А вдруг он никогда не сможет пережить правду? Может, он и в самом деле сумасшедший, убийца, высланный из Каристоса, чтобы не причинить никому вреда своим безумием? Что ему тогда делать? Как поступит Братство, когда узнает, что в столице появился совершенно непредсказуемый член ордена?

Джосан решил не забивать голову подобными мыслями. Что толку беспокоиться из-за бестолковых предположений. А пока он не добудет фактов, они таковыми и останутся. Страхи беспокойного разума превращали монаха в невежественного крестьянина, шарахающегося от каждой тени. Позор всей его учености, которая научила ценить трезвый рассудок и логические аргументы, построенные на выверенных фактах.

Брат постарался отвлечься, однако окружающая местность не представляла никакого интереса. С любовью построенные виллы, штукатурка которых сверкала на солнце, выстроились в ряды по обе стороны дороги. Каждую окружал фруктовый сад либо виноградник. Работников нигде не было видно, поскольку в зимний период делать особо нечего. Да и путешественники на пути встречались редко. Его кобыла, Безухая, не нуждалась в постоянном контроле. Она установила размеренную для себя поступь, совпадающую с шагом мерина.

Днем путешественники остановились, чтобы перекусить хлебом с сыром, запивая холодной водой. Ближе к вечеру у Джосана стали болеть бедра и спина из-за многих часов, проведенных верхом. Заметив, что Майлз ерзает в седле, он понял, что друг тоже устал от непривычно долгого путешествия. По молчаливому согласию мужчины направились к постоялому двору, хотя до наступления темноты оставалась еще пара часов.

За несколько монет сержант смог купить места в конюшне и комнату, которую они поделили с двумя путешественниками: отец отправлял младшего сына учиться в подмастерья к кузену. Ужин прошел без происшествий, шестерых приезжих усадили за стол в комнате, где могло поместиться три дюжины человек. Шансов поговорить с глазу на глаз не оказалось, и этому монах сильно обрадовался, хотя понимал, что только откладывает неизбежное.

Он провел очередную бессонную ночь, непривычно прислушиваясь к дыханию спящих людей. Давным-давно брат делил спальню с другими послушниками, однако эти воспоминания, как и многое другое в его памяти, стерлись. Утром болел каждый мускул, все косточки протестовали, когда он запрыгивал в седло. Как только таверна осталась позади, Майлз положил конец молчанию.

— Джосан твое настоящее имя? Или есть еще что-нибудь, что мне стоило о тебе знать?

— Настоящее, — ответил монах. — Из коллегии Ученых Братьев в Каристосе.

Сержант нахмурился, будто ожидал другого ответа. Возможно, предполагал, что у любого нормального человека, которого преследует убийца, хватает ума изменить имя, чтобы избежать опознания. Может, Джосан неправильно истолковал его выражение лица? Трудно поддерживать разговор, сидя в седле и наблюдая за собеседником со стороны.

— А что ты помнишь из прежней жизни? — поинтересовался Майлз.

— Рассказывали, что еще младенцем меня оставили на ступенях коллегии, чтобы Ученые Братья воспитали ребенка как своего члена. После того как принес последнюю клятву верности, я стал путешествовать по морю, изучая с другими монахами Ксандрополь, а потом отправился в Анамур и Седдон.

Странно, воспоминания Джосана о далеком прошлом были идеально чистыми. Он мог воссоздать лица учителей, долгую службу в ночь перед последними приготовлениями. Ощущение чуда, когда он впервые покинул пределы Кариетоса, и даже запах библиотеки в Ксандрополе: уникальное сочетание затхлости пергаментов, смешанный со слабой сладостью дощечек из пчелиного воска.

А вот память юношеских лет была фрагментарной. В голове содержались знания, однако Джосан не помнил, какие книжки читал и где их находил. В собственной истории монах не мог разобраться, где правда, а где — выдумки, рассказанные братьями во время выздоровления после лихорадки.

Если только он действительно был болен. Теперь даже в этом приходилось сомневаться.

