– Что? – проговорил он.

– Да тот трупик-то. Ты ничего не помнишь. Мы читали про него в газете.

Помолчав, он закричал:

– Ты просто сумасшедшая!

Но его растерянность, должно быть, поддала ей жару, придала какую-то особенную силу, так что она смогла рассказать и подробности:

– Я положила его в ящик – он был мертвый, я убила его как только он родился. И когда мы выехали в городской залив, я его выбросила.

Он сидел мрачный и безмолвный, а она продолжала говорить: – Это было давно, несколько лет тому назад, когда она уезжала в Лунное. Так что он видит, что не все узнается, далеко не все. Как он думает: что было бы, если б узнавалось все, что делают люди? А что делают замужние женщины в городах?

Они убивают детей еще до того, как те родятся, для этого имеются специальные доктора, Там не хотят иметь больше одного, в крайнем случае, двоих детей, и тогда доктор просто чуточку вскрывает им матку. Так что Аксель может ей поверить, – там это вовсе не бог весть какая штука.

– Так, значит, и последнего ребенка ты тоже прикончила? – спросил Аксель.

– Нет! – ответила она с величайшим равнодушием. – Да мне и не надо было, – сказала она. Но еще раз возвратилась к тому, что это было бы не так страшно.

Казалось, она привыкла постоянно иметь этот вопрос перед глазами, потому и стала так равнодушна. В первый раз ей, может быть, было все же немножко жутко, немножко страшно убивать ребенка; а во второй? Она рассматривала самое деяние с какой-то исторической точки зрения: это сделано, и так делается.

Аксель вышел из избы с тяжелой головой. Его не столько занимало, что Варвара убила своего ребенка, – его это не касалось. И то, что она вообще имела этого ребенка, тоже не стоило особенного разговора. Невинностью она не была, да и не притворялась. Наоборот, она не скрывала своей осведомленности и даже научила его некоторым запретным забавам. Ладно. Но последнего ребенка он отнюдь не желал терять, маленький мальчик, беленькое тельце, завернутое в тряпку. Если она была виновна в смерти этого ребенка, она причинила зло ему, Акселю. Разорвала связь, имевшую для него большую цену, и притом такую, какой он уже не мог создать. Но возможно, что он обвиняет ее и напрасно: может быть, она действительно упала в ручей и не успела подняться. Хотя узел-то ведь был с ней, половина рубашки, которую она взяла с собой…

Но часы шли, наступил полдень, потом вечер. Аксель улегся и постель, долго пролежал, глядя в темноту, наконец, заснул и проспал до утра. А там настал новый день, а после него другие.

Варвара оставалась все такая же. Она знала многое из того, что делается на свете, и равнодушно относилась к мелочам, представлявшим опасности и страхи в деревне. С одной стороны, это было утешительно – она была бодра за обоих, беспечна за обоих, Да и вообще-то, она вовсе не представляла из себя ничего страшного. Варвара – чудовище? Ничего подобного. Наоборот – красивая девушка, голубоглазая, чуточку курносая, золотые руки – как работает! Она постоянно скучала, ей надоели и хутор, и деревянные горшки, требовавшие усиленного мытья, надоел, может быть, и сам Аксель, и проклятое затворническое житье, но она не убивала ни одно живое существо и по ночам не стояла над Акселем с занесенным ножом.

Только один раз еще заговорили они о детском трупике в лесу. Аксель опять сказал, что лучше было бы похоронить его на кладбище и закидать землей, но Варвара, как и раньше, утверждала, что ее способ действия гораздо лучше.

После чего сказала нечто, указывавшее, что и она тоже рассуждала, проявляла изворотливость ума, думала маленьким, жалким мозгом:

– А если откроется, я поговорю с ленсманом, я у него служила, госпожа Гейердаль мне поможет, Не у всех такая протекция, а их все-таки оправдывают.

И кроме того, отец мой в ладу со всеми властями, и сам понятой, и все такое.

Аксель только покачал головой.

– Ты не веришь?

– Что же по-твоему может сделать твой отец?

– Не твоего ума дело! – сердито крикнула она, – думаешь погубил его тем, что отнял у него дом и кусок хлеба!

По-видимому у нее было представление, что репутация отца несколько пошатнулась за последнее время, и что это может повредить ей самой. Что мог ответить на это Аксель? Молчать. Он был миролюбивый и работящий человек.

