В этом не было ничего несообразного. Еще они открыто говорили, что не знают, сколько выручат за скалу в том виде, в каком она сейчас: если начнется разработка, то сорок тысяч, может быть, вовсе и не цена, если же скала останется, как есть, – так это брошенные деньги. Но на всякий случай они желали иметь руки развязанными и потому предлагали Исааку за его долю пятьсот крон.

– Я – уполномоченный Исаака, – сказал Гейслер, – и я продам его право не дешевле, чем за десять процентов покупной суммы.

– Четыре тысячи! – воскликнули господа.

– Четыре тысячи, – сказал Гейслер. – Скала принадлежала Исааку, он получает четыре тысячи. Мне она не принадлежала, я получил сорок тысяч.

Предлагаю вам побеспокоиться и обдумать это!

– Да, но четыре тысячи! Гейслер встал и сказал:

– Иначе никакой продажи!

Они подумали пошептались, вышли во двор, стали тянуть время.

– Седлайте лошадей! – крикнули они конюхам. Один из господ пошел к Ингер и по-княжески рассчитался за кофе, несколько штук яиц и помещение. Гейслер похаживал с виду равнодушный, но по-прежнему не дремал:

– Ну, а как вышло в прошлом году с орошением? – спросил он Сиверта.

– Спасли весь урожай.

– Вы распахали еще вон ту можечину с тех пор, как я был здесь в последний раз?

– Да.

– Вам надо завести еще одну лошадь, – сказал Гейслер. Все-то он видел!

– Пойди сюда и давай же покончим дело! – позвал его помощник.

Все опять пошли в пристройку. И Исааку выплатили его четыре тысячи крон.

Гейслер получил бумагу и сунул ее в карман, словно она ничего не стоила.

– Спрячь же ее! – сказали ему господа, – а жена твоя через несколько дней получит банковскую книжку.

Гейслер нахмурился и сказал: – Хорошо!

Но они еще не развязались с Гейслером. Он не раскрыл рта для какой-нибудь просьбы, но он просто стоял, и они видели, как он стоит; может быть, он выговорил сколько-нибудь деньжонок и для себя лично. Когда помещик выдал ему пачку кредиток, Гейслер только кивнул и опять сказал: – Хорошо.

– А теперь давайте выпьем по стаканчику с Гейслером, – сказал помещик.

Выпили и все было кончено. Потом простились с Гейслером.

В эту минуту появился Бреде Ольсен. Что ему было надо? Бреде, конечно, слышал вчера громовые взрывы и понял, что в скалах что-то происходит. Вот он и явился и тоже пожелал продать гору. Он прошел мимо Гейслера и обратился к господам: он открыл замечательные породы камней, прямо невероятные породы, одни, как кровь, другие, как серебро; он знает каждый самый маленький закоулочек в окрестных скалах и ходит по ним, как по полу, он знает длинные жилы с тяжелым металлом, какой это может быть металл?

– Есть у тебя образцы? – спросил горняк.

– Да. Только не лучше ли вам пройти самим в скалы? Это недалеко. А образцы-то? Как же, много мешков, много ящиков, Бреде не захватил их с собой, но они у него дома, он может сбегать домой за образцами. Но скорее будет сбегать за ними в горы, если господа согласятся подождать.

Господа покачали головой и уехали. Бреде обиженно посмотрел им вслед.

Если надежда на минуту вспыхнула в нем, то теперь она погасла, он работал под несчастливой звездой, ничего ему не удавалось. Хорошо еще, что у него был легкий характер, помогавший ему выносить такую жизнь; он посмотрел вслед всадникам и сказал наконец: «Скатертью дорожка!»

Тут он опять стал вежлив с Гейслером, своим прежним ленсманом, уже не «тыкал» ему, а поздоровался и заговорил на «вы». Гейслер под каким-то предлогом вытащил бумажник и показал, как туго он набит деньгами.

– Не можете ли вы помочь мне, ленсман? – сказал Бреде.

– Ступай домой и перекопай свое болото! – ответил Гейслер, не дав ему ни гроша.

– Я мог бы, конечно, притащить с собой целый мешок образцов, но разве не лучше было бы им самим осмотреть горы, раз уж они были здесь?

Гейслер пропустил это мимо ушей и спросил Исаака:

– Ты не видел, куда я девал тот документ? Он очень важный, стоит много тысяч крон. Ага, вот он, в пачке кредиток!

– Что это были за люди? Просто приехали прокатиться? – спросил Бреде.

Гейслер, должно быть, все время очень волновался, теперь у него наступила реакция. Но все-таки у него еще оставались силы и охота на кое-какие дела: он позвал с собой в скалы Сиверта, и там Гейслер разостлал большой лист бумаги и начертил карту местности с южной стороны озера. Зачем-то ему это понадобилось. Когда он через несколько часов вернулся на хутор, Бреде сидел еще там, но Гейслер не стал отвечать на его расспросы, он был утомлен и только помахал ему рукой.

Он проспал без просыпу до раннего утра, потом встал вместе с солнцем, свежий и бодрый.

– Селланро! – сказал он, вышел на двор и оглянулся по сторонам.

– Все эти деньги, что я получил, – сказал Исаак, – неужто они мои?

– Чепуха! – ответил Гейслер. – Разве ты не понимаешь, что должен был бы получить еще больше. И, собственно, тебе следовало бы получить их от меня, согласно нашему договору; но, как ты видел, вышло иначе. Сколько ты получил? Всего тысячу далеров по старому счету. Я вот стою и думаю, что надо бы тебе завести лошадь.

– Да.

– У меня есть на примете одна лошадь. Теперешний понятой у ленсмана Гейердаля забросил свою усадьбу. Ему, кажется, больше нравится разъезжать по торгам. Он распродал свою скотину, теперь собирается продать лошадь.

– Я с ним потолкую, – сказал Исаак.

Гейслер широким жестом указал на лежавшую перед ними местность:

– Все это принадлежит маркграфу! У тебя есть дом и скот, и обработанная земля, никто не может уморить тебя голодом!

– Нет, – отвечал Исаак, – у нас есть все, что создал Господь!

Гейслер побродил по двору, потом вдруг пошел к Ингер:

– Не дашь ли ты мне и сегодня немножко провизии? – спросил он. – Несколько штук вафель, без масла и сыра, в них и так много здобы. Нет, сделай, как я говорю, больше я ничего не возьму.

И опять вышел. В голове у него, должно быть, было тревожно, он пошел в пристройку и сел писать. Все продумал он, верно, уж заранее, потому что писал очень недолго.

– Это заявление в казну, – важно сказал он Исааку, – в департамент внутренних дел, – сказал он. – У меня столько всяких хлопот.

Забрав узелок с провизией и простившись, он как будто вдруг что-то вспомнил:

– Да, вот что, в последний раз, когда я уходил, я, должно быть, позабыл – я вынул бумажку из бумажника, а потом сунул ее в жилетный карман. Там и нашел. У меня столько хлопот. – С этими словами он сунул что-то в руку Ингер и пошел.

Да, так и пошел Гейслер, и с виду казался даже довольно бравым. Он совсем не опустился и умер не скоро. Он приходил в Селланро еще раз и умер только много лет спустя. Всякий раз, когда он уходил с хутора, о нем скучали; Исаак думал было спросить его на счет Брейдаблика и посоветоваться, но как– то не вышло. Да Гейслер, наверное, и отсоветовал бы ему покупать этот участок – покупать совсем не устроенную землю для такого заядлого конторщика, как Елисей.