– Да нет, это ты пойми! Любовь сильнее любых денег, запомни, а любовь женская – особенно. Чего ты зациклился на деньгах-то этих? Ты и неделю в месяц не работаешь, а тебе уже хватает. А если будешь работать чаще, то хватит и на неё тоже.

– Ути-пути, – ухмыльнулся я. – Много ты понимаешь, ёпт. Она, конечно, очень корректна, и в глаза ничем не тычет, но я и сам не слепой, и кое-что вижу. Жень, ты пойми, это не просто божественно красивая женщина, от которой можно сойти с ума, и плясать вокруг неё всякие твои романтическо-поэтические пляски. Не всё так просто! И если вернуться с небес на землю, то у неё, дружище, одни только часы стоят сто пятьдесят штук зелени.

– Сколько-сколько?! – Алиев аж подпрыгнул в кресле.

– Чего глаза вытаращил? Уж поверь, в этомто вопросе я разбираюсь. Для сравнения: знаешь, сколько стоит вот эта квартира, в которой мы сейчас находимся? Ага, правильно, приблизительно столько же. Теперь врубаешься потихоньку? Столько же стоит тот «Кайенн», что мы тогда видели. А это всегонавсего одна из её машин. Так, жопу по городу возить. А знаешь, сколько стоит разок пожрать в «Турандоте»? Пятьсот баксов. Это средний счет. На одного человека. А она туда ходит, как в «Макдоналдс». Для неё это в порядке вещей, и называется «зайти поесть»! Да я никогда в жизни не смогу обеспечить ей тот уровень жизни, к которому она привыкла. Ни-ког-да не смо-гу!

– Да уж, – Алиев задумчиво потер висок. – Не хрен собачий. Я тебя понял, братан. Впрочем… Ты, конечно, поступай, как знаешь. Но, если уж совсем честно, на твоем месте я всё равно хрен бы когда отступил. Я б трупом лёг, но сделал бы всё, что мог. И даже больше.

– Твоё право, – я безразлично пожал плечами, и сделал большой глоток виски. – Я просто слишком хорошо понимаю, что это не закончится ничем хорошим. Либо я уеду в дурдом, либо мне, как ты недавно совершенно справедливо заметил, выдернут ноги. Я вот думаю всерьез заняться Ольгой, потому что там всё предельно ясно: она в меня влюблена, ну и мне с ней тоже хорошо и комфортно. Причём, вполне земная и живая девушка. А с Аней… Нет, с Аней – всё. Это окончательное решение, и обжалованию не подлежит.

– Твоё право, старик, – с некоторым недоверием глядя на меня, медленно произнес Алиев. – Твоё право. Может, так оно и действительно будет лучше.

В это время зазвонил лежавший на поручне кресла мой телефон. Мы оба автоматически покосились на дисплей – звонила Аня Бергельман. Мгновенно позабыв обо всём, я судорожно схватил трубку, и под ироничную усмешку Алиева метнулся на кухню, плотно закрыв за собой дверь. А ещё через минуту, наскоро попрощавшись с Евгением, я пулей вылетел на улицу, и чуть не бросился под ближайшее такси. Аня попросила меня приехать, сообщив, что сняла квартиру, и ушла от мужа навсегда.

Большая трехкомнатная квартира номер тринадцать, на проспекте Мира, в длинном доме аккурат между Капельским и Банным переулками, была очень хороша. Огромные подоконники вполне позволяли не только сидеть на них, а хоть и танцевать. Окна пятого этажа выходили прямо на проспект, и ещё меня позабавило, что оттуда отчетливо просматривался Слесарный переулок, и ближайшее к проспекту здание, где находилось управление ГАИ всего Подмосковья, а в нем кабинет одного из моих самых любимых, могущественных и богатых клиентов – собственно руководителя ведомства, генерала Ягушкина. Помнится, как-то раз мне позвонил Берсеньев, тогдашний главный гаишник Одинцовского района, невероятно глупый и омерзительно совковый полкан с замшелым мозгом, и уведомил, что несмотря на упомянутую мной «пожизненную гарантию», совсем недавно купленный у меня за бешеные деньги «Вашероновский» хронограф накрылся медным тазом. И этот старый дурак не придумал ничего лучшего, как отнести их в фирменный авторизованный сервис. Ко всему привыкшие, безупречно выдержанные мастера открыто смеяться ему в глаза там, конечно же, не стали, но бесстрастно сформулировали на бумажке, что гарантийному ремонту хронограф не подлежит, ибо «изготовленным мануфактурой Vach eron Constantin не является». Обозлившийся полкан позвонил мне, угрожал всеми страшными карами, которые только могла одолеть его примитивная фантазия. Я, разумеется, самообладанием швейцарских мастеров похвастаться не могу, поэтому резко его оборвал, и сообщил, что вот прямо сейчас еду к генералу Ягушкину. И если полковник Берсеньев соизволит пообещать больше никогда не трахать мне мозги всякой мелочью, то я пообещаю полковнику Берсеньеву не упоминать его фамилии в беседах с генералом Ягушкиным, и не рассказывать ему, что когда-то полковник Берсеньев в запале обозвал генерала Ягушкина «первым вором во всем подмосковном ГАИ». Ну, и что оставалось делать несчастному Берсеньеву? Проглотил, конечно же. А я несколько последующих лет передвигался по автодорогам Одинцовского района предельно осторожно. Пока этого дурака не вышвырнули на пенсию.

