Правда, страшно дорого стоило упросить торговца послать телеграмму, но эта телеграмма должна была особенным образом подействовать на сына, а кроме того, Исааку и самому было занятно прийти домой и рассказать Ингер, что вот послана телеграмма. На обратном пути он нес на спине еще сундучок своей новой работницы, но был полон такой же гордости и таинственности, как и в тот раз, когда возвращался с золотым кольцом…

Чудесное настало время. Ингер прямо не знала что бы ей такое сделать хорошего и полезного, и говорила мужу, как в старину – «Как это ты со всем справляешься!» Или: – «Ты совсем изведешься!» Или же: – «Ну, нет, теперь иди скорей домой и закуси, я напекла тебе вафель!» – Чтоб порадовать его, она спросила:

– Любопытно бы мне знать, на что ты запас эти бревна, и что ты затеваешь строить?

– И сам хорошенько не знаю, – ответил он и напыжился.

Все пошло, как в былые, давние времена. А после того, как родился ребенок, и оказалось, что это девочка, крупная девчонка, хорошенькая и правильного сложения – после этого Исаак был бы камнем и собакой, если б не возблагодарил бога. Но что же он собирался строить? Вот уж будет теперь Олине о чем порассказать, побегать к соседям: пристройка к избе, еще горница. Что же, народу в Селланро стало много, взяли работницу, да ждут домой Елисея, да прибавилась еще маленькая девчоночка – старая изба будет теперь вместо клети, больше она ни на что не годится.

И разумеется, в один прекрасный день он должен был рассказать Ингер, ей ведь так хотелось узнать, и хотя Ингер может быть и знала уж тайну от Сиверта – они частенько шушукались друг с дружкой – она все-таки страшно удивлялась, всплеснула руками и сказала: – «Да ты не врешь?»

Весь лоснясь от внутреннего удовольствия, он ответил:

– Ты столько натащила новых ребят в усадьбу, что я не знаю, как их и приютить!

Мужчины каждый день уходили ломать камень для новой каменной избы. Они старались перещеголять друг друга на этой работе, один молодой и крепкий, с полным круглым телом, с глазом, быстро определяющим место удара и быстро отыскивающим подходящий камень; другой – пожилой и медлительный, с длинными руками, наваливающийся на лом с чудовищной силой. Наломав большую кучу, они давали себе передышку и сдержанно разговаривали.

– А Бреде-то собрался продавать, – сказал отец.

– Да, – сказал сын. – Занятно, сколько он просит.

– Ну, да.

– А ты не слыхал ничего?

– Нет. Слыхал, что двести.

Отец подумал с минуту и сказал:

– Как по-твоему, годится этот камень на фундамент?

– Смотря по тому, собьем ли мы с него эту корку, – ответил Сиверт и сейчас же встал, дал отцу держать лом, а сам принялся колотить молотом. Он раскраснелся и вспотел, вытягивался во весь рост и с размаха опускал молот, опять выпрямлялся и опускал молот, двадцать раз подряд, двадцать громов. Он не щадил ни инструмента, ни себя. Работа была тяжелая, рубашка вылезла у него из штанов, живот обнажился, каждый раз он приподымался на цыпочки, чтоб сильнее размахнуться молотом. Двадцать ударов.

– Давай посмотрим, – крикнул отец.

Сын остановился и спросил:

– Есть на нем трещина?

Оба легли на землю и осмотрели камень, осмотрели этого дурня, скотину; нет, трещины не было!

– Давай я попробую одним молотом, – сказал отец, вставая.

Работа еще труднее, вся на силе, молот разогрелся, сталь зазубрилась, рукоятка расшаталась.

– Рукоятка соскочит, – сказал Исаак и остановился. – Сил не хватает. – Только нет, этого он не думал, что сил не хватает.

И отец, этот кряж, непритязательный, полный доброты, предоставил сыну нанести последние удары и расколоть камень.

– Вот он и раскололся на две половинки. Пришлось-таки тебе с ним повозиться! – сказал отец. – Гм. А из Брейдаблика-то ведь может выйти толк.

– И по-моему тоже, – сказал сын.

– Ежели распахать да осушить болото.

– Избу надо поправить.

– Ну, понятно, избу поправить. Да, работы-то там будет много, что и говорить. А что, не собиралась мать на праздник в церковь?

– Да, говорила.

– Так. А вот что: надо хорошенько посмотреть везде, не найдется ли хорошая приступка для новой избы. Ты нигде не видал такой?

– Нет, – сказал Сиверт.

Они опять принялись за работу. Дня через два оба решили, что камней на стену хватит. Был вечер пятницы, они сели передохнуть и опять поговорили.

– Гм. Как по-твоему, – сказал отец, – не прикинуть ли нам насчет Брейдаблика?

– Как так? – спросил сын, – на что он нам?

– Да не знаю. Там школа, и расположен он как раз по середине.

– Так что из этого? – спросил сын.

– Я и сам не знаю, потому что нам-то он ни к чему.

– Ты уж думал об этом? – спросил сын. Отец ответил:

– Нет. Разве что Елисей согласится на нем поработать.

– Елисей?

– Да уж не знаю.

Оба долго размышляют. Отец начал собирать инструменты и нагружать их на себя, собираясь домой.

– Разве что так, – сказал наконец Сиверт, – Так ты бы поговорил с ним.

Отец закончил разговор, сказав:

– Ну вот, и сегодня мы не нашли хорошей приступки для новой избы.

На следующий день была суббота и надо было выйти из дома спозаранку, чтоб перебраться через перевал с ребенком. Работницу Иенсину взяли с собой, так что одна крестная мать была, других восприемников решили поискать по ту сторону перевала, среди родных Ингер.

Ингер страх как разоделась; она сшила себе платье с белой оторочкой у ворота и обшлагов. Ребенок был весь в белом, по подолу рубашечки была продернута новая голубая шелковая ленточка, ну, да и малютка-то была совсем особенная, она улыбалась и лепетала что-то свое, прислушиваясь, как бьют в горнице часы. Отец все искал для нее имя. Это было его право, он намеревался настоять на своем – вы только послушайте меня! Он колебался между Якобиной и Ревеккой, оба имени были в том же роде, что и Исаак, а в конце концов пошел к Ингер и робко сказал:

– Гм. Что ты скажешь насчет Ревекки?

– Ну что ж, хорошо, – ответила Ингер.

Услышав это, Исаак почувствовал себя героем и решительно заявил:

– Если ее будут как-нибудь звать, так только Ревеккой! Я буду не я, ежели не так!

И разумеется, он пожелал тоже отправиться в церковь, – помочь нести ребенка и так, вообще, для порядка. У Ревекки да чтобы не было провожатых!

Он подстриг бороду и надел красную рубаху, как в молодые годы; дело происходило в самую жару, но у него был новый зимний костюм, и он нарядился в него. Но, впрочем, Исаак был не такой человек, чтоб превыше всего ставить щегольство и изящество, поэтому он надел в дорогу баснословной величины сапожища.

Сиверт и Леопольдина остались дома смотреть за стадом.

Озеро переплыли на лодке, и это было большим облегчением против прежнего, когда приходилось обходить озеро кругом. А посредине озера, когда Ингер стала кормить девочку грудью, Исаак увидел, как у нее блеснуло что-то, висевшее на тесемочке, что бы это такое было? В церкви он заметил, что на руке у нее золотое кольцо. Ох, уж эта Ингер, не могла-таки утерпеть!