— Корабль, доставивший меня в Каристос, оказался поражен лихорадкой денге, и все люди, находившиеся на борту, заразились. Братья вытащили меня с того света, выходили, и когда я выздоровел, отправили на остров Тксомина присматривать за маяком. Там я жил спокойной жизнью до тех пор, пока какой-то незнакомец не пришел убить меня. Остальное ты знаешь.

— Братство — сборище приспешников Нериссы. Комнатные собачки, — заворчал солдат. — Если они замешаны в твоем деле, добра не жди.

— Но я ведь один из них, — возмутился Джосан.

— Правда? Это братья научили тебя скакать верхом? Или обращаться с оружием?

Монах и сам сотни раз задавался теми же вопросами.

— Я знаю, я — один из братьев, — настаивал он. — Они не причинят мне вреда.

— Когда доберемся до Каристоса, ты узнаешь, кто твои настоящие друзья.

Если слова Майлза подразумевались как утешение, то своей цели они не достигли. Существует много способов определить дружбу. В конце концов, возможно, братья и действовали как настоящие друзья, в то время как именно Джосан их предал.

Тем не менее, несмотря на страх неизвестности, он знал, что нужно двигаться вперед. Даже возможность выяснить, что самые худшие опасения подтвердились, кажется лучшим вариантом, чем жизнь в неведении. Правда, не важно насколько суровая, ценится превыше всего. Это священный принцип Братства, которого монах придерживался всю свою жизнь. И если истина, которую он ищет, значила конец жизни, пусть так и будет. По крайней мере он умрет честным человеком.

Джосан не знал, стоит ли говорить Майлзу о своей темной половине, но момент, когда можно сделать подобное признание был упущен. Брат чувствовал присутствие Другого, как никогда раньше. Попытки размышлений во время путешествия часто прерывались насмешливым внутренним голосом, высмеивающим его и называющим трусом, цепляющимся за архаические ритуалы, более подходящие для безбородых юнцов и бритых монахов. А по ночам сны наполнялись образами людей и мест, которых он никогда не знал.

Тем не менее, несмотря на все беспокойства и тревоги, Джосан умудрялся держать себя под контролем. Вероятно, помогала сила воли или сосредоточенность, выработанная за многие годы медитации. А может быть, из-за присутствия Майлза, когда сохранялась концентрация на данном моменте, здесь и сейчас. Какой бы ни была причина, пока Другой в его разуме, придется быть начеку, и уже только за это монах испытывал благодарность.

Он понимал, что надеяться на вечный сон своей половины неблагоразумно, но каким бы долгим ни оказался этот период, стоило благодарить Богов за краткую передышку.

Первые дни путешествия были самыми тяжелыми. Майлз отвык проводить дни напролет в седле, несмотря на хорошую погоду, а уж тем более на плохую. Поездка верхом — сомнительное удовольствие: устают ноги, болит задняя часть и натираются бедра. Однако все это — мелкие неурядицы. После первой недели тело адаптировалось, и солдат стал привыкать к монотонному движению.

Сержант думал, что Атику будет покинуть намного тяжелее. Это значило оставить мечту, которая теплилась в сердце и помогала не отчаяться в течение долгих лет в армии. Он превратился из мальчика в мужчину, вытерпел войны императрицы Нариссы и скуку гарнизонных обязанностей, и все это с одной мыслью: начать новую жизнь состоятельным человеком. Не простым фермером, отправленным на пенсию на государственной земле, а обеспеченным мужчиной с собственным делом.

Атика казалась местом, где все мечты осуществятся. Отложенных за годы службы монет хватило на покупку процветающего бизнеса, да немного осталось на черные времена.

Майлз не рассчитывал на враждебность Флорека, которая закрыла для него двери всех соседей. Хотя и это можно пережить, нужно только время. Флорек упрям, но не глуп. Со временем наверняка увидел бы преимущества сотрудничества, а не вражды.

И вдруг появляется бродяга, называет себя Джосаном и полностью меняет его жизнь. Тогда-то сержант понял, что будущему, о котором он всегда мечтал, не суждено наступить. Солдат постарался сделать все возможное, чтобы стереть прошлое, но о старой приверженности трудно забыть. Майлз соблюдал осторожность. Старался завоевать доверие чужака и терпеливо ждал, когда можно будет довериться.