– Надоело до смерти, – тем временем рассказывает Аня, включая чайник, и накрывая на стол всякую сопутствующую мелочь. На Ане зелёные штанымилитари с карманами на штанинах, и майка с капюшоном. Выглядит очень уютно. – Сижу дома месяцами, никуда не выйти толком, ничем не заняться. Мы с ним и раньше-то особо близки не были, а сейчас уже совсем друг другу чужие. Да и девчонка у него какаято… Хоть бы скрывал, скотина.

– А что, она уже домой к вам приходит? – я пытаюсь шутить: Аня выглядит очень грустной.

– Да ей не надо даже домой приходить, Ром. Их постоянно видят вместе десятки наших общих знакомых. А потом звонят мне, и рассказывают. Поэтому я всегда знаю, когда, что и где. Он, по-видимому, сильно ею увлекся. Ходит с ней в те же места, что и со мной когда-то.

– М-да. Как жы вы дошли до такой жизни? – мне искренне непонятно, как можно, обладая таким сокровищем, обращать внимание на каких-то других женщин. Зачем?

– Не знаю, – задумывается Аня. – Понимаешь, я совсем не из богатой семьи. Мой папа хоть и профессор, но капиталов не нажил. Просто в девятнадцать лет я выиграла некий очень специальный конкурс красоты, проходящий среди исключительно еврейских девушек. А мой будущий муж был одним из спонсоров. Мы даже тогда не были знакомы. Ну, вот он увидел меня, и влюбился.

– Неудивительно, – машинально роняю я.

– Он тогда очень красиво ухаживал. Устроил мне самое настоящее небо в алазах. Заваливал меня цветами и дорогими подарками, серьёзно помогал по каким-то делам моему папе. Разумеется, тогда мне казалось, что вон оно, счастье. Действовал правильно, технично. И в итоге, в общем, купил себе титулованную породистую еврейскую жену… Кстати, Ром, может, ты выпьешь что-нибудь? У меня и виски есть, и кола.

– С удовольствием, – улыбаюсь я. Пить больше, в принципе, не нужно бы, у Алиева выпил немало. Но мне до сих пор не верится в происходящее. Я, ташкентский беженец-недоучка, мелкий мошенник, сижу дома у практически настоящей королевы, и она наливает мне выпить. И даже смотрит на меня каким-то особенно тёплым взглядом. Хотя, может это мне просто кажется.

– Ну, а потом оказалось, что у нас не может быть детей, – неожиданно говорит Аня. – Он потратил огромные деньги, мы объездили все лучшие клиники мира, и выяснилось, что проблема в нём самом. Вот после этого и началось. Похоже, что он стал тихо меня ненавидеть. Так что, видимо, всё же придется разводиться. Не может же это продолжаться бесконечно.

– А тебе не сложно будет отвыкать от всей этой роскоши? – осторожно интересуюсь я. – Это ведь совсем не просто, вдруг так резко сменить привычный стиль жизни.

– Это как раз проще всего, Рома, – уверенно ответила она. – Я ведь не с рожденья так жила, к тому же мне и отвыкать-то особенно не от чего. Дом мужа, в котором мы жили, мне никогда не нравился, хоть и роскошь там, конечно, запредельная. И потом мне куда больше нравится жить в городе. У него тут есть какие-то квартиры, но он всегда считал, что я должна жить в доме, и в Москву меня не отпускал. Хотя сам мог пропадать неделями. У меня вообще-то тоже квартира своя есть, и даже четырехкомнатная. Только она в спальном районе, от центра очень далеко, и мои родители её сдают. К тому же, Ром, ты даже не представляешь, сколько у меня разнообразных связей. Причем, всё это просто благодаря моему старому титулу и кривой фамилии. Так что, если мне понадобится не особенно обременительная работа с большой зарплатой, то она будет у меня уже завтра. А всё остальное такая мелочь, – она пренебрежительно сморщила носик. – Машину я купила себе сама, а всякие дорогостоящие цацки, что он мне дарил, пусть хоть завтра забирает, мне они не нужны. Но такого жлобства я за ним не припоминаю. Он вообще-то вполне нормальный мужчина. Только – не мой. И я – не его. И так было с самого начала.