже заканчивала работу, и настоятельно просила встретиться, хотя бы поужинать. Отказывать ей было неудобно. Всё же эта девушка доверила мне ключи от собственного дома, и даже практически приглашает в ЗАГС. Насчет ЗАГСа я, кстати, даже скорее всего готов серьёзно задуматься. Почему бы и нет, в конце концов? Мне уже под тридцатник, а никакого желания создать семью у меня так и не возникало. Может быть, с Ольгой что-нибудь получится. Тем более, она мне всё-таки небезразлична… Конечно, я не скажу, что её люблю, но, как говорится, стерпится – слюбится. Тем более, мне с ней действительно хорошо. А будет плохо – разведусь. Долго, что ли?