– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила Ева, когда они готовили в кухне тосты и омлет.

– Да. Все в порядке, думаю… Я так за него боюсь.

– Знаю. – Ева обняла сестру. – Знаю.

Прошел день, и настало время ехать в больницу, чтобы навестить отца после операции.

Ему было хуже, чем они ожидали. В полубессознательном состоянии он лежал в небольшой палате, подключенный к капельнице и каким-то трубочкам. Еще одна трубочка выходила из-под покрывала, и Ева поняла, что это катетер.

В первое мгновение Еве показалось, что перед ней умирающий человек. Из глаз моментально брызнули слезы, и она на ощупь нашла стул. Дженни положила ей на плечо руку и завела разговор на отвлеченную тему, пока сестра пыталась успокоиться. Потом Ева подвинула свой стул ближе к кровати и взяла отца за руку, вялую и сухую, как бумага. Ей пришла в голову мысль, что она не делала этого уже много лет, с тех пор, как была маленькой девочкой.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Ева, с трудом выдавливая из себя слова.

Все, что она хотела сказать, – про то, как его любит, как ей жаль, что между ними не было очень близких отношений, и прочее в том же духе, – все это осталось внутри.

– Ты обязательно поправишься, папа.

Новостей об операции у них не было – у доктора закончилось дежурство, и он ушел. Им только сообщили, что всю информацию они получат утром.

После того как сестры тихо поужинали за кухонным столом, Дженни пошла наверх, чтобы принять ванну и лечь спать. Ева думала, что услышит, как сестра плачет в своей спальне, и собиралась пойти ее утешить, но эхо их детства оказалось слишком сильным.

Они уже потеряли одного из родителей, поэтому знали, что их ждет. Одежда и личные вещи, упакованные в коробки, ставшие вдруг такими дорогими фотографии, уже не отражающие реальность, а запечатлевшие горе друзей и близких во время похорон… Их мать рассталась с жизнью январским утром в возрасте сорока лет в результате самой обычной автомобильной катастрофы. Гололед… Медсестра, обслуживающая больных на дому, объезжала пациентов и не пристегнула ремень безопасности. Она погибла моментально, когда машина съехала с дороги и врезалась в дерево.

Ничего более ужасного не могло случиться с Дженни, Евой и их отцом.

Понадобились недели, месяцы для того, чтобы они смогли осознать новую реальность. В первый день девочки играли дома в куклы, хихикали и чувствовали себя необычно возбужденными. Их не отправили в школу, люди приходили в дом с цветами и подарками. Это было похоже на Рождество. Только гораздо позже они стали горевать по маме и поняли, что она никогда не вернется. Девочки открывали мамин шкаф, прятали лица в шубу и мягкие джемперы, сохранившие запах ее духов, и плакали, умоляя ее вернуться.

Ева заставила себя приступить к вечерним делам, которыми обычно занималась у себя дома. Закончив мелкую работу, она поговорила со всеми четырьмя детьми по телефону, что заняло не меньше часа, вывела Гарди на прогулку, затем пошла в сад, где подровняла кусты роз при последних лучах солнца и подстригла край лужайки, хотя трава выросла не больше чем на пять миллиметров.

Вернувшись в дом и все еще чувствуя себя нисколько не уставшей, Ева села на пол, скрестив ноги, в центре бежевого ковра в гостиной и машинально стала принимать различные позы, пока не почувствовала себя спокойнее.

Она поприветствовала солнце, коснувшись подбородком ковра, а потом, вернувшись в исходное положение, сжала ладони перед собой. Ева проделала весь комплекс несколько раз, пока не ощутила, что мышцы разогрелись, стали мягче и податливее.

Теперь поза «кот». Она опустилась на четвереньки и выгнула спину, словно перед ней стояла собака, чувствуя, как вес тела перемещается на руки, расслабила таз, спину, грудную клетку, плечи, глубоко вдохнула и выдохнула.

«Сбрось напряжение, сбрось злость и беспокойство. Избавься от них. В жизни нет ничего, что можно удержать, все постоянно течет и изменяется», – часто повторял Питер.