К началу зимы Аксель Стрем остался опять один в Лунном, Варвара уехала.

Да, все было кончено.

Она говорила, что поездка ее в город будет непродолжительна, ведь это не в Берген, но она не хочет оставаться здесь и терять один зуб за другим, пока она не вывалятся все до единого.

– Сколько же это будет стоить? – спросил Аксель. – Почем я знаю! – ответила она. – Во всяком случае, тебе это ничего не будет стоить, я заработаю.

Она объяснила, почему лучше предпринять эту поездку именно теперь: сейчас доятся только две коровы, к весне понесут две другие, да и все козы будут с козлятами, потом начнутся полевые работы, дела будет по горло до июня.

– Делай, как хочешь, – сказал Аксель.

Это ничего ему не будет стоить, ровно ничего. Но ей нужно денег, самые пустяки, на дорогу и на зубного врача, еще на сак и разные другие вещи, но если он не согласен, она обойдется и без них.

– Ты и так забрала уж много денег, – сказал он.

– Ну, так что ж, – ответила она. – Они уже все разошлись, – Разве ты не копила?

– Копила? Можешь поискать в моем сундуке. Я не копила и в Бергене, а там я получала жалованье гораздо большее.

– У меня нет для тебя денег, – сказал он.

Он не очень верил, что она вернется из этой поездки, к тому же она так долго мучила его всяческими капризами, что, в конце концов, он стал охладевать к ней. И на этот раз приличной суммы ей не удалось выманить, но он посмотрел сквозь пальцы на то, что она забрала с собой огромное количество провизии, и свез ее вместе с ее сундуком на пароход.

Вот и наступила развязка.

Оно бы ничего остаться одному на хуторе, он к этому привык, но скотина очень его связывала, и когда ему приходилось отлучаться из дому, она оставалась без ухода. Торговец посоветовал ему взять на зиму Олину, она когда-то несколько лет прожила в Селланро, правда теперь она старая, но все– таки хлопотунья и работящая. Аксель послал за Олиной, но она не пришла, и он не имел от нее известий.

В ожидании Аксель работает на рубке дров, обмолачивает свой маленький скирд ячменя и ходит за скотиной. Было одиноко и тихо. Изредка проезжал по пути в село или из села Сиверт из Селланро. В село он возил дрова или кожи, или молочные продукты, оттуда же возвращался почти всегда порожняком, хуторянам из Селланро мало что нужно было покупать.

Изредка проходил мимо Лунного Бреде Ольсен, и за последнее время чаще, чем раньше – чего это так зачастил? Он старался в последние недели стать необходимым на телеграфной линии и таким образом сохранить за собой место.

Со времени отъезда Варвары он ни разу не зашел к Акселю, а проходил мимо, и это с его стороны заносчиво, – ведь он все еще жил в Брейдаблике и не выселился оттуда. Однажды, когда он намеревался пройти, даже не поздоровавшись, Аксель остановил его и спросил, когда он собирается освободить место.

– Как ты расстался с Варварой? – спросил вместо ответа Бреде.

Слово за слово:-» Ты отправил ее без всяких средств, она насилу добралась до Бергена.

– А, так она в Бергене?

– Да, она пишет, что наконец-то попала туда, но это без твоей помощи. – Вот я возьму и сейчас же выселю тебя из Брейдаблика, – сказал Аксель.

– Сделай одолжение! – насмешливо ответил тот. – После нового года мы и сами выселимся, – сказал он и пошел своей дорогой.

А-а, Варвара уехала в Берген. Значит, так и вышло, как Аксель думал. Он не горевал, – горевать! Чего ради? Она была просто ведьма; но до сих пор он еще не терял надежды, что она вернется. Черт его поймет! Должно быть, он все-таки очень уж привязался к этому человеку, к этой негоднице. Но у них были и хорошие минуты, незабвенные минуты, именно для того, чтоб она не убежала в Берген, он и поскупился на деньги при прощании. И вот она все равно удрала. Правда, вон висят кое-какие ее платьица, да на полке лежит в бумаге соломенная шляпка с крылышками. Но она не вернется за ними. Ох, да, может быть, он и горевал немножко. Словно в насмешку, ее газета продолжала приходить и, наверное, не прекратится до нового года.