Сегодня ночью она прочувствовала всю правду этих слов. Нет ничего вечного… ее мама, Деннис, Джозеф… пусть по-разному, но она с ними рассталась. Отец уходит… дети вырастают и становятся с каждым днем все дальше. Ева подтянула колени к подбородку и положила на них голову. Как жесток мир!

Она задумалась над тем, о чем особенно будет скучать, если отца не станет. Об их разговорах, в которых никто не мог полностью выразить свои мысли? Или о поездках на выходные в этот дом, в котором ее дети никогда не могли расслабиться, потому что там все было так аккуратно и ценно, что они постоянно боялись что-нибудь разбить или испортить?

Ей было жаль отца. Казалось, что он никогда не знал счастья. Отец не искал новой любви или близости с детьми и внуками. Как жаль, что он прожил такую осмотрительную и строго контролируемую жизнь! Так о чем же она будет скучать? Может, по своему прошлому? По детству?

Прежде чем встать, Ева неподвижно полежала немного на спине. Силы вернулись к ней. Руки в стороны, вперед, одно колено согнуть… За этим занятием ее и застала Дженни.

– Что ты делаешь? – спросила она.

– Йога… Я не могла уснуть. Это немного помогает.

– Ты и медитируешь? – Дженни вошла в комнату и села на диван.

– Иногда. Реже, чем хотелось бы. Все время думаю, что надо постирать или что приготовить на ужин… Никак не могу сосредоточиться.

– Да, – согласилась Дженни. – От этих мыслей трудно отвлечься.

Потом они немного помолчали, и Дженни пробормотала, почти заплакав:

– Я боюсь, что папа умрет.

– Я тоже. – Ева села рядом с ней на диван.

Ева вошла в кухню, когда Дженни разговаривала по телефону.

– Что? Что?! – воскликнула она.

– Вы уверены? – спросила Дженни, и по ее лицу расплылась широкая улыбка. – Замечательно! Просто фантастика! Не знаю, что еще сказать. Да… да… До пятницы… Хорошо.

Ева подошла к ней и встала рядом, пытаясь услышать голос на другом конце провода. Дженни положила трубку и повернулась к сестре.

– Это был папа.

– Да?

– Ему удалили из кишечника опухоль величиной с грейпфрут, и она оказалась доброкачественной. Он поправится. – Дженни сообщила новость, еще не веря до конца, что это правда.

– Величиной с грейпфрут? – переспросила Ева. – Не мудрено, что он так плохо себя чувствовал.

– Знаешь, что он сказал? – Дженни выглядела слегка ошарашенной и невольно ухватилась за стол. – Он сказал: «Мне семьдесят два года, и день смерти обязательно придет, но только не сегодня, Дженни. Не сегодня!» А потом засмеялся. Правда засмеялся. Мне показалось это странным. Совсем на него не похоже.

– Боже мой! – сказала Ева. – Как удивительно… доброкачественная опухоль величиной с грейпфрут. – Им трудно было прийти в себя после мучительного ожидания беды. – Так он себя уже лучше чувствует?

– Да… Звонит, разговаривает. Конечно, пока из кровати, однако вчера мне казалось, что он вообще никогда не заговорит.

На мгновение обе женщины замолчали. Этот день придет. Но, как он им сказал… не сегодня.

– Пошли куда-нибудь, отметим событие, – предложила Ева.

– Не знаю… не знаю, у меня такое странное ощущение. – Дженни вытерла глаза.

– Пойдем лучше купим ему подарок! – воскликнула Ева. – А потом, когда закончится время посещения, поедим и немного выпьем, чтобы прийти в себя.

Отцу очень понравился подарок – плейер с наушниками и несколькими дисками с записями известных джазовых оркестров, чтобы слушать, лежа в кровати.

Он все еще был в пижаме и выглядел измученным, однако в глазах появилась какая-то искорка, которой они никогда раньше не замечали.

– Что это случилось с папой? – спросила Дженни, когда они устроились за столиком в кафе.

– Не знаю, как это выразить в медицинских терминах, но что-то значительно большее, чем просто удаление опухоли размером с грейпфрут. Больше ничего не могу сказать.